Страница 12 из 18
Долгорукий. Отстань, черт!
Голоса. Слушайте! Слушайте!
Мордвинов. Граждане российские! Может ли быть вольность политическая там, где нет простой человеческой вольности и где миллионы рабов томятся под властью помещиков? Звери алчные, пиявицы ненасытные, что мы оставляем крестьянству? То, чего отнять не можем, — воздух.[39] Обратим же взоры наши на человечество и устыдимся, граждане! Низлагая тирана, да не будем сами тиранами — освободим рабов…
Татаринов. А Емельку Пугачева забыли?
Скарятин. Освободи их, отродие хамов, так они нам горло перервут.
Мордвинов. Граждане российские…
Один. Слушайте! Слушайте!
Другие. Довольно!
Мордвинов. Блюдитесь же, граждане! День мщения грядет — восстанут рабы и цепями своими разобьют нам головы и кровью нашею нивы свои обагрят. Плаха и петля, меч и огонь — вот что нас ждет. Будет, будет сие!.. Взор мой проницает завесу времен… Я зрю сквозь целое столетие… я зрю…
Голоса. Молчите! Молчите! Довольно!
Татаринов. Вы оскорбляете, сударь, честь дворянства российского! Мы не позволим…
Талызин. Господа, мы все не о том — нам нужно о деле, а мы черт знает о чем!
Голоса. В чем же дело, говорите!
Талызин. А дело в том, что если государь отреченья не подпишет, как нам быть?
Одни. Арестовать!
Другие. В Шлиссельбург!
Талызин. Легко сказать — Шлиссельбург. Войска ему преданы, освободят и что тогда?
Бенигсен. Messieurs, le vin est tiré, il faut le boire.[40] У государя самодержавного корону отнять и сохранить ему жизнь есть дело невозможное.
Все сразу умолкли; такая тишина, что слышится бой курантов за Невою, на Петропавловской крепости.
Тучков. О-хо-хо! Царя убить — страшное дело…
Депрерадович. Помазанник Божий…
Шеншин. Присяга — не шутка…
Ефимович. И в Писании сказано: Бога бойтеся, царя чтите.
Бибиков. Государи мои милостивые! Для всякого ума просвещенного невинность тираноубийцы есть математическая ясность: ежели, скажем, нападет на меня злодей и, вознесши над главою моею кинжал…
Яшвиль. Эх, господа, чего канитель-то тянуть? Намедни он меня по лицу ударил, а таковые обиды кровью смываются!
Голоса. Верно! Верно! Кровь за кровь. Смерть тирану!
Гарданов (вскочив на стул).
Ликуйте, склепанны народы,
Пылай, кровавая заря —
Се правосудие свободы
На плаху возвело царя![41]
Голоса. Смерть тирану! Смерть тирану! Ура, свобода!
Валериан Зубов (с деревянной ногою). Нет, господа! Я, один на один, хоть с чертом биться готов, но сорок человек на одного — воля ваша, я не запятнаю шпаги моей таковою подлостью!
Бибиков. Лучше сорок на одного, чем один на сорок миллионов — тут, говорю, математика…
Одни. К черту математику! Не хотим! Не надо! Не надо!
Тучков. Жаль Павлушку…
Другие. А коли вам жаль, так ступайте, доносите!
Платон Зубов. Господа, разойдемся, а то арестуют — тем дело и кончится.
Талызин. Что вы, князь? Сами кашу заварили, а теперь на попятный?
Платон Зубов. Да ведь не я один, а вот и они…
Одни. Князь правду говорит — толку не быть — разойдемся.
Другие. Трусы! Шпионы! Предатели!
Один. Как вы, сударь, смеете?..
Кто-то в кого-то пускает бутылкою.
Голоса. Ваше превосходительство, тут дерутся!
Голоса. Тише, тише вы там, черти, анафемы!
Талызин. Господа, господа, как вам не стыдно? Отечество в опасности, а вы…
Крики, смятение. Платон Зубов пробирается к выходу.
Валериан Зубов. Куда ты, Платон?
Платон Зубов. Домой.
Валериан Зубов. Брат, а брат, да ты и вправду струсил, что ли?
Платон Зубов. А ты чего хорохоришься? На деревяшке-то своей не далеко ускачешь. И не сам ли сейчас говорил, что убивать не пойдешь?
Валериан Зубов. Не пойду убивать, но умирать пойду за отечество.
Платон Зубов. Ну, брат, знаем — Кузькина мать собиралась умирать… Да ну же, полно дурить, пусти!
Валериан Зубов. Не пущу!
Платон Зубов (толкает его). Пусти, черт!
Валериан Зубов (обнажая шпагу). Стой, подлец! Заколю!
Платон Зубов (кидаясь на него со шпагою). Ах ты, каракатица безногая! Я тебя!..
Бьются. Их разнимают.
Талызин. Платон Александрович! Валериан Александрович! Брат на брата!..
Стук в наружную дверь.
Платон Зубов (в ужасе, падая навзничь на стул). Аракчеев!..
Смятение.
Голоса. Аракчеев! Аракчеев! Бегите!
Талызин. Господа, что вы? Бог с вами, какой Аракчеев? Это Пален — мы Палена ждем!
Голоса. Пален, Пален! Эк перетрусили!
Талызин (у двери). Кто там?
Голос (из-за двери). Да я же, я, Николай Зубов. Отпирайте, черт побери, ошалели, что ли?
Талызин отпирает. Входит Николай Зубов.
Талызин. Ну, батюшка, напугали.
Николай Зубов. А что?
Талызин. Думали, Аракчеев…
Николай Зубов. Типун вам на язык — зачем его поминаете к ночи?
Талызин. А вы где же, сударь, пропадали?
Николай Зубов. Болел.
Талызин. Животик тоже, как у братца?
Николай Зубов. Не живот, а черт.
Талызин. Черт? В каком же виде?
Николай Зубов. В виде генерала Аракчеева.
Талызин. Тьфу, скверность!
Николай Зубов. Да, сперва по ночам душил, а потом и днем являться стал: куда ни обернусь, все эта рожа паскудная, — торчит, будто бы, под боком да шепчет на ухо: «Поди, донеси, а то арестую». И такая на меня тоска напала, такая, братцы, тоска — ну, просто смерть! Пойду-ка, думаю, к знахарке: с уголька не спрыснет ли? Поутру сегодня ранешенько иду мимо Летнего сада, по набережной; темень, слякоть, склизко; на мостике Лебяжьем споткнулся, упал, едва ногу не вывихнул; ну, думаю, шабаш, тут меня Аракчеев и сцапает. Гляжу, — а на снегу образок лежит малюсенький, вот этот самый, — видите? Николай Угодник Мценский.
Титов. Удивительно!
Николай Зубов. Подобрал, перебежал по мосткам на Петербургскую к Спасу, отслужил молебен, да как запели: «Отче, святителю Николаю! моли Бога о нас», — так меня словно что осенило: ах, батюшки, думаю, да ведь это он сам святитель-то, ангел мой, благословил меня иконкою! И все как рукой сняло — ничего я теперь не боюсь и вы, братцы, не бойтесь — Никола вывезет!
Талызин. Никола-то Николою, а мы тут, ваше сиятельство, чуть не перессорились…
Николай Зубов. Из-за чего?
Талызин. А если отреченья государь не подпишет, так что делать?
Николай Зубов. Что делать? Убить как собаку — и кончено!
Голоса. Убить! Убить! Собаке собачья смерть! Смерть тирану!
Бибиков (в исступлении). Не ему одному, а всем! Пока не перережем их всех, не истребим гнездо проклятое, — не будет в России свободы!
Одни. Всех! Всех! Бить так бить!
Другие. Что вы, что вы, братцы!.. Бога побойтесь!
Николай Зубов. Небойсь, ребята, небойсь, — Никола вывезет!
Стук в дверь. Опять, как давеча, смятение.
Голоса. Аракчеев! Вот когда Аракчеев… Бегите! Бегите!
Талызин (у двери). Кто там?
Голос (из-за двери). Граф Пален.
Талызин отпирает дверь. Входит Пален.
Пален. Ну, что, господа, как у вас тут? Все ли готово?
Талызин. Все, ваше сиятельство! Только вот никак сговориться не можем.
Пален. Не говорить, а делать надо. Одно, друзья, помните: не разбивши яиц, не состряпаешь яичницы.
Татаринов. Это что же значит? А?
Скарятин. Яйца — головы царские, а яичница — революция, что ли?
Пален. Ну, господа, времени терять нечего — идем!
Голоса. Идем! Идем!
Пален. На два отряда разделимся: одни со мною, другие с князем Платоном…
Платон Зубов. Нет, граф, на меня не рассчитывайте.
Пален. Что такое?
Платон Зубов. Не могу — болен.
Пален. Что вы, что вы, Платон Александрович, батюшка, помилуйте, в последнюю минуту, — прескверная штука, не угодно ли стакан лафита.
39
Цитируется «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева.
40
Господа, вино откупорено, и надо его пить (франц.).
41
Цитата из оды А. Н. Радищева «Вольность».