Страница 22 из 32
В дальнюю башню, где притаились Йоланка и Буйко, шум битвы не проникал, но, когда воцарилась тишина, на западный бастион вместе с каким-то немцем взбежал Голубан. Немец, как видно, был важный военачальник, потому что весь сверкал серебром и его кирасирские доспехи были необычайно нарядны. За Голубаном и немцем следовали с обнажёнными мечами бравый Тит и несколько немецких солдат.
Тит, увидев Буйко, сразу занёс над ним меч. Но важный немец ударил по мечу его.
— Стой! — приказал он. — Это лежебока короля Матьяша. Для нас он живой дороже, чем мёртвый. Король так его любит, что не пожалеет отдать за него мешок золота.
Немец, конечно, говорил по-немецки. Голубан его понял, а Тит — ни слова. Одно ему было понятно; раз ударили по мечу, надо повиноваться. А Буйко, потешаясь над Титом, оставшимся в дураках, раздул щеки и хлопнул по ним кулаками. Озлобленный неудачей, Тит кипел и дрожал от бешенства.
— Отведите лежебоку в подземелье и поместите со знатными пленниками, — приказал Голубан. — Да помните: чтоб ни один волосок не упал с его драгоценной башки.
Тут уж Тит отвёл душу, со всего маха ударив мечом по одеялу.
— Вставай, Буйко! В темницу шагом марш!
— Что?! — вскричал Буйко, притворяясь до крайности удивлённым. — Это мне-то встать? Да я целый год не стоял на ногах!
— Прикажи, хозяин, сбросить его с бастиона! — заорал Тит, едва не лопаясь от злости.
Но Голубан не согласился — наверно, подчинялся приказу немца.
— Мы были бы дураками из дураков, — сказал он, — если б сбросили этого мошенника с бастиона. Король Матьяш цены ему не знает. Для короля он то же, что знатный пленник. Отведите его в темницу и поместите с господами — таков мой приказ. Марш!
Приказ есть приказ. Тит и ещё два солдата-немца поднатужились и, кряхтя и бранясь, поволокли кровать вместе с Буйко в подземелье.
— Видал?! — весело закричал Буйко. — Господа, они везде господа, даже в преисподней! — Он опять надул щеки и показал разъярённому Титу такой «пирог с творогом», что, когда хлопнул по нему кулаками, раздался оглушительный треск, похожий на выстрел.
А Йоланку Голубан учтиво проводил в её прежние покои.
— Живи, как жила, — сказал он ей. — И, конечно, будь за всё благодарна великодушию благородного Голубана.
— Как все, так и я, — возразила Йоланка. — Отведи меня к остальным пленникам — больше мне ничего не нужно.
— Ты вовсе не пленница, — расшаркался перед нею Голубая. — Ты свободна и можешь гулять по замку, где тебе вздумается. Можешь стать даже госпожою замка — всё зависит только от тебя.
— Госпожой замка?
— Представь себе, да. Замок мой. Я получил его от императора в награду за верную службу. Повторяю: ты можешь наравне со мной стать владелицей этого замка.
Ох, каким гневом вспыхнула Йоланка!
— Так вот ты какого мнения обо мне! Ты полагаешь, что я стану женой изменника? Женой человека, который предал моего отца, моего короля и моё отечество! Никогда!!! Лучше самое мрачное подземелье, лучше смерть, чем такое бесчестье!
Некоторое время Голубан молча прохаживался взад и вперёд, потом взялся за ручку двери, словно собираясь уйти.
— Тебе ещё представится возможность сравнить, что лучше, — наконец сказал он, — прозябать ли в темнице или сделаться хозяйкой замка. Я не стану считать то, что ты сказала сейчас, твоим последним словом. Хорошенько подумай на досуге. — Он отвесил ей церемонный поклон и на прощание насмешливо бросил: — Подземелье замка не очень уютное помещение для юной девицы. Особенно подземелье разбойничьего замка. Поверь мне, что это так.
Уж стемнело, когда кровать вместе с Буйко протащили по двору, кишевшему немецкими мародёрами. У Буйко, естественно, не было охоты сидеть в сыром подземелье. Вот он и ломал да ломал себе голову, придумывая, как избежать этого неудобства. Ведь для такого изнеженного, избалованного господина сидеть в мрачном, сыром подземелье равносильно смерти.
До входа в подземелье осталось всего несколько шагов, когда Буйко наконец осенило.
— Послушай, Тит! — сказал Буйко голосом самым страдальческим, а потом и вовсе заплакал. — Послушай, Тит! Я знаю, что ты мой смертельный враг. Знаю и то, что ты гнусный-прегнусный тип. Но ведь мы с тобой из одной деревни отправились бродить по белу свету… Мы с тобой земляки, братец, и нет у меня здесь, на далёкой чужбине, ближе человека, чем ты. Ты единственный, кому я смог бы отписать своё имущество. Ах, милый Тит, — в этом месте голос Буйко прервался от душераздирающих рыданий, — я чувствую: близок мой последний час. Знай же, если ты раньше не знал: каждый божий день я съедаю два с половиной фунта мяса, почти два с половиной фунта сала и фунта полтора копчёной рыбы. Но это не всё. Мне подают ушат наваристого супа, к супу галушки да ватрушки — их я ем столько, сколько в меня влезает. Вот какую гору провизии должен осилить за день бедняга Буйко. Но я не ропщу, я привык, и желудок мой тоже. Сам посуди, каково же теперь сидеть на тюремном хлебе и воде, — пройдёт несколько дней, и я отощаю, зачахну… Ах, да что я такое говорю! Несколько дней? Несколько часов! Мне осталось жить всего несколько часов: если я не съем свой обычный ужин, сегодня вечером наступит конец.
Тита просто распирало от смеха.
— Эй ты, голодранец! Ну-ка, растолкуй, какое после тебя останется наследство?
— После меня?.. — таинственно протянул Буйко. — Я бы сказал, да боюсь, поймут по-венгерски эти чучела в латах.
— Не бойся, ничего они не поймут, ни единого венгерского слова, — поспешил успокоить его Тит. — Один, правда, малость кумекает по-словацки. А по-венгерски, хоть все тайны ему разболтай, не разберёт ни словечка.
— Гляди же! — торжественно произнёс Буйко и вытащил из-под подушки огромный медный ключ, который от скуки он так отполировал, что при свете полыхающих факелов ключ блестел, как золотой. — Знаешь ли, что это такое? Да нет, откуда ты можешь знать, покуда я тебе не сказал? Так вот — это ключ от сокровищницы короля Матьяша.
Тит так выкатил глаза, что они стали похожи на телячьи.
— Чтоб король Матьяш доверил тебе ключ от сокровищницы? Э-э-э, дурак дураком будет тот, кто тебе по верит.
— Дело твоё: верь не верь… А я его брошу немцам.
При этих словах Тит испуганно рванулся к ключу.
— А-а-а, значит, веришь. Кто же не знает, что из всех своих придворных мне король доверяет больше всех? А кому и довериться, как не мне, человеку, которому, кроме постели да нескольких фунтов мяса, ничего на свете не надо. Король Матьяш знает, что благородные господа продадут его за чины и сокровища, как продал твой хозяин. А я ему предан душой и телом до своего последнего, смертного часа. Теперь этот час пробил. Сейчас самое время копчёной рыбы… О-о-о, как сосёт под ложечкой… Умираю-кончаюсь…
— Где сокровищница?! — не своим голосом завопил Тит и от жадности, словно помешанный, принялся трясти Буйко. — Погоди! Не помирай! Сперва открой тайну, мой милый, единственный земляк! Ведь тебя я всегда любил, я только Кинижи ненавидел.
— Сто шагов вправо… — прерывающимся, умирающим голосом проговорил Буйко. — Пятьдесят влево. Три шага вниз, семь наверх… Там ты отыщешь кладовую с сокровищами… Торопись, торопись, чтоб тебя не опередили.
Титу больше ничего и не надо было. Он готов был лететь как на крыльях, лишь бы запустить лапу в чужое добро. Но надо было предупредить немцев — что он и сделал, орудуя руками и ногами, — чтоб не спускали глаз с лежебоки, пока он, Тит, не возвратится. А потом сорвался с места и побежал, да так, что только пятки его засверкали.
Ну, а с конвоирами-немцами Буйко разделался легче лёгкого. Взял да и объяснил обоим по-словацки, куда побежал Тит. Расчёт был верный — сказочкой о сокровищах одурачить солдат императора дело немудрёное. Наплевать им стало на лежебоку. Силясь обогнать друг друга, оба ринулись в погоню за Титом. Это были бывалые, опытные грабители, школа у них была прекрасная. Знали молодчики: кто раньше нагрянет, тот больше награбит.