Страница 132 из 138
На ночь делегация распорядилась вывести поезд за версту от станции, так как около вагонов стали шнырять какие-то подозрительные личности. Во избежание неожиданностей заночевали в открытом поле. Не рассчитывая на такой оборот дела, делегация никакой провизии не захватила. Выручил Карахан, с трудом раздобывший немного хлеба и картофеля. Всю ночь за окнами вагона завывал ветер, мела поземка.
Утром 26 февраля на крестьянских санях отправились в Псков. Там делегаты разместились в гостинице «Лондон». Г. В. Чичерин и Л. М. Карахан сразу же направились к немецкому коменданту города, чтобы официально известить о прибытии советской делегации.
Весть «о прибытии большевиков» с быстротою молнии разнеслась по городу. У гостиницы «Лондон» собралась громадная толпа враждебно настроенных лиц — бывшие русские офицеры, чиновники, лавочники. Раздавались истеричные крики: «Смерть большевикам!» Толпа попыталась ворваться в гостиницу.
Л. М. Карахан решил вновь отправиться к коменданту и просить о размещении делегации в более спокойном месте. Внизу его ожидал автомобиль. Подогретая шовинистическими контрреволюционными кругами, толпа сразу же окружила Карахана и с криками: «Изменник! Предатель! Убить его!» — стала стаскивать с сиденья автомобиля.
«Наш пылкий кавказец, — вспоминал один из очевидцев этой опасной минуты, — бледный, крепко стиснув в кармане браунинг, обратился к стоявшему неподалеку немецкому часовому с предложением поехать с ним к коменданту. Только когда солдат сел рядом с ним, автомобилю удалось тронуться в путь».
Немецкий комендант распорядился перевести советскую делегацию в целях безопасности на вокзал. Лев Михайлович поехал вновь к гостинице за другими членами делегации. И снова ему пришлось еще дважды пробираться сквозь враждебно настроенную толпу.
На вокзале их разместили в какой-то комнате на третьем или четвертом этаже здания. Все сели у большого обеденного стола, молча переживая происходящие события. Настроение было нерадостное. Лишь когда на столе появился самовар и кое-что из съестного, делегаты оживились и вспомнили, что с утра ничего не ели. Однако ели без особого аппетита. Вскоре сообщили, что поезд подан. Поздно вечером делегация оставила негостеприимный Псков. Но злоключения на этом не кончились. Через час езды поезд остановился у речки. Поскольку мост был взорван, делегатам пришлось по льду перебираться на другой берег, куда немцы обещали прислать другой поезд. Шли цепочкой, каждый нес чемодан. Но опять разочарование: обещанного поезда не оказалось. Пришлось заночевать в сторожке. В тускло освещаемой висячей лампой комнатушке, члены советской мирной делегации устроились в самых фантастических позах на сдвинутых стульях. «Всеобщую зависть вызывает Карахан, захвативший на полу место вставшего для караульной службы немецкого солдата и важно растянувшийся на соломе», — вспоминал один из членов делегации. Утром 27 февраля подали поезд, и делегация отправилась в Брест. На станции Остров неожиданно встретили возвращающихся советских дипломатических курьеров В. А. Баландина и С. М. Нахимсона, которые еще 26 февраля 1918 г. вручили командующему германской армией пакет с письмом В. И. Ленина о согласии на условия мира, предложенные немцами. Дипкурьеры уведомили немцев также о выезде в Брест советской делегации. Теперь Л. М. Карахан и другие члены делегации могли чувствовать себя несколько более спокойно. В эту ночь они впервые уснули.
Днем 28 февраля 1918 г. советская мирная делегация прибыла в Брест, а уже на другой день начались заседания. Советская делегация сразу же по прибытии поставила вопрос о прекращении военных действий. Однако немцы не соглашались. Членам советской делегации стало ясно, что реальных перспектив на изменение условий договора в лучшую сторону не имеется.
2 марта 1918 г. Л. М. Карахан направил в Петроград В. И. Ленину телеграмму: «Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. Ввиду этого, а также вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия, мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение и по подписании выехать».
На другой день. 3 марта 1918 г., Лев Михайлович вместе другими членами советской делегации подписал Брестский мир. «Наш Карахан… — писал один из очевидцев это процедуры, — с каким-то ожесточением выкуривал одну папироску за другой; у Чичерина волосы прилипли к покрытому потом лбу… Это были тяжелые минуты. И только безграничная вера в правоту Ленина помогла членам делегации подписать со стиснутыми зубами этот аннексионистский мирный договор. «Мы чувствовали себя страшно: ведь подписан грабительский, страшный мир», — вспоминал член делегации Г. И. Петровский.
Брестский мирный договор был чрезвычайно тяжел и унизителен для Советской России, поскольку он предусматривал отторжение от страны обширных территорий Прибалтики. Украины, Белоруссии и др. Советская Россия должна была заключить мир с буржуазным правительством украинских националистов, провести демобилизацию армии, разоружить военный флот, согласиться на ряд унизительных экономических требований, включая возмещение убытков в связи с экспроприацией земельной собственности, концессий и акций германских подданных и граждан других стран — членов Четверного союза.
Сразу же по подписании мирного договора Л. М. Карахан сообщил об этом в Петроград: «Генерал Гофман от имени германского верховного командования заявил о прекращении боевых действий сегодня с 1 часа дня». В 7 часов утра 4 марта 1918 г. весть об этом событии и о подписании мирного договора стала известна в Петрограде. Советская Россия получила долгожданную мирную передышку. Но борьба за мир продолжалась…
(Соколов В. В. На боевых постах дипломатического фронта. М., 1983. С. 38, 51–56.)
15. А. И. Верховский. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914–1918 гг.)
(Верховский Александр Иванович — генерал-майор, участник Первой мировой войны, с мая 1917 г. командующий войсками Московского ВО, с августа 1917 г. — военный министр.)
28 октября. Финляндия.
Выйдя из состава Временного правительства, я уехал в Финляндию. Как здесь тихо, хорошо. Душа отдыхает. Даже газеты не приходят на этот далекий, печальный в пелене осеннего тумана остров. Кажется, что водоворот жизни, бешено крутясь, выбросил меня на берег, и странно в первую минуту вместо кипения и сумятицы кругом, вместо людей взволнованных, рвущихся, бьющихся в путах жизни, увидеть лишь тихий лес и молчаливое озеро. И все же дает о себе знать рана в душе, предчувствие неизбежности катастрофы, с которой люди не только не хотели бороться, но даже не хотели ее осознавать. Опять воспоминания только что пережитого волнуют и мучают. 19-го я заявил о своей отставке, 20-го объехал все руководящие политические центры Петрограда, а вечером делал доклад в соединенной комиссии по обороне и иностранным делам Предпарламента. С открытой трибуны я не мог сказать всего, но на закрытом заседании говорил всю правду, как она раскрылась передо мной сейчас, после краткосрочной работы в министерстве, ничего не скрывая. Я шел на все последствия и толкования моего поступка, так как в минуту, когда все готово рухнуть, не место дипломатии. Глубокое знакомство с обстановкой в армии и в стране привело меня к сознанию бессилия что-либо сделать при том объеме прав, которые мне предоставлены, а потому нужно или это положение изменить, чтобы возможно было перейти к решительной борьбе, или уйти, подчеркнув тем еще раз всю серьезность положения страны.
Тезисы моего доклада комиссии Предпарламента были следующие:
1. Армия в девять с половиной миллионов человек стране не по средствам. Мы ее не можем прокормить. По данным министра продовольствия, только что лично побывавшего на юге, максимум, что мы можем содержать, это семь миллионов человек. Дальше. Мы не можем эту армию ни одеть, ни обуть. Вследствие падения производительности труда после революции и недостатка сырья количество изготовляемой обуви упало вдвое против 1916 года, теплой одежды к октябрю едва хватит для удовлетворения потребности наполовину. Только к январю мы сможем дать на весь фронт нужное количество одежды. Между тем, отпустив 600–700 тыс. человек, Ставка категорически заявила, что дальше ни один солдат отпущен быть не может. Ставка, стоящая во главе этого дела, после всех расчетов и зная обстановку внутри страны, считает дальнейшее сокращение армии опасным с точки зрения обороны. Не будучи хозяином этого дела, я не могу изменить решения Ставки; здесь, значит, непримиримый тупик, если люди, руководящие обороной страны, не будут заменены другими, способными найти выход из создавшегося противоречия. Если же оставить все это в его теперешнем положении, то иного выхода, как заключение мира, нет.