Страница 2 из 5
Яша пришел на летучку без опоздания. Для этого он бежал всю дорогу от метро, а потом еще бежал по длинному скучному коридору редакции. Вообще-то решиться на этот героический забег его заставила не столько пунктуальность, сколько тайная надежда на то, что подобная разминка, возможно, окажет стимулирующее воздействие на его сердце, но… В груди стояла все та же ватная тишина.
Главный редактор, Владимир Владимирович Сидеев, провел летучку очень лихо, за пять минут. Пару недель назад “УЖ” как раз в очередной раз воскрес, отчего Сидеев (или, для своих, – просто Сидень) явно пребывал в хорошем расположении духа: по-дружески смотрел на подчиненных сияющими глазами-пуговками и этаким молодецким движением закидывал обратно на макушку непокорные вихры, свисавшие слева длинными черными прядями и не желавшие прикрывать влажную редакторскую лысину.
После летучки многие, как обычно, направились в буфет перекусить. Яша тоже было потянулся за ними, но на полпути передумал. Воспоминание о недавнем завтраке было еще слишком свежо. …чай льется в горло сплошным теплым потоком, увлекая за собой скользкие ошметки глазуньи… его вовсе не нужно глотать… жидкость свободно стекает по пищеводу… с легким булькающим звуком – как весенний ручеек сквозь решетку канализационного люка…
Яша немного постоял, потом медленно двинулся по опустевшему желтостенному коридору. Неуклюже забрался в фанерную коробочку своего рабочего места. Включил компьютер. В системном блоке что-то болезненно ойкнуло, потом разочарованно присвистнуло, и комната наполнилась громким тяжелым жужжанием. Яша открыл Word. Тоскливо уставился в мерцающий экран, с отвращением положил руки на серую замусоленную клавиатуру. Привычно нащупал указательными пальцами маленькие заусенцы на клавишах “а” и “о” – хваленый “слепой” метод. Сегодня он должен был написать большую-разоблачительную-заказную (заказал, между прочим, новый инвестор “УЖа”) статью. Она пойдет в рубрику “Тема недели”. А ему потом дадут премию.
“Главное – не думать про дыхание, – сказал себе Яша, – не думать про сердце. Думать про налоги. И про коррупцию. Я пишу про налоги, десятипальцевым методом, быстро-быстро пишу, пишу – и не дышу… но это пустяки, я просто перенервничал. Я очень быстро пишу – и не… быстро пишу и сразу иду к врачу…”
Белый экран раздраженно чирикнул и погрузился во тьму. На черном фоне нарисовались веселые зеленые водоросли. Из далекого потустороннего океана приплыли маленькие желтые рыбки и бессмысленно уставились на Яшу сквозь монитор.
Рабочий день уже почти закончился, но доктор Цукербаум был в плохом настроении. Предстоящее освобождение из тесного белого кабинета, где он вел прием, не сулило ничего приятного: замороженные овощи или пельмени на ужин, пустой вечер, пустой дом, пустая постель. Доктор Цукербаум недавно потерял жену.
Доктор Цукербаум, возможно, был не самым хорошим кардиологом. Зато у него было большое сердце. В силу этого второго обстоятельства он часто женился на своих пациентках, усталых бальзаковских дамах с сердечной недостаточностью. А в силу первого – часто их терял и каждый раз сильно переживал. Впрочем, стоит заметить, что это злосчастное первое обстоятельство мешало доктору только в личной жизни, а на его работе никак не сказывалось. К работе он относился серьезно. Всем пациентам Цукербаум искренне сочувствовал, и чисто человеческая теплота обхождения вполне компенсировала профессиональную некомпетентность в некоторых вопросах. Пациенты его любили, и в коммерческом медицинском центре “Сердцемед” он считался лучшим специалистом.
Яша Хейн тоже любил и уважал доктора Цукербаума и, хотя цукербаумовские консультации стоили недешево, время от времени обращался к нему по поводу тахикардии.
Теперь тахикардия показалась бы ему удовольствием – лучше сто пятьдесят ударов в минуту, чем ни одного.
В регистратуре Яшу заверили, что Цукербаум уже закончил прием.
– Девушка у меня очень-очень серьезный случай вопрос жизни и смерти, – испуганно затараторил Яша, – девушка вы не понимаете девушка мне правда очень надо…
Иссохшая пятидесятилетняя девушка подняла на Яшу мудрые глаза, недоверчиво осмотрела его и сказала:
– Подождите, я сейчас попробую – если он еще в кабинете… Алло! Лев Самуилович? Это вас из регистратуры беспокоят… Тут к вам пациент рвется… Вот и я ему сказала, что закончился… Говорит, очень срочно – хотя, честно сказать, мне кажется… Одну минутку… Как фамилия? Хейн его фамилия. Что? Хорошо, сейчас поднимется…
Яша выхватил у нее из рук талон на прием и метнулся к кабинету.
Доктор Цукербаум был отзывчивым человеком, к тому же сегодня ему совсем не хотелось домой – так что он решил немного задержаться. Тем более что Яшин случай настолько прост – банальная синусовая тахикардия… Выслушать жалобы, измерить пульс, прописать изоптин и прогулки на свежем воздухе – все это займет минут десять, не больше.
Но доктор Цукербаум ошибся.
Через час он в последний раз попытался снять Яше кардиограмму – на другом, более новом аппарате; без особой надежды на успех потеребил его запястье и решительно отцепил липкие присосочки от Яшиных ног и груди. Потом печально воззрился на Яшу и сказал:
– Мне очень жаль, молодой человек…
– Что со мной?
– Яков Маркович! Мы с вами люди взрослые, так ведь?
– Что со мной?
– К сожалению, рано или поздно это ждет всех…
– Да что со мной, доктор? – снова спросил Яша и зачем-то хихикнул.
– Очень сожалею. Я сделал все, что мог.
– Что… Что?
– А что тут думать? Первым делом нужно пойти в ЗАГС, – заявила Клавдия Михайловна, погрузив Яшу в состояние мучительного дежавю.
В прошлый раз теща произнесла эти же слова пятнадцать лет назад. Юный никчемный Яша со следами недавних подростковых угрей на лбу не очень ей нравился. Более того, он не нравился ей совсем и даже был ей противен – как и все остальные Ирины ухажеры, когда-либо имевшие несчастье зайти к ним на полчасика попить чаю и втиснутые в узкое пространство между столом, холодильником, подоконником и стеной.
Однако именно в тот раз, когда на чай был приглашен Яша, материнский инстинкт и здравый смысл неожиданно объединились в Клавдии Михайловне самым несчастливым для Яши образом – и одержали уверенную победу над ее личными симпатиями и антипатиями. Иными словами, Клавдия Михайловна окончательно пришла к выводу, что дочери давно уже пора обзавестись, во-первых, семьей, а во-вторых, квартирой.
Квартира у Яши была.
Зажатый в душном углу пяти-с-чем-то-метровой кухни своей возлюбленной, Яша чувствовал себя маленьким незадачливым насекомым, намертво застрявшим в центре небольшой, но прочной и очень профессионально сплетенной паутины. Стена кухни, рядом с которой усадили гостя, была снабжена гигантской батареей (своеобразный бонус для жителей хрущевских пятиэтажек), и жар, поднимавшийся от спины к голове, притуплял сознание и погружал Яшу в состояние, близкое к обмороку. Паучиха-мать смотрела ему в глаза пристально и зло. Паучиха-дочь своей изящной волосатой ножкой поглаживала под столом большой палец его правой ноги через дырку в тапке. Сопротивляться не было сил.
– …Первым делом нужно пойти в ЗАГС, – сказала тогда Клавдия Михайловна.
– Хорошо, – подчинился Яша.
За последующие пятнадцать лет ее отношение к зятю не претерпело особых изменений – он по-прежнему ей не нравился. Материнская забота и здравый смысл также остались при ней, поэтому на семейном совете, экстренно созванном Ирой в связи с “Яшиными неприятностями”, Клавдия Михайловна заявила:
– …Первым делом нужно пойти в ЗАГС. И оформить свидетельство о смерти – чтобы можно было вступить в права наследования квартиры.
– Что, вместе с ним идти? – заинтересовалась Ира.
– Можно и с ним… – с сомнением в голосе начала Клавдия Михайловна. Но поразмыслив немного, добавила: – Впрочем, лучше тебе одной сходить. Случай все-таки не очень… как бы… типичный. А им бы только прицепиться. Да и вообще, какой от него прок? Он ведь у тебя интеллигентный, даже очередь не может занять: стесняется спросить “кто последний?”, – теща быстро взглянула на Яшу, который сидел в кресле и притворялся, что смотрит игру “Слабое звено”, – то есть я хотела сказать, стеснялся…