Страница 25 из 27
Издержки были подсчитаны, и можно было вызывать начальника охраны. Николай Андреевич давно понял, что этот парень завербован и будет писать на него доносы в центральный штаб. В целом это устраивало Николая Андреевича, но контроль следовало сохранять. Еще тогда Николай Андреевич доходчиво объяснил ему, что их интересы совпадают, а потому копии отчетов, отправляемых в центральный штаб, следует заранее представлять шефу. В свою очередь он пообещал не изменять тональность доноса, а правка содержания допускалась лишь в крайнем случае при полном консенсусе сторон. Единственным, в чем Николай Андреевич был непреклонен, — это сумма гонорара, ниже которой в дискуссии с заказчиком в процессе предстоящей вербовки опускаться будет нельзя.
— Иначе нас с вами перестанут уважать и завербуют для страховки еще кого-нибудь. Не ниже двух ваших местных окладов, а лучше трех!
— Должен ли я делиться полученным? — спросил начальник охраны.
— Ни в коем случае! Выполняйте свою работу честно и добросовестно!
На следующий день копии двух доносов легли на стол Николая Андреевича. Первый был написан еще две недели назад. Оказывается, вербовка произошла еще до того разговора. Все было весьма неплохо. Стиль изложения отвечал поставленной задаче, а некоторые «факты» представляли новизну и для Николая Андреевича. Он поздравил коллегу с почином и пожелал новых творческих успехов.
И вот Борька сдох. Построенный стукаческий канал оказался весьма кстати. Николай Андреевич вызвал начальника охраны и согласовал с ним тексты сообщений, официального и неофициального. Наряду с тревогой о будущем отечества в них подробно были описаны финансовые усилия, «необходимые для закрепления идейного наследия Борьки и для увековечивания основ экономической политики, заложенной в его трудах».
Дальнейшие мероприятия были профинансированы по полному списку, и, соответственно, все условности были соблюдены. Отпевание было не коротким и не долгим, а длительности, достаточной для того, чтобы упомянуть все деяния раба божьего Борьки и посмертно отпустить ему все его грехи. Последующее прощание в храме тоже было проведено по всем стандартам приличия и веры. Где-то удалось найти безутешную вдову и трех детишек в возрасте от двадцати до сорока. Все — вылитый Борька.
Не только дипломатический корпус, но и главы ведущих экономических государств сочли необходимым засвидетельствовать свое сочувствие к невосполнимой утрате. Политики и бизнес — почти все — посетили храм. Юные бойскауты и члены молодежного движения «Наши борьмены» двигались мимо гроба в суровом молчании. Народ Обтрухании представляли какие-то две очумелые бабы…
Столь же торжественно и внушительно прошли сами похороны. Борьку закопали на самом привилегированном кладбище, но не рядом с академиками и прочей шпаной, а рядом с предпринимателями позапрошлого века, подчеркнув тем самым историческую глубину Борькиных идей. Салют почетного караула был громким. Он продемонстрировал не только скорбь соотечественников, но и их готовность с оружием в руках защищать идеи, завещанные нам покойным.
И, разумеется, самой сложной частью мероприятия оказались поминки. После стандартных «хороший был человек» и «земля ему пухом» собравшиеся разделились на группы по интересам. Где-то там в дальней части зала олигархи угощали своих и чужих политиков вином по тысяче евро за бутылку. Чуть ближе, демонстрируя широту души и ориентации, взасос целовал кого-то из Гробокопателей известный кинорежиссер Никитка Михалкин. Какой-то поп прятал в рясу бутылку коньяка. В центре зала Прохан-Пентюхов и Великий Вульфович, преодолев некогда разделявшие их космические противоречия, пили на брудершафт. Мелким бесом семенил вокруг них певец сушеной парадигмы Вася Курдинян, и тут же свободолюбивые паханы подпаивали вонючую старушку…
Пила и гуляла золотая середина, а здесь рядом безутешная вдова и с утра расплодившиеся до десяти ее дети энергично смешивали водку с икрой различных цветов. Все было очень прилично, и даже оркестр вовсе не урезал марш, а исправно «по просьбе наших друзей» лабал «Семь сорок». Лишь изредка откуда-то с гор спускались люди в черкесках, становились в шеренгу спинами к оркестру, и он начинал лабать «Лезгинку». Но и под эти звуки не просыпались уронившие головы в салат очумелые бабы, некогда изображавшие народ…
Николай Андреевич руководил процессом спокойно и без избыточных эмоций. Иногда, ловя на себе вопрошающий взгляд, он сдержанно кивал или, наоборот, делал легкий отрицательный жест. Публика в зале была неординарная, а потому при более резкой реакции, например, на попытку группового изнасилования вонючей старушки, тебя самого могли пристрелить уже к завтрашнему ланчу. Да что там пристрелить! Вполне могли обвинить в экстремизме или даже в терроризме, что несомненно следовало из вашего письма к матери…
Замяв дело со старушкой, Николай Андреевич уже собирался дать команду официантам выводить перебравших и грузить их в автомобили фирмы. Однако неожиданно за его столик подсел мужичок со смышлеными глазами, но неестественно развязанный:
— Давай выпьем, командир! За упокой души этого, как его… Ну ты знаешь, — сказал мужичок.
Николай Андреевич уже ждал, что к нему подошлют некую пробную разновидность Борьки, из которой придется делать президента Обтрухании. Но вот сошлись ли нынешние хозяева его Родины на этом мужичке? Принято ли окончательное решение?..
— Тебя как зовут-то? — спросил Николай Андреевич, поддерживая фамильярный дружеский тон.
— Зови меня Терминатор. А как обращаться к тебе?
Глаза мужичка были трезвыми. В них жила тренированная настороженность, но не было в них фантазии человека талантливого, да и любой другой фантазии.
— А звать-то меня почти, как тебя, — ответил Николай Андреевич. — Уже давно не мельник я, а ворон.
После первой рюмки выяснилось, что Терминатора зовут Вовой. Вова пил много, но не пьянел. Должно быть, съел накануне нечто, нейтрализующее спирты. Однако возможен был и другой фантастический вариант. Не следовало исключать, что он и впрямь не дурачок, играющий в крутизну, а биоробот.
Эту гипотезу следовало проверить. Николай Андреевич опрокинул в себя рюмку и, неровно вставая из-за стола, хлопнул Вову по спине:
— Эх, Вова, нам ли быть в печали? Мы еще натворим дел!
Звук, который издала спина Вовы, напоминал реакцию параши, частично заполненной жижей и идеями. Именно такие звуки издавал телевизор при возникновении на экране заставки одного из каналов. Похоже было, что творцы искусственного интеллекта подарили человечеству еще один шедевр. И хлебать содержимое этой параши предстояло Николаю Андреевичу…
А. СВОБОДИН
ОБУХОВЕНИЯ
Укороченные радиопьесы
— А теперь, коллеги, послушаем отчёт главного смотрителя музея. Как там у нас дела?
— Дела в целом неплохие. Античная статуя (первый век) ушла за сто тысяч долларов. Рубенс этюд — сто пятьдесят тысяч. Царский скипетр (Россия, шестнадцатый век) — сто семьдесят пять тысяч зелёных. Той же эпохи царская держава — девять тысяч…
— Как — девять тысяч?! Это почему только девять тысяч?! Они что там, за бугром, надсмехаются!? Да на ней одних алмазов на сотню карат! Что ж они нам за державу только девять-то тысяч, обидеть хотят?!..
Голос диктора: Вы прослушали радиопьесу «За державу обидно».
— Во, явился — не запылился!
— Тоже нам, пророк доморощенный!
— Говорил я: надо было иностранца приглашать. Сейчас все иностранцев приглашают.
— Где ж его возьмёшь, иностранца-то?!.. Ладно, нехай будет такой, какой есть. Распнём этого.
Голос диктора: Вы прослушали радиопьесу «Явление Христа народу».
— Ну вот, а стращали, что ты у нас не заговоришь. Имя как?
— Герасим.
— Профессия?
— Дворник.
— В чём обвиняешься?
— Жестокое обращение с животными.
— Ну ладно, садись, пиши про энту собаку чистосердечное. Да про шпионаж в пользу Японии не забудь! Явки, адреса, сообщники… Кстати, каким паролем пользовались?