Страница 99 из 109
Ветхозаветное имя этого «очищения» — «обрезание». Иакховой веялкой отделяется в поле-эросе чистое от нечистого, как зерно от мякины. «Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, им соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым» (Лук. 3, 17). Первая искра этого огня, может быть, тлеет уже под Елевзинским пеплом.
Трудно и страшно говорить о тайне «богосупружества». Надо бы для этого иметь уста Психеи, влюбленной и молящейся, а без них — «да молчат уста мои о тайнах сих!» хочется воскликнуть с Плутархом.
Грубо-бесстыдны, холодно-трупны все наши об этом слова, христиан и нехристиан, одинаково: точно оглоблей хотят раскрыть лепестки ночного цветка или очи уснувшей Психеи.
Revelatio pudendorum, «обнажением стыдов» (мужского и женского), называет христианский писатель Арнобий то, чем начинается последняя святейшая часть Елевзинских таинств, кажется, после «сошествия в ад» и перед явлением «срезанного Колоса» (Arnob., adv. gent., V).
Храм опустел, вышли из него все, кроме немногих «лицезрителей»; двери замкнуты, огни потушены; темнота, тишина, — страх, как перед лицом смерти. Вспомним намеки Плутарха: «Слово и дело сходствуют в таинствах: „умирать“ — „посвящаться“ teleutân — teleusthai… Страх, трепет, дрожанье, холодный пот, ужас»… — «Ужас и мрак» напал и на Авраама, в ту ночь, когда заключил с ним Господь Завет (Быт. 15, 12; 17, 11). — «Ты Жених Крови у меня… Жених Крови, по обрезанию», — скажет Сепфора, жена Моисея, кидая крайнюю плоть сына к ногам Неизреченного (Исх. 4, 25–26). Это и значит: тайна обрезания — Богосупружество.
В страхе стоят лицезрители, стеснившись, как малое стадо овец перед налетающей бурей. Что-то ходит у них по рукам; что-то делают, спеша в темноте, ощупью; что-то лепечут невнятно.
Ходят по рукам две таких же простых, как та Иакхова веялка, ивовых, цилиндрической формы с выпуклой крышкой, плетенки: одна пошире и пониже, — «корзинка», kistê; другая, похуже и повыше, — «кошница», kalathos (Foucart, Les mystères d’Eleusis, 1914, p. 378). В них хранятся «неизреченные святыни» — знак мужского пола Диониса, phallos, и женского — Деметры, kteis (Fracassini, 31, 63).
Что же они делают с ними? Этого мы не знаем. Даже подозрительно-жадное око христианских обличителей ничего не подглядело, только ухо кое-что подслушало. Странны, почти смешны, произносимые над знаками слова, которых «нельзя открывать, под страхом смерти». — «Ты рассмеялся бы, если бы услышал их не в святилище; но здесь, созерцая святыни, не захотел бы смеяться», — вспоминает неоплатоник Порфирий (Ed. Schuré, Les grands initiés, 1921, p. 435). Быстрым-быстрым шепотом повторяются все одни и те же слова, как в заклинаниях: «Вынул — вложил» elabon — apethemên. — «Вынул из корзины, в кошницу вложил; вынул из кошницы, в корзину вложил». Так у Арнобия (Arnob., advers. gent., V, 26), а св. Климент прибавляет: «Сделал», «совершил», ergasamenos; но что совершил, не говорит (Clement Alex., V, 21). Что бы, однако, ни делали, можно быть уверенным, что от нечистой похоти так же далеки, как в минуту смерти: «Умирают — посвящаются; страх, трепет, дрожание, холодный пот, ужас, — и вдруг свет»… Молния сквозь тьму — радость сквозь ужас: «Он — Она, Любимый — Любимая».
Так совершается «богосупружество»: плотски-кровно соединяется человек с богом, чтобы родить бога Человека.
Знак Дионисова пола в елевзинских корзинах-кошницах подобен змее (A. Dietrich, Eine Mithrasliturgie, 1903, p. 125); что же с ним делают, кажется, можно отчасти судить по соответственному таинству фрако-фригийского бога Диониса-Сабазия, чей символ тоже Змей.
«Бог сквозь чресла, ho dia kolpon theos, есть главный в Сабазиевых таинствах символ, — сообщает св. Климент Александрийский. — Змей, drakôn, влечется сквозь чресла посвящаемых в память Зевсова блудодеяния» (кровосмешения Дия, отца, с Персефоной, дочерью) (Clement Alex., Protrept. 16).
Очень вероятно влияние еврейских поселений в Малой Азии на почитание бога Сабазия. В тамошних молитвах-заклинаниях сближаются два имени: «Саваоф» — «Сабазий», так же как «Иагве» — «Иакх» (Fr. Cumont, Les religions orientales dans le paganisme romain, 1909, p. 96).
«Иао — неизреченное имя Диониса Иудейского, но этого не должны открывать непосвященным в совершенные таинства, — сообщает Плутарх. — Кущи — главный праздник иудеев, в дни виноградной жатвы в кущах, сплетенных из лоз и плюща, возлегают они за вечерю; наутро же, с ветвями и тирсами, входят в Иерусалимский храм, и что делают там, мы не знаем, но, должно быть, справляют Дионисовы оргии» (Plutarch, Sympos., 1, IV, с. VI, 1–2). — Вот откуда Давид, пляшущий пред ковчегом Господним, как исступленный вакхант. Если где-либо могло произойти это раннее, повторившееся потом в христианстве, сближение двух столь противоположных миров, как иудейство и эллинство, то именно здесь, в «богосупружестве».
«Сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя». Медный и золотой, фаллический Змей, знак мужского пола, есть один из двух образов Саваофа-Сабазия, так же как Иагве-Иакха, а другой — жертвенный Бык, Телец: вспомним досинайского Иагве-Молоха под видом Тельца, в древнеханаанских (филистимских) святилищах Дана-Вефиля (J. Soury, Etudes historiques, 26) и бесчисленных жертвенных Тельцов, от Вавилона до Юкатана. Жертвенный Бог — символ «боговкушения»; фаллический Змей — символ «богосупружества».
по загадке орфиков, так поразившей христианских учителей, что все они вспоминают ее и не могут ни разгадать, ни забыть (Clement Alex., Protrept., II, 16. — Firm. Matern., 26, I. — Arnob., adv. nat., V, 21. — Fracassini, 86. — L. Frobenius, Die Atlantische Götterlehre, 1926, p. VI).
Это сочетание двух древнейших символов — Быка и Змея, судя по тому, что оно повторяется бесчисленно не только в Азии, Европе, Америке, но и у нынешних дикарей (или «одичалых») Западной Африки, восходит к первичному религиозному опыту — «перворелигии» всего человечества: Бог объемлет всего человека, — в тайне питания, личности — в Одном, и в тайне рождения, пола, — в Двух.
Змейка, литая из червонного золота, coluber aureus, «опускается посвящаемым за пазуху, и вынимается снизу, eximitur rursus ab inferioribus partibus», описывает Арнобий таинство бога Сабазия (Arnob., contra gent., V, 21). Скользкая змейка скользит по голому телу, точно сама Смерть проводит по теплому телу холодным перстом. Надо быть о двух головах, чтобы с этим кощунствовать: узнают — убьют. Если же человек действительно верит, что в эту минуту соединяется с Богом, то лучше ему сойти с ума, умереть от ужаса, чем испытать нечистую похоть.
«Бог сквозь чрево»: «ядущий Меня жить будет Мною»; и «Бог сквозь чресла». — «Какие странные слова. Кто может это слушать?»
Может быть, святые, знающие всю тайну небесно-земной любви, не соблазнились бы этим.
Богосупружество и Боговкушение, тайна Двух и тайна Одного, во втором эоне — Сына, расторгнуты; между ними и зазияли те исполинские пустоты, куда проваливается все («Атлантида-Европа, Атлантида-Содом»); но, может быть, в третьем эоне — Духа-Матери, две эти тайны соединятся вновь.