Золотые колдуны

Мы стояли в тени скалы и ждали скурраи-джасин.

— Утверждалось, что Золотой Народ Колдунов более не существует.

— Их и нет больше нигде кроме как, возможно, в Кель Харантише. — Он пожал плечами. — Там ваше имя свяжут с колдунами и ведьмами, если кто-нибудь вам не доверяет.

— А вы мне не доверяете?

— Нет, — ответил он. Я ему поверила.

Колокола отзвонили полдень, когда прибыла наша повозка джасин. Я вспомнила, что согласилась в этот вечер прийти в дом Элиотов. Т'Ан Сутаи-Телестре поставила меня в чрезвычайно неприятное положение.

Я спрашивала себя, как мне объяснить ксеногруппе, что у меня имелось разрешение на выезд, в котором им было оказано.

4. ОБЕД В ВОСТОЧНОМ ПОРТУ САЛМЕТ

Скурраи-джасин тряслась по узким проездам. Копыта выстукивали приглушенный ритм. В воздухе чувствовался запах ночного цветка кацсиса и водорослей, поразительный сладко-терпкий запах. Возница, седогривая старая ортеанка, высунулась наружу и выплюнула изжеванные листья атайле на изборожденную землю. Я на короткий миг увидела ее глаза, когда она обернулась. Мембраны были открыты, зрачки расширены до бархатисто-черных точек.

Она передала послание от Элиота: обед должен был состояться в одной из других резиденций группы. Мне недоставало телефонов и почты.

Повозка прогромыхала под арочного типа воротами и въехала в один двор в восточном порту Салмет через час после происшедшего без всякого перехода захода солнца. Я вышла из кареты, заплатила кучерше и осталась ненадолго постоять у колодца.

Чужой город был погружен в жару и тишину, жители оставались в своих домах за закрытыми дверьми и ставнями. Дули ночные ветры. Здесь, в сердце Млечного Пути, над моей головой сияли огромные звезды и бросали свой бледный свет на колодец. Крыши чернели на фоне искрящегося неба, заполненного таким бесчисленным количеством звезд, что они сливались в облака света.

Когда я открыла дверь, в мои уши ударил гомон происходивших бесед.

— А-а, прекрасно, — сказал Элиот. — Вы пришли пораньше. Входите и знакомьтесь со всеми. Кстати, это наш хозяин Сэм Хакстон.

— Мисс Кристи, входите же. Позвольте, пожалуйста, принять ваше пальто. — Хакстону было за сорок, он был рослым, крепким брюнетом. Его радушие было чрезмерным. — Это Марджери, моя жена, Мардж, вот общество для тебя. А это — Джон Бэрретт.

Бэрретт был бойким молодым человеком, который слегка потряс мою руку и выказал свое явное нерасположение, отпуская ее.

— Вот — Адаир, а там, я думаю, Керри и…

— Мы уже встречались, — ухмыльнулся мне Лакалка.

— И Мори… Вот, это все из нашей группы. Нам нужно будет немного времени, чтобы всем узнать друг друга.

— И, может быть, основательно наскучить друг другу. — Бэрретт подарил мне улыбку, заставившую меня усомниться в его трезвости. — Я никого не хотел обидеть. Социальная активность здесь… ограничена. Мы действительно очень хорошо знаем друг друга.

Мы находились в длинном помещении, освещенном масляными лампами и отделявшем нас от сияния ночи. Постепенно к нам подходили ортеанцы. Распадались и опять формировались группки, все беседовали со всеми и пили бледное имирианское вино. «Совершенно обычный прием, как на Земле», — подумала я.

— Адаир, — представился опрятный и оживленный мужчина рядом со мной. Ему было около шестидесяти пяти, он был стар для работы здесь. — Я тут врач. Я создал несколько вакцин, которые хотел бы порекомендовать вам, мисс Кристи. Вы можете завтра проконсультироваться у меня? Я торчу в восточном порту Кумиэл. Вы ведь не предрасположены к сенной лихорадке, не так ли?

— Насколько мне известно, нет.

— Это хорошо. — Он кивнул одной из молодых сотрудниц группы, имени которой я не могла вспомнить. От нее, казалось, исходил холод. — Эта планета — ад для людей, склонных к повышенной реакции на гистамин.

— Мы в штабе управления будем, пожалуй, отставать от новейшего уровня, — сказала я, вслух выразив мысль, — когда нас обгоняет время. Мне придется наверстывать.

— Я приготовил для вас копию, — сказал Адаир. — Обычные процессы аллергии. Старая мудрость все еще верна: не пейте воды. Помните о том, что аборигены обладают большей стойкостью к болезням; они, кажется, переносят любой вид инфекции. Не рассчитывайте на то, что и у вас так будет. Держитесь подальше от больничных палат. О, да, есть целый список продуктов питания, которых вам следует избегать… Люди здесь не едят яиц, но я не уверен, в табу ли здесь дело или нет. Вам нужно будет посетить специалиста, Бэрретт. Не сейчас.

Ортеанцы стояли друг подле друга, взгляды их темных глаз робко бегали по комнате. Когда они двигались, блестели ткани их одеяний, вспыхивали драгоценности и позванивали на поясах и цепочках мечи «харур». Кажется, ортеанцы не были знакомы с представлениями Хакстона о приеме; они стояли со спиртным в руках и имели потерянный вид.

— Вы, вероятно, не поняли моего имени, — сказала женщина среднего возраста. Я присмотрелась к ней внимательнее. Она была с Земли, хотя одета преимущественно по-ортеански. — Меня зовут Керри Томас, я ксеносоциолог. Идите к нам, выпейте с нами. Обещаю, что не скажу ни слова… Мы, должно быть, уже и сейчас основательно действуем вам на нервы.

Я взяла бокал с бледным вином и почувствовала себя вошедшей в поговорку костью посреди своры собак.

— Госпожа Томас…

— Зовите меня лучше Керри, моя дорогая, постепенно мы все очень хорошо узнаем друг друга. Слишком хорошо, если нас отсюда поскорее не выпустят. — На ее лице обозначилась фрустрация. — Вот я здесь, в первом ставшем известным и не зашедшем в социальном отношении в тупик дотехническом мире — никакой системы кастовости, ничего — но могу ли я выйти в трудовую телестре? Могу ли я? Черта с два!

Она замолчала и рассмеялась.

— О, боже мой, а я обещала не надоедать вам своими жалобами! Пропало мое намерение. Причина кроется в новом лице, играющем роль раздражителя, и противостоять ему не может ни один из нас. Я вижу, как Джон и Морис, словно коршуны, вытягивают шеи; они лишь ждут момента, чтобы приняться за вас, как только я закончу с вами говорить.

Я засмеялась.

— Тогда я заставлю их еще немного подождать. Госпожа Томас, Керри, я хотела сказать, вы — первая, с кем я познакомилась, кто, как мне кажется, испытывает известные симпатии к самим ортеанцам.

— Ах, да вы же были у Элиотов. С Лакалкой и Хакстонами то же самое. Не судите их слишком строго. Они были в восторге, еще совсем недавно. Дело в том, что у них нет возможности что-либо предпринимать. Что же касается меня и Морис… — она показала на женщину с холодными глазами, — …то нам не так уж плохо.

— Говори только за саму себя, — сказал Адаир, опять вынырнувший рядом с нами, — ибо из-за того, что их культуре практически не знакомы никакие табу, касающиеся личной сферы, чертовски трудно проводить их физическое обследование.

— Адди желал бы заполучить несколько милых мертвых экземпляров, чтобы играть с ними, — цинично сказал Томас. — К счастью — или к несчастью — ортеанцы сжигают своих мертвых. Меня же мучают живые. Приведу вам пример: почему они называют своих молодых сородичей «оно», пока те не вырастут? Это местоимение «ке»… Может быть у них есть ритуал по случаю совершеннолетия, когда они должны приобрести социальное право половозрелости, но что-то не похоже на то, чтобы это было так. Все общества знают известное разделение труда между полами, а вот это — нет.

— У них наблюдается тенденция к трехкратным и четырехкратным родам, — сказал Адаир, с рассеянным взглядом следовавший за ходом своих собственных мыслей. — Я осмотрел один взрослый экземпляр мужского пола. Вы заметили вторую пару грудных желез? Так вот у этого экземпляра — не знаю, можно ли это не сомневаясь назвать атавизмом — было нечто, что я считаю рудиментарным органом сумчатого животного.

— Что было? — спросила я.

— Толстая кожаная складка вот здесь… — он большим пальцем руки провел себе поперек живота, — …примерно восемнадцать сантиметров в длину и четыре в глубину. Я могу лишь предположить, что когда-то ортеанцы-мужчины ухаживали так за своими малышами.