Страница 65 из 126
Дорохов положил себе на тарелку перец, взял пирожок, с удовольствием стал есть и слушать.
Нина Николаевна продолжала:
— Обоих я знаю. Сергей у нас тут в парикмахерской поначалу работал, года три, как перешел в салон. Ничего был парень. Раньше они с матерью в соседнем бараке жили. Знаю их давно. Очень уж убивается женщина. Вчера встретила в магазине. Идет вся в черном и сама черная. Мы с ней чуть не столкнулись, а она и не заметила. Жалко мне его. Погиб-то уж больно глупо. Что у них там с Олегом получилось, не знаю. Люди разное говорят…
— Что же, Нина Николаевна, все-таки рассказывают?
— Разное говорят. Вам-то лучше знать, что правда, а что болтовня.
— Не успел я узнать-то. Только ведь приехал, сами знаете.
— Ну, одни говорят, что Сергей хотел расправиться с дружинником, только вот за что, никто не знает, а кто-то болтал, будто видел, как Сергей следил за Лавровым.
Дорохов насторожился, отставил стакан и хотел что-то спросить, но, видимо, решил дать Нине Николаевне высказаться и продолжал слушать с еще большим вниманием.
— Другие ругают дружинников: мол, они распоясались, людям прохода давать не стали, нарочно убили парикмахера. Пристали к пьяному и били до тех пор, пока тот не скончался. Что здесь правда, что нет, не знаю. А Олег с моим внуком вместе учился, раньше часто бывал у нас. Парень он честный. В мать. Отца-то я мало знаю, а мать Олега, Калерия Викторовна, наш участковый врач. Она в нашей поликлинике с войны. Справедливая женщина.
— Был я у них сегодня, — не вытерпел Дорохов.
— Ну, и как она?
— Горюет.
— Ну еще бы!..
— Нина Николаевна, а кто рассказывал вам насчет того, что Сергей следил за дружинником?
— Кто-то говорил, но кто, убейте, не помню.
— Может быть, припомните?
— Если припомню, скажу обязательно.
Чайник опустел. Женщина стала собирать со стола. Дорохов поблагодарил ее, поднялся в номер, быстро разделся и улегся в прохладную постель.
Наверно, во всем виноват был чай. Александр Дмитриевич изо всех сил старался заснуть. Ворочался, выбирал удобное положение. Пробовал про себя считать, досчитал до четырехсот и плюнул. Вспоминал стихи, но ни один рекомендованный способ не действовал. Чай? Чепуха, он десятки раз пил и более крепкий, но засыпал как убитый. Лавров не давал ему покоя. Вспоминались обрывки разговоров, лица. Но все это забивала какая-то навязчивая мысль. Какой-то вывод, которого он, Дорохов, еще не сделал. Что же его беспокоило, что? За окнами посветлело, на деревьях начался птичий разговор. Часы показывали без нескольких минут четыре. Решение пришло внезапно. Дорохов отбросил простыню и легкое пикейное одеяло, вскочил с постели. Пополоскал лицо над умывальником, подождал, пока стекла теплая вода, намочил полотенце и энергично докрасна растерся. Быстро оделся и вышел. Нина Николаевна, дремавшая за своей конторкой, удивленно поднялась, взглянула на часы и, открывая парадную дверь, не вытерпела, спросила:
— Что это вам не спится?
— Видно, уж слишком крепкий чай был. Поброжу немного и вернусь.
Дорохов быстро пересек пустую улицу и прошел под ту самую арку, где был убит Славин. Не задерживаясь, вошел в сонный двор и, миновав беседку, направился к кустам жасмина. Он стал обходить их медленно, пробрался в самую гущу, где оказалась маленькая, свободная от веток площадка. Наверное, здесь не раз прятались местные мальчишки, играя в извечных казаков и разбойников.
Александр Дмитриевич выпрямился. Верхние ветки кустов оказались довольно редкими. Они полностью закрывали его самого, а вместе с тем позволяли видеть весь двор: подъезд, где живет Крючков, и асфальтовый тротуар, тянувшийся вдоль домов. Он опустился на корточки и обнаружил, что и внизу голые, без листьев прутья не закрывают обзор. Увидел чахлую, редкую траву, пробившуюся у корневища. Трава была изрядно вытоптана, несколько молодых побегов жасмина сломано и засохло. Повыше на кустах также отыскались надломанные ветки. Жасмин уже отцвел, и на концах веток гроздьями висели семена. Сломать их мог только тот, кому они мешали. Другое дело — во время цветения: ветки жасмина могли соблазнить кого угодно. Ветки были сломаны на уровне его глаз, и Дорохов решил, что для мальчишек это высоковато. Придя к выводу, что в кустах кто-то прятался, полковник снова стал осматривать все вокруг. Нашел несколько окурков, размытых дождем и покрытых пылью, рассмотрел их и отбросил, так как за неделю они не могли приобрести такой древний вид. Отыскал старую, со сломанными зубами расческу, она, видно, тоже лежала здесь давно. Расширяя круг поиска, полковник выбрался из кустов и заметил круглый шарик скомканной бумаги. Он поднял его, развернул и прочел: «Холодок. Москва, фабрика имени Бабаева». Чуть в стороне оказалась еще одна такая же скомканная обертка. Он подержал бумажный комочек на ладони, хотел развернуть, но потом раздумал и снова забрался в центр кустов. Прикинув направление, в котором оказались конфетные обертки, был вынужден повернуться лицом к арке. Размахнувшись как можно сильнее, бросил комочек и проследил за его полетом. Снова отправился его искать. К величайшему удивлению Дорохова, на земле оказалась еще одна конфетная обертка, сжатая в тугой шарик. Бережно спрятав их в сигаретную коробку, полковник еще долго бродил вокруг. Но больше он ничего не нашел. Постояв несколько минут возле кустов, он напрямик отправился к арке. Теперь его интересовал один-единственный вопрос: были ли конфеты в карманах Славина? Он отчетливо помнил все, что записано в протокол: ключ, зажигалка, пачка «Беломорканала», в которой осталось четыре папиросы, любительские права на управление автомобилем и тридцать два рубля денег. Но те, кто составлял протокол осмотра, могли и не записать одну-единственную конфету, тем более половину или скатанную в такой же шарик обертку.
Гостиница уже просыпалась. Возле дежурного администратора стояло несколько человек, оформлявших документы, и Дорохов проскользнул мимо Нины Николаевны незамеченным. У себя в номере полковник, быстро раздевшись, выключил репродуктор, который должен был вот-вот заговорить, и, улегшись в постель, мгновенно заснул.
Второе утро в городском отделе для Дорохова началось с сюрприза. Только он достал из сейфа дело и стал читать протокол осмотра места происшествия, где описывалось содержимое карманов Славина, как вошел капитан Киселев. Сегодня он был в обычном для лета сером костюме и лимонного цвета тенниске. Поздоровавшись с Дороховым, с интересом взглянул на документы, которые тот штудировал, и, не скрывая удовольствия, вынул из папки несколько исписанных страниц и положил их на стол.
— Бросьте вы, Александр Дмитриевич, перечитывать эти материалы, там все ясно, все известно, а вот эти протокольчики почитайте. Я еще вчера хотел вам доложить. В дружину звонил, говорят — ушли. Позвонил в гостиницу, говорят — не появлялся. Ну, думаю, загулял наш москвич, — по-свойски начал капитан.
Дорохов хотел оборвать Киселева, но, увидев его довольное лицо, подумал: не стоит портить человеку хорошее настроение, тем более с утра. Он молча взял документы. Это были показания свидетелей. Первым был допрошен слесарь завода Воронин Борис, девятнадцати лет, не судимый, не женатый, и т. д. Воронин рассказывал:
«3 августа этого года я вместе со своим приятелем Капустиным Левой пошел в кино. Посмотрели иностранный фильм «Бей первый, Фредди». По окончании сеанса вместе с остальными зрителями стали выходить на улицу. В толкучке как-то случилось так, что какая-то девушка споткнулась о мою ногу и упала. Я стал ее поднимать, но к нам подошли дружинники, несколько раз ударили меня и Капустина, скрутили нам руки и отвели в штаб. Особенно нахально вел себя дружинник в очках. Фамилию его я не знаю, но, если нужно, смогу узнать. При мне другие дружинники назвали его Олегом. Этот дружинник сбил Капустина с ног, а меня схватил за руку и вывернул ее так, что она болит до сих пор. Сначала нас привели в штаб, потом отправили в милицию, а утром народный суд мне и Капустину дал но 15 суток за мелкое хулиганство. Еще раньше Капустин мне рассказывал, что среди дружинников есть несколько человек, которых нужно опасаться. Кудрявцева из общежития, он гирями занимается, и одного очкарика». Слово было зачеркнуто. В самом низу страницы оговорено исправление: «Зачеркнутое «очкарик» не читать».