Страница 20 из 182
Визиготка сказала:
— Я… слышала голоса. Один раз! И… это какая-то ошибка. Леофрик исправит это, как только выздоровеет!
— Ты знаешь, кто они… Спорим, ты даже видела их, в пустыне… Альдерик назвал это «Божьим благословением» …
— Успокойся, — визиготский генерал внезапно заговорила настойчиво, авторитарно. И Аш почувствовала себя беспомощно, перестала ходить по комнате. Она вдруг осознала, что именно эта женщина выиграла дюжину кампаний в Иберии, до того, как ступила на земли христианского мира. Невооруженная, без доспехов, эта женщина оставалась воином. Единственное, что заставляло усомниться в ее самообладании, был ее бегающий неадекватный взгляд.
— Посмотри на это с моей точки зрения, девчонка, — тихо сказала Фарис. Голос ее дрожал. — У меня под началом три армии. Это — мой приоритет. Мне с этим хватает работы, двадцать четыре часа в день. Зачем мне беспокоиться о каких-то слухах. Где должны бы находиться эти другие машины? Как мы бы узнали о них и об амирах, которые должны были бы их построить?
— Но ты-то знаешь, что это не слух; ты сама слышала… — прервала ее Аш.
«Она меня не слушает. Она знает, что она слышала. Но не признается — даже себе. Сказать ей, что знаю я?»
То, что блестело в углу комнаты, оказалось манекеном, облаченным в белые доспехи. Стараясь отвлечь внимание Фарис, Аш подвинулась к нему ближе. Подошла вплотную и дотронулась до нагрудника кирасы, провела пальцами вниз по створке к левой нижней металлической пластинке, заметила свежеприклепанную лямку на набедреннике совершенно знакомого ей миланского доспеха.
«Черт побери. Возишь его с собой, значит? Всю дорогу от Базеля? Но, значит, он тебе тоже подходит по размеру!»
Аш пробежалась пальцами вверх по своему доспеху, надетому на манекен, с силой подергала лямку, пристегнутую пряжкой к нагруднику.
— Пряжки надо чистить. Столько этих дурацких рабов, можно бы их заставить.
— Сядь, наемник.
При этом напоминании, что они враги, Аш вспомнила о времени, но в комнате не было часов, а луну не видно через завешенный гобеленом дверной проем. И поняла, что не имеет ни малейшего представления о происходящем снаружи. «Когда разразится весь этот ад, я не буду знать, что это — атака Джона Прайса или же остатки отряда схвачены на их пути к воротам для вылазок».
— Ты знаешь, не в армиях дело, — Аш обернулась к визиготке. — Если бы дело было в них, ты воевала бы с турками, а не с Бургундией. Кто бы ни были эти Дикие Машины, чего бы они ни хотели, они становятся все сильнее. Ты должна знать, что это они создали тьму, а вовсе не то дурацкое проклятие Рабби. А теперь тьма разрастается…
Фарис покачала головой, ее распущенные волосы светились.
— Я не слушаю!
— Называли они тебя «Дитем Гундобада»?
Темные глаза под серебристыми бровями следили за ней откровенно бесстрастно. Автоматически Фарис произнесла:
— Со мной говорит только тактическая машина. Все остальное — это история, легенды, которые кто-то когда-то прочитал голему. Никто другой со мной не говорит.
«Она и не видит меня, — подумала Аш. — Она даже не ко мне обращается. Она это сказала Леофрику? В тот день, когда все это произошло?»
Осознание было внезапным, но точным: Аш представила себе, как эта женщина сначала задает первые пробные вопросы своему приемному отцу, представила мгновенные панические ответы господина амира. А теперь она все отрицает.
Но как давно болен Леофрик? Со времени землетрясения, уже два месяца? Боже Пресвятой! Был ли он ранен при землетрясении, или тут что-то другое?..
И что это за «кузен Сиснандус»? Как много он знает? О Диких Машинах, о чем-либо этом?.. Насколько болен Леофрик?
— Ну и что сказал «папа» обо всем этом? — сардонически спросила Аш.
Фарис подняла голову:
— Вряд ли я могу беспокоить его такой ерундой, пока он совершенно не выздоровеет.
Поняв, что ступила на скользкую почву, Аш теперь только молча следила за Фарис.
«Могли ли Дикие Машины уже поговорить через военную машину и заставить Дом Леофрика приставить к ней охрану? Об этом-то можно ли спросить ее?
Нет, к этой бабе не пробиться. О чем ее ни спросишь — она знать не желает. Замкнулась надолго.
И я не знаю, что она передаст через каменного голема».
Фарис откинулась на спинку кресла. Оранжевый свет масляных ламп обрисовывал ее лоб, щеки, подбородок, плечо. Она провела рукой по лицу. Она уже казалась не такой усталой, но при этом, как ни странно, стала выглядеть менее властной. Она смотрела на Аш, не скрывая нерешительности.
— Твой исповедник при тебе? — вдруг нарушила тишину Фарис.
Аш удивилась и засмеялась:
— Мой исповедник? Ты собираешься меня казнить? Зачем такая крайняя мера?
— Твой священник, этот Готфрид, Гоффруа…
— Годфри? — пораженная, Аш объяснила: — Годфри Максимилиан мертв. Он умер, пытаясь выбраться из Карфагена.
Фарис взялась руками за спинку стула, оперлась на нее всей своей тяжестью. Подняла глаза к бревенчатому потолку, как будто ища ответ где-то там; потом снова опустила глаза и встретилась с взглядом Аш.
— Я хотела бы… задать кое-какие вопросы франкскому священнику.
— Тебе придется обратиться к кому-то другому. Кто не такой мертвый, как Годфри, когда я видела его в последний раз, — хрипло проговорила Аш.
— Ты уверена?
У Аш внутри все похолодело, но этот холод ничего общего не имел с зимой.
— Что для тебя один священник? Когда ты могла познакомиться с Годфри Максимилианом?
Фарис смотрела куда-то вдаль.
— Мы с ним не знакомы. Я в Базеле слышала, что в твоем отряде есть такой священник.
Это побудило Аш мгновенно сориентироваться:
— Ты бы узнала его голос?
Теперь у Фарис как-то изменился цвет лица; казалось, ей нездоровится.
— Ты единственная такая, кроме меня, — вдруг сказала Фарис. — Ты тоже слышишь. Обе мы, ты и я. А то откуда бы мне знать, что я не спятила после солнечного удара?
— Потому что мы слышим одно и то же? — спросила Аш.
— Да, — это было сказано шепотом.
Все было забыто: снаряжение, големы, лагерь визиготов вокруг них. Уже ничего не существовало, кроме одного: сейчас речь идет не о Диких Машинах.
У Аш вспотели холодные ладони. Пересохшими губами она спросила:
— А что слышишь ты, Фарис?
— Голос еретика-священника, уговаривающего меня предать мою религию и моего короля-калифа. И этот еретик-священник говорит мне, что моя военная машина не заслуживает доверия… — последнее слово было сказано на тон громче, и тут же она оборвала себя. И договорила почти шепотом: — Я слышу громкие голоса, досаждающие душе еретика.
Аш, затаив дыхание, медленно и тихо выдохнула носом. В помещении стало душно от ароматизированных ламп, которые держали големы; и одновременно было холодно. Понимая, что одно неосторожное слово или жест могут все нарушить, она тихо произнесла:
— Еретик-священник… да, так и должно быть. Годфри Максимилиан. Я… тоже слышала его.
И с этими словами ее осенило. Она тут же забыла, где она находится; снова она была в своей командирской палатке, сон о кабанах и снеге уплывает, и слышится голос…
Это и впрямь он. Годфри, мертвый Годфри, если она тоже его слышит, так и должно быть!
Тыльной стороной ладони она утерла глаза, один, потом другой, смахивая влагу. Опомнилась — перед ней сидит другая женщина, и быстро проговорила:
— А «громкие голоса», которые ты слышишь, это Дикие Машины.
— Мертвый еретик и разум древних машин? — за одну секунду на безупречном лице Фарис сменились выражения сардонической усмешки, страха, снисходительности. — И сейчас ты мне скажешь, чтобы я не доверяла каменному голему, когда он выигрывает для меня мои сражения, да? Ну, Аш, что еще мне скажешь? Ты-то воюешь на стороне бургундцев.
— А если ты заплатишь мне, чтобы я воевала на твоей стороне, — спокойно сказала Аш, — я скажу тебе ровно то же самое.
— Я не буду доверять врагу!