Происхождение зла

Делия Прайам со смехом уселась в машину, новый кремовый «кадиллак» с откидным верхом, и направилась вниз по склону.

— Никакого сравнения, — заключила через секунду Лорел, держа открытой дверцу своего автомобиля, крошечного зеленого «остина». Эллери не понял. — Ни машина, ни водительница. Можете себе представить Делию в «остине»? Все равно что царица Савская в моторной лодке. Садитесь.

— Довольно необычный типаж, — равнодушно признал он, когда автомобильчик тронулся с места.

— Прилагательное верное, — кивнула Лорел. — Что касается существительного, на свете лишь одна Делия Прайам.

— На удивление честная и откровенная.

— Правда?

— По-моему. А вы как думаете?

— Мое мнение не имеет значения.

— Тем самым вы мне о нем сообщили.

— Ничего подобного! Впрочем, если хотите знать… Делию никогда до конца не понять. Она не лжет и правды не скажет — я имею в виду, всей правды. Всегда что-нибудь при себе оставляет, как гораздо позже выясняется, если вообще выходит на свет. Ну, я больше о ней говорить не намерена, потому что вы любое слово обернете против меня, а не против нее. Делия производит особенно сильное впечатление на больших шишек… Наверно, бесполезно расспрашивать, что она вам наедине сообщила?

— Потише, — попросил Эллери, придерживая шляпу. — Еще один такой ухаб — и я забью себя до смерти собственными коленями.

— Удачная попытка, Лорел, — похвалила себя девушка, летя с бешеным выхлопом по шоссе на Норт-Хайленд.

Через какое-то время Эллери спросил, глядя на ее профиль:

— Вы обмолвились, что Роджер Прайам никогда не встает с инвалидного кресла. Неужели буквально?

— Да. Никогда. Делия не рассказывала про это самое кресло?

— Нет.

— Фантастика. После паралича он пользовался обычной коляской, куда его приходилось сажать, как мне папа рассказывал. Видно, Роджер Львиное Сердце не вынес зависимости от помощников и заказал специальное кресло.

— Что ж, оно автоматически укладывает его в постель и вытаскивает?

— Вообще заменяет постель.

Эллери изумился.

— Действительно. Он в нем спит, ест, работает и так далее. Оно служит офисом, кабинетом, гостиной, столовой, спальней, ванной на колесах. Вещь замечательная. На одной ручке полочка, которая выдвигается вперед, поворачивается, поднимается — на ней подается еда, готовятся коктейли и прочее. Под полочкой ящички для ножей, салфеток, шейкеров, бутылок. На другой ручке такая же полка с пишущей машинкой, привинченной, разумеется, чтоб не упала. Под ней ящики для бумаги, копирки, карандашей и бог знает чего. В кресле две телефонные розетки — общая линия и частная с нашим домом, — кроме того, домофон с комнатой Уоллеса.

— Кто такой Уоллес?

— Альфред Уоллес — его секретарь-компаньон. Потом… дайте вспомнить… — нахмурилась Лорел, — кругом всякие отделения для журналов, сигар, очков, зубных щеток — всего, что ему только может понадобиться. Кресло откидывается, спереди поднимается, превращаясь в кровать, где можно соснуть днем и ночью. Конечно, Альфред его моет губкой, одевает, раздевает, но он почти со всем справляется самостоятельно — не терпит никакой помощи, даже самой необходимой. Вчера при мне машинку отправили в Голливуд ремонтировать, он был вынужден диктовать деловые письма Альфреду и поэтому пришел в такое состояние, что сам Альфред вышел из себя. В дурном настроении Роджер просто невыносим… Извините, я думала, вам интересно.

— Что?

— Вы не слушаете.

— Слушаю, хоть и не двумя ушами. — Теперь они ехали по Малхолланд-Драйв, и Эллери цеплялся за дверцу «остина», чтобы не вылететь на крутых поворотах. — Скажите, Лорел, кто наследует состояние вашего отца? Я имею в виду, кроме вас.

— Никто. Никого больше нет.

— Прайаму он ничего не оставил?

— С какой стати? Папа с Роджером равноправные партнеры. Небольшие деньги завещаны служащим фирмы, домашней прислуге. Все остальное отходит ко мне. Так что, видите, — добавила она, круто развернувшись, — я у вас главная подозреваемая.

— Да, — подтвердил он, — а также и новый партнер Роджера Прайама. Нет?

— Мой статус не совсем ясен. Юристы сейчас разбираются. Я в ювелирном деле ничего не смыслю и не уверена, что хочу научиться. Роджер никак не может меня обмануть, если вы это имели в виду. Мои интересы защищает одна из крупнейших в Лос-Анджелесе адвокатских контор. Должна сказать, Роджер ведет себя в этом смысле на редкость порядочно… для себя, я имею в виду. Возможно, смерть папы потрясла его сильней, чем он думал, заставила понять, что отец играл главную роль в делах фирмы, а он сам — ничтожную. Ему, собственно, нечего беспокоиться. Папа на всякий случай обучил прекрасного человека, некоего мистера Фосса, к которому перешло руководство… Так или иначе, передо мной один самый важный вопрос. Если вы мне на него не ответите, я сама докопаюсь.

— Потому что очень любили Леандра Хилла?

— Да!

— И конечно, потому, — добавил Эллери, — что являетесь главной подозреваемой?

Пальчики Лорел стиснули руль и расслабились.

— Что за чушь, — рассмеялась она. — Продолжайте стрелять в молоко. Мне нравится. Вот и поместье Прайама.

Дом Прайама, сложенный из темных круглых камней и потемневших бревен, стоял на частной дороге в складках гор, таясь в лесной тени густых нависающих сикомор, вязов и эвкалиптов. Эллери сперва счел участок запущенным, потом заметил признаки старой и недавней расчистки с обеих сторон до дома и понял, что природе отведена надлежащая роль. Бесполезная подстилка из листвы и сучьев сознательно предусмотрена, скрытная тень желательна. Прайам зарылся в гору, заслонился деревьями. Кто прячется от солнца?

Дом больше похож не на голливудский, а на уединенную охотничью хижину. Почти целиком скрыт от глаз проезжающих по центральному шоссе, превращая простой пригородный калифорнийский каньон в девственное шотландское ущелье. По словам Лорел, участок Прайама тянется вверх и вдоль горы на четыре-пять акров и весь представляет собой точно такое же зрелище, как вокруг дома.

— Джунгли, — пробормотал Эллери, когда девушка остановилась на подъездной дорожке.

Никаких признаков кремового «кадиллака».

— А он — дикий зверь. Вроде оленей, которые порой мелькают за «Голливудской чашей».

— Дорого платит за привилегию. Счета за электричество наверняка колоссальные.

— Точно. В доме ни одной солнечной комнаты. Когда ему требуется не больше света, а меньше темноты, больше воздуха, выкатывается вон туда на террасу.

С одной стороны дома тянулась просторная терраса, наполовину огороженная и покрытая крышей, с другой стороны открытая, но не под небом, а под высокой аркой резиновых эвкалиптовых листьев, не пропускавших солнце.

— Его берлога — именно берлога — прямо под террасой за застекленной дверью с жалюзи. Пойдем лучше к парадному, Роджер не любит, когда кто-то без предупреждения вторгается в его святилище. В этом доме о себе надо докладывать.

— Разве миссис Прайам не вправе хозяйничать в собственном доме?

— Кто сказал, что это ее дом? — хмыкнула Лорел.

Их встретила горничная в форменной одежде, с дергавшимся от тика лицом.

— Ох, мисс Хилл, — нервно забормотала она, — едва ли мистер Прайам… Он диктует мистеру Уоллесу. Я бы на вашем месте не стала…

— Миссис Прайам дома, Маггс?

— Сейчас только вернулась из магазинов, мисс Хилл. Она у себя наверху. Говорит, устала, просила не беспокоить.

— Бедная Делия, — спокойно посочувствовала Лорел. — Мистер Квин страшно разочарован. Доложите мистеру Прайаму, что я хочу его видеть.

— Но…

Горничную остановил глухой рев. Она в панике глянула через плечо.

— Ничего, Маггси. Беру на себя ответственность. Vamos,[10] Эллери.

— Не понимаю, почему… — пробормотал Эллери, бредя следом по коридору.

— Никогда не поймете, если речь идет о Делии.

В доме было даже мрачнее, чем ожидалось. Шли через комнаты с темной обшивкой, с бесстрастными плотными шторами, неудобной массивной зачехленной мебелью. Дом тайн и жестокости.

10

Пойдемте (исп.).