Страница 4 из 80
Остров радушно встретил мою яхту, приветливо помигал маяк, выдал необходимую информацию, посоветовал, с какой стороны лучше подойти. Два робота, выполняющие обязанности матросов, даже с матросскими шапочками на головах, появились на пирсе. Я повернул, как мне было указано. Еще не успел застопорить мотор, как швартовы были приняты роботами и наброшены на причальные тумбы. Затем роботы приняли трап. Как только я сошел на причал, они робко подошли поближе, заискивающе мигая индикаторами и поворачивая антенны в мою сторону. Они напомнили мне собак, скучающих по хозяину. Казалось, вот-вот они издадут радостный лай и со всех ног бросятся навстречу. Чтобы сделать им приятное, я сказал:
— Привет, ребятки. Рад видеть вас неповрежденными.
Я ожидал услышать в ответ обычное: «Ждем приказаний».
Ответа не было. Роботы ретировались в сторону маяка.
Это слегка насторожило меня, и я вспомнил прощальные слова Бориса.
Чайки белой тучей Кружились вдали, видимо, шел большой косяк рыбы. Я опустился на скамейку, предупредительно поставленную на пирсе, и стал смотреть, как мерно покачивается на волнах моя яхта.
Необычная тишина стояла здесь. Спустя несколько минут я сообразил, что совсем не слышу криков чаек и ударов волн. «Вот еще новость — молчаливые чайки и волны», — подумал я, пытаясь посмеяться над возникающей тревогой.
Пахло йодом, солью, свежестью — благотворным запахом моря.
Внезапно тишину нарушили четкие гулкие шаги. Они были похожи на удары молотка, забивающего гвозди. Я резко обернулся и увидел одного из двух роботов. Теперь на нем вместо кокетливой матросской шапочки был белый поварской колпак.
«Это еще что такое? — подумал я. — Кому понадобилось переодевание? Не роботу же…»
В руках новоявленный «повар» нес какой-то прибор, похожий на судок-термос для хранения пищи.
Я удивился еще больше, когда робот подошел поближе и у меня во рту появилась слюна от запаха жареного мяса. Несомненно, запах доносился из судка. Но кому же робот несет пищу? Я не заказывал обед. Неужели на острове, кроме меня, есть люди? Может быть, потерпевшие кораблекрушение? Но в таком случае там, откуда я прибыл, знали бы об этом!
Постоянно здесь не живет никто. В лоции сказано: «Необитаемый, полностью автоматизированный остров-маяк».
Робот обогнул меня и направился к башне маяка. Перед ним в стене образовалось круглое отверстие. Он вошел — и отверстие закрылось.
Я подошел к стене, за которой он только что исчез. Она была шершавой и холодной. Пальцами я нащупал кромку и канавку. Наверное, это были края двери.
Откуда-то сверху донеслась музыка. Я задрал голову, и мне показалось, что за выпуклыми стеклами на вершине башни я различаю человеческое лицо. Оно взглянуло на меня большими темными глазами и скрылось.
…Когда, вернувшись домой, я рассказал об этом Борису, он нисколько не удивился.
— Значит, там снова есть пациент, — сказал он, щуря веселые рыжие — с искорками — глаза. Жизнерадостность переполняла его, надувала щеки, изгибала губы, брызгала смехом, лучилась морщинками.
— Пациент? — удивился я. — Но ведь там нет докторов.
— На свете есть такое, друг Горацио, что и не снилось нашим докторам, — и он засмеялся, может быть, над моим недоумением.
Наверное, мое лицо было достаточно выразительным, потому что его смех умолк. Борис несколько секунд смотрел на меня невидящим взглядом, думая о чем-то своем, наконец решился, рывком выдвинул ящик письменного стола и вынул оттуда несколько писем. Когда он протянул их мне, его рука чуть-чуть дрожала.
— Пожалуй, тебе нужно, просто необходимо их прочесть. Может быть, это поможет проникнуть в загадку острова и понять, как возникают подводные хребты…
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
20 января.
Здравствуйте, родные!
У меня все в порядке. Ежедневно хожу на службу, по выходным — на лыжах. Да здравствуют выходные, загородные парки и чистый снег!
Валя, ты удивляешься, что я стал институт называть службой. Но так короче. Кроме того, служба — слово емкое. Оно включает все институты и другие подобные учреждения. А в том, чтобы служить, говорят, нет ничего плохого. «Служить бы рад…» Вторую часть фразы опускаю не без умысла. Прислуживаться для меня исключено из-за некоммуникабельности характера, как утверждал мой бывший друг Виктор Воденков. А жаль. Ибо по этой причине путь в начальство для меня надежно закрыт полосатым шлагбаумом.
За окнами — ночь. Длинная и тоскливая. Морозная. Выкатила свои ледяные звезды и смотрит во все укромные уголки. Как вы знаете, космическое излучение пронизывает нас насквозь и нашу планету тоже. Вот и выходит, что можно ежесекундно видеть, как на рентгеновском аппарате, всю нашу подноготную. Некоторые утверждают — любопытно. Не знаю. Но при одной мысли об этом у меня начинает кружиться голова, как это случалось еще в школе. Помню, мама рассказывала, что в детстве у меня часто бывали внезапные головокружения с тошнотами.
На днях нашему отделу поручили заниматься систематикой. Представляете? Несомненно кому-то для диссертации понадобились сведения о состоянии всего участка: с кривой температур на разных высотах, с графиком взаимозависимости давления и влажности и тому подобное. Все возмущались страшно. Мужеподобная красотка Надежда Кимовна говорит: «Пойду к Вольдемарычу и все ему выплесну». Илья Спиридоныч посинел (но не от спирта, а от злости), шипит: «Нет уж, на этот раз не буду в-углу-сидящим. Это уж всякие границы переходит». И Танечка-Манечка-Любочка, лаборанточки, в один голос: «И мы выскажемся. Посторонней работы делать не станем. Нас женихи на морозе часами ждут, в ледяные статуи превращаются».
Ну и я тоже высказался. Впрочем, вы знаете, я и раньше не молчал, упорно завоевывал репутацию смутьяна.
А когда пришел великий день мятежа, все готовились с утра. Кто набрасывал план выступления, «кто кивер чистил…». Начинать поручили Илье Спиридонычу — все-таки зам и доктор наук.
В два пришел Сам. Походил, походил по лабораториям, потом вдруг говорит:
— Слышал я, что тут некоторые интересуются, для кого им систематику делать.
И глазом в мою сторону косит.
«Кто же ему успел доложить?» — думаю. И помимо воли заползает в душу восхищение Вольдемарычем. Ведь не ожидал наших выступлений — сам пошел в атаку. Впрочем, это старый испытанный прием.
— Чтобы избежать кривотолков, — говорит Вольдемарыч, — я сразу скажу вам: систематику будете делать для Нифонтова, заместителя начальника Управления. Дело, конечно, не в том, что именно Нифонтов поставляет нам прибыльные заказы, связанные с премиями для всего отдела…
«Дело, конечно, именно в этом», — думаю я.
— Нифонтов возглавляет комплексные исследования о влиянии атмосферных условий на здоровье человека, в частности — на его психику, — вещает Вольдемарыч. — Нифонтов по образованию психолог, и в метеорологии, естественно, не силен. Вот мы и поможем ему для общего блага. Надеюсь, мне не нужно вам напоминать, что исследования на стыках наук являются самыми перспективными и что в ходе их специалисты одной области всегда прибегают к помощи специалистов смежных областей. А исследования, возглавляемые Нифонтовым, необходимы для развития медицины, для излечения тысяч и тысяч больных. Поэтому и взвалил на себя Нифонтов столь тяжкую ношу…
А я думаю: «Если Нифонтов хочет облагодетельствовать страждущее человечество, то почему бы ему не сделать это за свой счет, за счет своего времени и своих усилий? Но и Вольдемарычу надо отдать должное: ишь какое современное прикрытие придумал — исследования на стыках наук…»
— Кстати, — как бы вскользь говорит Вольдемарыч, — чтобы возместить вам дополнительные затраты времени, Управление выделило нам премию за последнюю совместную работу. Так что сэнэсы получат дополнительно по окладу, мэнэсы — по половине оклада…
Наступило общее оживление. Смотрю на часы: уже три, а никто — ни гугу. Три тридцать… Четыре… Через полчаса Сам уйдет в Президиум…