Страница 11 из 30
— Возвращайтесь в свои деревни, пидоры арабские, — раздался выкрик из одного окна.
А как бы я хотел вернуться в свою деревню, к покрытым полевыми цветами холмам, к пасущимся в вади стадам скота, к землям шакала.[18] Я уложил ребенка на заднее сидение джипа.
— Нужно отвезти его в больницу, — сказал я.
— Оставь его здесь! — приказал Халиль.
— Ему нужна срочная медицинская помощь…
— Ты слышал, что я сказал, Рафик, оставь его здесь. Это приказ.
Я переложил мальчика на землю и аккуратно снял каску с его юной головы. Я провел рукой по его пропитанным кровью волосам и пробормотал извинение на своем ломаном иврите. Бессмысленно — он все равно был без сознания.
— Немедленно садись в джип! — приказал Халиль.
Действительно, какой смысл?..
Джип тронулся.
— Пусть израильтяне заботятся об израильтянах, — проговорил Халиль примирительным тоном.
Я вытер лицо концом куфии.[19]
По дороге мы проехали мимо заброшенных ресторанов, закрытых баров, пустынных садов. Я попытался представить себе, как выглядел этот город до того, как мы пришли сюда: маленькие солдаты играют на улицах, миловидные девушки-солдаты в блестящих касках спускаются по улице, звеня браслетами на ногах…
— Они опять вывесили флаг, сволочи, — процедил Халиль.
«Флаг» — простыня блеклого бело-голубого цвета или безобидное покрывало для постели — висел на электрических проводах. Мы остановили джип, и Халиль заставил какого-то местного солдата-старика принести лестницу и взобраться по ней, чтобы снять полотнище. Старик поднимался по лестнице, трясясь от старости и от страха, а Халиль подгонял его криками на иврите. Несчастный боялся, что упадет, да и я тоже. Что, у палестинского народа не хватает врагов и он должен воевать с трясущимися стариками в цветных лохмотьях? Старик ухватил флаг одной рукой и начал спускаться по лестнице. Руку с флагом он отвел в сторону, будто держал в ней что-то мерзкое. Его нога соскользнула с одной из ступенек, и старик упал на землю.
Самир подбежал, чтобы помочь ему подняться, но Халиль остановил его. Старик с трудом поднялся на ноги и медленно заковылял от нас, хромая. Самир вернулся к джипу. «Это не должно быть так, здесь что-то не так», — бормотал он, усаживаясь на заднее сиденье. А я, вооруженный винтовкой с резиновыми пулями, которые норовят отскочить в меня от каждой стены, увешанный газовыми гранатами, которые ни у кого не вызывают слезы, помимо меня, молча опирался на капот джипа. «Ваша мать трахается с сионистами», — раздался знакомый крик по-арабски с одной из крыш. А я думал о холмах и овцах, о маленьких домиках из глины, о крике муэдзина, созывающего на утреннюю молитву. Старик продолжал хромать.
БАКУМ
Взвод стоял в три шеренги на песчаном плацу. Несмотря на все усилия выглядеть подтянутыми и внушительными, новобранцы смотрелись чуть клоунски. Только что закончилось их формальное превращение в солдат, но значительная их часть получила обмундирование, которое не соответствовало им по размеру. Другие не справились с элементарной задачей вдеть ремень в брюки или зашнуровать армейские ботинки. При этом излишне серьезное выражение их лиц и неестественно прямая стойка и создавали комедийность общей картины.
— Есть тут кто-нибудь, чей товарищ или знакомый покончил с собой во время армейской службы? — мягко спросил к/о[20] Бакум,[21] в его глазах была печаль.
Где-то слева в крайней шеренге нерешительно поднялась рука, ее обладатель был закрыт здоровенным блондином, стоявшим перед ним.
— Классно, — пробормотал печальный к/о. — Шагом марш чистить сортир.
Из шеренги деревянной походкой вышел низенький солдатик. Пуговицы его гимнастерки были застегнуты не на те дырочки, что перекосило ему воротник, и вкупе с неестественной прямотой корпуса это создавало иллюзию, что у него сломана шея. Четким шагом он промаршировал в направлении туалета.
— Есть здесь солдаты, чьи родители пережили Катастрофу и теперь кричат и плачут во сне? — продолжал удрученно вопрошать к/о.
Трое подняли руки.
— Командир, — раздался писклявый голосок одного очкарика.
— А-а, солдат, — устало, но солидно ответил к/о.
— У меня это не совсем так, то есть, мой отец не плачет или кричит, он только разговаривает. «Богдан, Богдан», говорит он и всегда — дважды. Богдан — это его младший брат, которого убили немцы. Так я не знаю, командир, поднимать мне руку или нет?
— Хм… — замешкался на мгновение к/о. — Как он это говорит? Обычным голосом или шепотом?
— Обычным, даже немного громко, командир, — солдат опустил глаза.
— А как умер его брат? — допытывался к/о.
— Немцы бросили его живого в колодец с известью, — солдат засунул палец под левое стекло очков и попытался стереть скатывавшуюся слезу.
— В колодец с известью, да? — воскликнул к/о.
— В колодец с известью, командир, — подтвердил очкарик, снова принимая стойку «смирно».
— Ладно, если это был колодец с известью, и отец разговаривает громко, то ты добавляешься вот к этим трем. Вы четверо сейчас явитесь на кухню к старшему сержанту Пинто и скажете, что вас послал командир Еошуа, понятно?
— Да, командир, — ответили все четверо и покинули плац в образцовом порядке.
— Ну ладно, есть среди вас импотенты или такие, кто мочится во сне?
Никто не поднял руку. К/о обвел лица солдат подозрительным взглядом, в его глазах оставалась печаль: «Вы думаете, что я пальцем деланный? Сорок шесть солдат, и ни один не ссытся во сне? И все трахаются, как кролики?»
— Сорок шесть нужно говорить в мужском роде,[22] командир, — почти прошептал дневальный. — И среди нас нет с недержанием мочи или импотентов, так как мы спецнабор, командир.
— Отлично, дневальный, — гремел к/о, — если ты такой умный, то ты один отстоишь три ночные смены, и тогда у тебя будет много времени подумать, насколько важно держать рот заткнутым.
— Может, здесь также есть кто-нибудь с травмой, кого я пропустил?
— Командир, у меня была тяжелая травма в детстве, — вдруг заявил тот здоровенный блондин слева. — Я разделю с ним часы караула.
— Э-э-э, не так быстро, солдат. Какая в точности у тебя травма?
— Это, это связано с моим братом, и я не хочу говорить об этом, командир. — Он поспешил поднять свой рюкзак и успел сделать один шаг вслед за дневальным.
— Стой, — остановил его командир. — Не хочешь — заставим, не можешь — научим. А я хочу, чтобы здесь и сейчас ты описал свою травму.
Блондин завилял: «Мы шли по Иудейской пустыне, и… мой брат поскользнулся и раскроил себе череп…»
— И это вся травма? — насмешливо оборвал его к/о.
— Командир, вы там не были, кровь текла ручьем, ему наложили четырнадцать швов на голову, с тех пор я не в состоянии…
— О-кей, солдат, это было очень по-товарищески, и я ценю это, но я не вчера родился. Дневальный все-таки постоит в карауле один, может быть это научит его быть человеком, а ты… Как тебя зовут?
— Алон, командир.
— А-а, а ты, Алон, смени его пока на дневальстве.
18
Здесь, иронически рисуя картину пасторального палестинского пейзажа, автор упоминает название одного из первых и ставшего широко известным сборника рассказов ведущего сегодня израильского писателя Амоса Оза «Земли шакала» (1965 г.).
19
Куфия — национальный арабский мужской головной убор в форме платка бело-красного или бело-черного цвета.
20
Командир отделения.
21
БАКУМ (ивритск. армейская аббревиатура) — база приема и распределения мобилизованных. Здесь новобранцев обмундировывают и распределяют по регулярным частям.
22
Числительные в иврите всегда различаются по родам. Командир использовал форму женского рода, говоря о мужчинах.