Страница 19 из 32
— Тысяча проклятий! — зарычал Балаж Мадьяр. — Ты-то здесь зачем? Вырастил же я тебя на горе себе. Ты уж и в военные советы вмешиваешься! Уговорила взять её в лагерь, и вот благодарность — из кожи вон лезет, чтоб себя погубить…
— Да-а, много у вдового человека забот, когда в доме взрослая дочь, — улыбаясь, сказал король. — Самое разумное, что следует сделать, повязать её голову обручальным платком.
— Тысяча чертей! Я ничего не имею против. Я занят по горло, нет у меня свободной минуты, чтоб держать под присмотром девчонку. А муж за ней приглядит… Только б нашёлся достойный жених…
— Есть у меня на примете парень. Я сам предлагаю ей жениха — значит, по званию, положению, состоянию он будет её достоин. Об этом уж я позабочусь.
— Нет, нет! — вскрикнула Йоланка и, словно защищаясь, выставила руки.
Но поздно — король уже назвал имя.
— Скажи, полководец мой Балаж Мадьяр! Желаешь ли признать Пала Кинижи своим зятем?
При этом имени все присутствующие вытаращили глаза и разинули рты. А Балаж Мадьяр вспыхнул от гнева, но минуту спустя овладел собой и довольно спокойно ответил:
— Что говорить, парень — герой, этого у него не отнимешь. Под Шпильбергом несколько дней назад только он, а никто другой спас меня от неминуемой смерти. Но, сдаётся мне, самый его выдающийся подвиг, что отважился он глядеть на дочку Балажа Мадьяра.
— Пал Кинижи — настоящий герой, это я подтверждаю, — продолжал король. — А звание, достойное рода невесты, он получит незамедлительно.
В продолжение всего разговора Пал молча переводил взгляд с короля на военачальника, но тут не выдержал и заговорил:
— Мой король, ваше величество, позволь сказать всего два слова. Не хочу я жениться, покупая жену высоким положением и богатством. Я человек простой. Не годятся мне все эти господские штучки. Коли считаешь за преступление, что я на барышню из знатного рода загляделся, накажи меня за это, король. По всей строгости закона покарай и за то, что я самовольно ушёл с поста. Но если за подвиги, совершенные мной, полагается какая-нибудь награда, позволь мне, государь, сражаться там, где больше всего врагов нашего отечества.
И король вынес приговор:
— Слушай, Пал Кинижи! Ты самовольно покинул пост, и за это я тебя наказываю. Я изгоняю тебя из нашего лагеря. Ты отправишься на южную границу государства, которую опять нарушили турки. Они топчут нашу землю и убивают наш народ.
— Государь! — воскликнул осчастливленный Кинижи. — Это наказание — величайшая награда. Я в долгу перед матерью и своей сестрой и должен отомстить за них туркам. С той минуты, как взял я в руки меч, я ни о чём ином не помышляю.
— Таково наказание, — продолжал король. — А в награду за подвиги назначаю тебя своим главнокомандующим.
Ропот недовольства пробежал по рядам собравшихся военачальников. А Голубан не утерпел и сказал вслух:
— Ваше величество! Назначая какого-то безродного солдата командующим над всеми нами, ты ставишь в унизительное положение сотни своих верноподданных.
Кинижи пристально взглянул на кондотьера, и Голубану тотчас припомнилось ночное злодейское нападение, закончившееся позором и неудачей. Он тут же прикусил язык. А король, будто не слыша замечания кондотьера, продолжал говорить:
— Для того чтоб твоё состояние соответствовало твоему новому высокому званию, я ввожу тебя во владение Надьважоньским замком. Отныне и впредь ты законный владелец этого замка и шести деревень, расположенных вокруг него.
При этом заявлении даже Балажу Мадьяру изменила выдержка, и он злобно зашипел:
— Берегись, государь! Не повторяй ошибок наших давнишних королей-ветрогонов, беспечно раздававших звания и богатства.
— Моё решение родилось не в одну минуту, — возразил король. — Мне давно известны подвиги Пала Кинижи. Я не раз имел возможность убедиться в его силе, отваге, верности и остроте ума.
— Он простолюдин, — раздался голос одного к из знатных господ.
— Верно! — крикнул король. — Да только отец мой Янош Хуняди из этих самых простолюдинов создал непобедимое войско. Эти простолюдины под предводительством моего отца спасли наше отечество! А знатные господа, вместо того чтоб выступить на защиту отечества, грызлись со мной да между собой.
— Ваше величество! — произнёс новый главнокомандующий Пал Кинижи. — Обещаю быть достойным твоего высокого доверия. — С этими словами он отвесил королю глубокий поклон и направился к выходу, шагая мимо живой стены родовитых господ.
Пока он шёл, в шатре царила мёртвая тишина, а когда вышел, послышались сдавленные рыдания Йоланки.
XIII. «Ау, дружище, ау!»
У подножия холма, на котором высился Надьважоньский замок, ещё и сейчас шумит ветхая старинная мельница. Разумеется, это не та самая мельница, которая грохотала во времена короля Матьяша. Но вполне вероятно, что громадные, в зазубринах мельничные жернова, разбросанные по двору и по берегу ручья, дробили зерно в те давно минувшие времена. Как бы там ни было, ясно одно: мельничное колесо стучало и тогда, омытое водой небольшого ручья, а Пал Кинижи, главнокомандующий короля Матьяша, когда приезжал отдохнуть в свой замок от боёв с турецкими разбойниками, нередко спешивался у ворот мельницы и подолгу беседовал с мельником. Иногда он заходил на мельницу и смотрел, как размалывают зерно жернова, и слушал знакомые с детства звуки, баюкавшие его в колыбели. Гость и хозяин подолгу беседовали вдвоём под привычные жужжание и рокот. Кинижи рассказывал о мельнице своего отца, показывал, как работают мельники в другой стороне венгерского государства. Порою он сетовал: зовёт не дозовется отца приехать в его прекрасное поместье, но старик упрям и не поддаётся никаким уговорам — не желает расставаться со старой мельницей. И отец, и тётушка Оршик, его добрая кормилица, знать ничего не желают: обоим, дескать, жизнь не в жизнь на чужбине да на покое, без забот и хлопот.
Однажды в тихий осенний день Пал Кинижи сидел в гостях у мельника. Выглянув случайно за дверь, он увидел, что со стороны старинной церкви во весь опор скачет гонец. Пал бросился к воротам, но гонец заметил его в последний момент и не смог на скаку остановить коня; конь помчал его дальше, оставив мельницу далеко позади, так что пришлось поворачивать назад. Наконец всадник соскочил со взмыленного коня и протянул Кинижи большой пакет со множеством печатей.
То было спешное послание короля. Война с чехами, позарившимися на венгерские земли, была к тому времени закончена, но назревала стычка с германским императором. Поход короля Матьяша против коронованного старца, посягнувшего на независимость венгров, был победоносным. Австрийские крепости сдавались одна за другой, и венгерское войско дошло уже почти до Вены. Король Матьяш давно бы разделался с дряхлым узурпатором, будь у него только этот единственный враг. Но, кроме него, королю приходилось всё время держать на мушке турок. Турок да собственных своих бунтарей — непокорных властителей…
С королевским посланием в руках Кинижи вскочил на коня и помчался в замок. Он вихрем взлетел на башню и, сложив руки рупором, закричал:
— Ау, дружище! Ау, друг Давид!
Что значил колокольный звон в сравнении с набатным голосом Пала Кинижи! Когда, взбежав на башню замка, звал он к себе своих друзей, гудели окрест все леса и долины и слышно было в самых отдалённых уголках края. Пятеро мужчин передавали друг другу клич, чтоб чей-то зов докатился до монастыря Палош, но голос Кинижи проникал в самую уединённую келью, где сидел, склонившись над летописями, кто-либо из его друзей.
Едва замерло эхо, отозвавшееся на клич, брошенный Кинижи, как в воротах монастыря появился невысокий бородатый человечек.
— Скорей, Давид! Лети стрелой! — закричал ему Кинижи. — Я получил от короля письмо. Беги же, коль верхом скакать не научился!
Услыхав, что письмо от короля, Давид помчался быстрее ветра. Когда Кинижи спустился во двор, до него донеслось тяжёлое дыхание бегуна, а спустя секунду друг-бородач уже ворвался в ворота. Давид увидел письмо, и у него смешно затряслась борода.