Страница 30 из 32
— Никогда! — ещё решительней крикнула Йоланка.
Тогда Голубан обратился к Титу, стоявшему позади неё:
— Ну-ка, Тит, отодвинь вон ту плиту!
Тит послушно нагнулся и за спиной у Йоланки приподнял каменную плиту, которую непосвящённый не мог заметить, потому что она совершенно сливалась с каменным полом. Из отверстия вырвались зловоние, холод, сразу запахло сыростью и затхлостью. Йоланка испуганно обернулась и в ужасе отпрянула.
А Голубан вскочил с кресла, крепко схватил её за локти, подвёл к краю отверстия и наклонил.
— Смотри, смотри туда!
Йоланка вскрикнула.
— Это последний путь преступников и непокорных, по которому они навсегда уходят из нашего замка. Пропасть бездонна, где-то внизу её днём и ночью пируют рогатые черти. И преступная душа попадает прямёхонько в ад… Говори же, пойдёшь венчаться с герцогом?
— Никогда! — глухим, дрожащим голосом ответила Йоланка.
Голубан снова обратился к Титу:
— Не задвигай плиту, голубчик. Стереги пленницу. Вид этой чёрной бездны заставит её изменить решение.
— Прочь, изменник! — снова собравшись с духом, крикнула Йоланка.
— Ладно, уйду. Я-то послушен. Но, когда принесут тебе свадебные дары, я надеюсь, ты сделаешься добрее. Сокровища, конечно, тебя порадуют… От жениха-то ведь радости мало, — злорадно засмеявшись, добавил он и вышел.
Тит чётким шагом расхаживал взад и вперёд возле жуткой щели в полу. Йоланка только сейчас заметила, как он разодет. Тит щеголял в одежде цветов безвременника и шпорника и был пёстр, как пашня ленивого земледельца.
— Эк меня занесло! — сказал он не то самому себе, не то обращаясь к Йоланке. — Совсем недавно я возился с мужицкой голытьбой, а сейчас я солдат великого императора и стерегу знатную пленницу. А зря, потому что счастье храброго человека…
— Гадина! — вырвалось невольно у Йоланки.
— Что? Гадина? Я — гадина? Это меня ты осмелилась назвать гадиной, хотя знаешь, что жизнь твоя в моих руках? Видишь эту чёрную яму? Стоит мне захотеть, и она поглотит тебя навеки. Помни, что я сейчас господин, а ты всего только пленница.
В этот момент в зал вошёл какой-та малый, с головы до ног осыпанный мукой, с огромным мешком на плече.
— Эй, челядинец! — важно прикрикнул на него Тит. — Ты что, не нашёл другой дороги, чтоб тащить свой мешок? Убирайся отсюда, живо!
Парень же не только не убрался, но даже подошёл к Титу ближе.
— А ты, знаменитый витязь, не знаешь, что в замке сегодня свадьба? Я несу на кухню муку для свадебных пирогов.
И он подошёл к Титу вплотную, но так повернул огромный мешок, что совсем загородил своё лицо.
— Проваливай! — заорал Тит, остановившись у края зияющей щели.
В тот же миг громадный мешок неловко качнулся, задел голову важного Тита, и разряженный удалец вместе с мешком рухнул в чёрную бездну.
Йоланка побледнела и схватилась за сердце. А в следующее мгновение лицо её просияло: перед ней, улыбаясь до самых ушей, собственной персоной стоял Буйко.
— Не тужи, моя госпожа, — сказал он, смеясь. — В мешке была зола, и её нисколечко не жалко. — Потом он наклонился над жутким колодцем и крикнул: — Эй, витязь! Когда доберёшься до дна, свистни, чтоб я знал, как далече отсюда ад!
Йоланка не верила собственным глазам.
— Ведь это ты, Буйко! Лежебока короля! Как ты сюда попал?
— Я принёс тебе весть от Пала Кинижи.
— От Кинижи! — вспыхнув от радости, вскричала Йоланка, но через секунду опять приуныла. — Поздно, — сказала она. — Слишком поздно. Меня ждёт смерть или судьба страшнее смерти.
Но Буйко улыбался по-прежнему.
— Нет, не поздно. Непобедимая армия Пала Кинижи уже на подходе к замку.
При этом известии Йоланка почувствовала, что к ней снова возвращаются силы.
— Кинижи близко? Что он велел мне передать?
— Чтоб ты думала только об одном — о спасении своей жизни. Спаси свою жизнь любой ценой. Он идёт за тобой и скоро тебя освободит.
— Послушай, Буйко! Весь замок готовится к этой проклятой свадьбе… Но я самому императору прямо в лицо скажу: нет.
Буйко сделал предостерегающий жест.
— Нет, моя госпожа, не делай того, что не надо! Соглашайся на всё, будь мила и любезна. Но тяни, тяни время, пока не подоспеет Пал Кинижи. Скоро, уж скоро немец побежит отсюда, как заяц.
В это время в пустом коридоре дворца гулко зазвучали шаги. Йоланка вздрогнула, насторожилась.
— Ах, Буйко! Кто-то идёт! Скройся! Тебя не должны здесь видеть.
— Я задвину плиту, — сказал Буйко. — Опустись, пелена забвенья, над павшим героем! Не падай духом, моя госпожа! — С этими словами верный Буйко юркнул в одну из боковых дверей.
XXII. Ультиматум Кинижи
Едва лишь Буйко скользнул за дверь, как в сопровождении двух придворных дам вошёл гофмейстер императора. Он был без бороды и с таким острым подбородком, что приходилось всегда задирать его вверх, иначе бедняга гофмейстер рисковал продырявить собственную грудь. Вот и ходил он, вытянув шею, прямой как шест, будто аршин проглотил.
Одна из придворных дам несла широкую бархатную подушку, на которой сверкали всевозможные драгоценности неописуемой красоты. Белые, алые, голубые, золотые, они переливались на лиловом бархате, словно сказочные цветы. Йоланка, конечно, не утерпела и подошла ближе, чтобы всласть налюбоваться этим чудом из чудес.
В руках другой дамы было длинное шёлковое платье, шитое золотом и усыпанное бриллиантами. Такого изумительного платья Йоланка ещё ни разу в жизни не видела.
Бледный гофмейстер, будто проглотивший аршин, ждал не шевелясь, пока Йоланка вдосталь налюбуется подарками, потом заговорил. Голос у него походил на звук надтреснутой чашки.
— Эти свадебные дары и свадебный наряд посланы тебе его величеством императором Фридрихом. Десять лучших швей из Вены денно и нощно трудились над этим прекраснейшим в мире платьем.
— О, всё, что я вижу здесь, прекрасно, — очень любезно сказала Йоланка, помня совет верного Буйко. — Передай от меня его величеству императору самый почтительный поклон.
При этих словах гофмейстер выпрямился ещё больше.
— Его величество император, который в семидесятый год своего владычества находится, хвала господу богу, в добром здравии, из всех его внуков особенно жалует родившегося тридцать третьим герцога Ипполита, наречённого твоей милости. Посему великий император не поскупился на подарки. Его величество в сопровождении императорской свиты сейчас будет здесь.
Придворные дамы были схожи меж собой как две капли воды. На плоских, как лепёшки, лицах торчали острые лоснящиеся носы. Зубы сильно выдавались вперёд, и обе они пришепётывали. Та, что принесла платье, присела перед Йоланкой так низко, что чуть не стукнулась носом об пол; потом с глубочайшим смирением сказала:
— Сделай милость, сударыня, пройди с нами в зеркальный зал и надень свой волшебный свадебный наряд.
— Дай мне руку, я тебя отведу, — сказала вторая и повела Йоланку к двери.
Гофмейстер остался в зале один, но и в одиночестве он сохранял такой чопорный вид, словно на каком-нибудь большом торжестве. Он так держался, будто пустое кресло, стоявшее перед ним, было самим императором, а колонны — знатнейшими господами и первосвященниками. Собаке, наверно, давно бы надоело лаять, и кошка давно бы перестала мяукать, а гофмейстеру хоть бы что: стоит как истукан и держит руку на длинном жезле с золотым набалдашником. В зал вошли два лакея и поставили вместо кресла громадный с позолотой трон. Истукан, как и полагается истукану, даже бровью не повёл. Потому он, наверно, и получил свою высокую должность, что мог несколько часов подряд смотреть, не мигая и не двигая зрачками.
И ещё он, наверно, время отсчитывал про себя, потому что часов в зале не было и никто ниоткуда не подал ему никакого знака. Но в тот самый момент, когда это было нужно, истукан шевельнулся. Он поднял тяжёлый, с набалдашником жезл, тринадцать раз ударил им об пол и надтреснутым голосом прокричал в пустой зал: