Страница 48 из 179
Наткнулись на пологий взгорок. Аш заставила Счастливчика пройти чуть вперед, пока ей не стало видно, что делается впереди. Одно дело — достоверные донесения о войске в восемь или девять тысяч человек плюс обоз, разбившем лагерь на Инсбрукской дороге, совсем другое — своими глазами увидеть сотню тысяч факелов, яркие костры; услыхать ржание и топот коней, крики стражи; рассмотреть в темноте очертания огромных круглых шатров в паутине растяжек и толпы людей за тележным ограждением: армию во плоти.
Аш выехала на назначенное место: отмеченный дорожным столбом перекресток, остановилась и подняла забрало. По ее приказу, каждый из ее спутников облачился в полный доспех, лошадей убрали для парадного выезда, на шлемы повязали яркие шелковые шарфы, укрепили султаны из белых страусовых перьев. Арбалетчики везли оружие у седел без чехлов и держали болты под рукой.
— Ну вот, — сказала она, напряженно вглядываясь в темноту.
Из визиготского лагеря выехал всадник с белым вымпелом на копье. Вскоре всем стали видны плавные изгибы миланской кирасы и курчавые черные волосы, ниспадающие из-под шлема.
— Да ведь это Агнец! Роберт Ансельм проворчал:
— Пронырливый паршивец! Чтоб Ягненок, да не получил контракта!
— Да еще прямо в разгаре битвы, чтоб его в хвост и в гриву! Небось еще оружие не сложили, а он уж нанялся к победителю. — Аш, насколько позволял шлем, горестно потрясла головой. — Ну не чудо ли, итальянские кондотьеры?
Они съехались в чаду смоляных факелов. Ягненок аккуратно поднял забрало, открыв свое загорелое лицо.
— Готовимся быстренько слинять, а?
— Даже если все это войско бросится за нами, до городских ворот мы доберемся. — Аш укрепила копье в кольце у стремени, чтобы освободить руки. Она говорила так, чтобы слышали офицеры за ее спиной; собственно, им-то и предназначалась ее речь. — И если твои наниматели не мечтают просидеть следующие двенадцать недель под стенами паршивой баварской крепостишки, вряд ли им стоит отбирать наш Гизбург.
— Предположим… — в его голосе звучало сомнение.
— Передай своему военачальнику, что, как она сама понимает, я не рвусь проникнуть в ее лагерь, но если она сама выедет к нам, мы можем начать переговоры.
— Именно этого слова я ждал, — Ягненок развернул своего стройного рыжего мерина, подхватил копье и окунул в грязь белый вымпел. Еще одна группа всадников отделилась от стены повозок. Человек сорок. В темноте не рассмотреть, но, конечно, все при оружии.
— И сколько тебе приплатили за то, что ты решился выехать к нам один-одинешенек?
— Немало. Но я слышал, вы неплохо обращаетесь с заложниками, — любезная улыбочка; религиозная страсть Агнца Божьего (по слухам) не доходила до сохранения целибата. Аш улыбнулась в ответ, вспомнив Даниэля де Кесаду и Санчо Лебрию, которые остались на вынужденный отдых в Гизбурге, ожидая ее благополучного возвращения.
— Из городов-государств против нас остался один Милан, — заметил между прочим Ягненок, пропуская мимо ушей вырвавшееся у Анжелотти проклятие, — а из швейцарских кантонов — только Берн.
— Раздолбали швейцарцев? — Аш не сразу нашлась, что сказать. — С линиями снабжения, растянувшимися от самого побережья, держат на походе такую армию, да еще пробиваются на север? И удерживают территории, оставшиеся в тылу?
Очень неловкая попытка выудить сведения или, вернее, подтвердить то, что удалось выведать из своих источников.
Ягненок не попался на удочку.
— Думаю, здесь играют роль двадцать лет подготовки, мадонна Аш.
— Двадцать лет. Мне даже представить трудно. Дольше, чем я на свете живу. — В напоминании о возрасте содержалось некоторое злорадство. Ягненку было за тридцать. «Столь юна и столь знаменита — хорошо бы еще не оказаться слишком самоуверенной», — решила она, поджидая всадников, уже поднимавшихся на пригорок. В черной траве прошуршал ветерок, зашумел в соседнем соснячке. Аш сидела, словно на строптивой лошади, не зная, долго ли еще удастся продержаться в седле.
— Милый Христос, — шептала она себе под нос. — Это же Армагеддон. Все меняется. Христианский мир переворачивается вверх тормашками. Кто теперь будет землю-то пахать?
— А кто будет торговать? Кто править? — Агнец подобрал поводья. — Только наше ремесло еще чего-то стоит, дорогуша.
— Ты думаешь? Я только и умею, что драться… — Между ними наступил редкий момент понимания, и Аш добавила: — Битва за битвой, но в тридцать тебя убивают, и я принимаю командование. Командуешь до старости, лет до сорока, и все равно будешь убит. Да что там… — она махнула железной ладонью в направлении Гизбурга. — Княжеская забава.
Ягненок всем телом развернулся к ней.
— О да, carissima. Я слыхал, что все твои беды пошли оттого, что ты позарилась на земли и титул. Что до меня… — Он вздохнул, почти умиротворенно. — Мои доходы за последние две кампании вложены в английскую торговлю сукном.
— Вложены?.. — Аш выпучила глаза.
— А еще я купил красильню в Брюгге. Очень утешительная мысль.
Аш наконец заметила, что застыла с разинутым ртом, и аккуратно закрыла его.
— Так что без земель можно обойтись, — заключил Агнец Божий.
— Э-э… н-да. — Аш переключилась на визиготов. — Сколько ты уже у них, недели две? Ягненок, о чем тут речь пойдет?
Кондотьер коснулся вышивки — ягненка — у себя на груди:
— Спросите себя, мадонна, есть ли у вас выбор? А если нет, какая вам разница?
— Дело она знает. — Аш смотрела на приближающуюся процессию факелов.
Уже хорошо видна была передовая четверка: на мулах, в мантиях и под вуалями. Перед каждым в седле нечто вроде низкого восьмигранного бочонка. Что-то странное с их ростом… Карлики, решила было она, но почти сразу поняла, что красные с золотом бочонки — военные барабаны.
Мальчики-барабанщики подняли палочки. При звуках раскатистой дроби Счастливчик повел ушами.
Аш заторопилась:
— В Генуе они напинали нам задницы. Ты веришь во всю эту болтовню о Медной Голове, которая решает за нее, что делать? Видел ее?
— Нет. Ее люди говорят, эта голова, они еще зовут ее «каменный голем», не здесь, а в Карфагене.
— Но сколько же приходится ждать ответа? Гонцы, почтовые лошади или голуби — все равно, к тому времени и бой давно кончится.
— А ее люди говорят, получается. Говорят, она слышит ответ в тот же миг, как машина выдает его в Цитадели, в Карфагене. — Он помолчал. — Не знаю, мадонна. Говорят, она женщина, стало быть, без Голосов ни на что не годна.
Это коварное замечание достигло цели. Аш моментально забыла о собеседнике, увлекшись мыслью, каково было бы иметь постоянную мгновенную связь с родным городом и с командованием армии, находящимися за тысячу миль от тебя.
— Каменный голем, — задумчиво повторила она. — Ягненок, святые Господа Нашего — одно дело, но слышать машину…
— Может, это просто слухи, — огрызнулся Ягненок. — Чего только они не рассказывают о чудесах в своей Северной Африке, и половина — вранье чистой воды или старинные предания, бабушкины сказки. Эта женщина — новичок — и сразу попала в командующие. Конечно, языки замололи. Иначе и быть не могло.
Что-то в этом поспешном заверении заставило ее пристальней взглянуть на Агнца: Ягненку явно было не по себе. Она перехватила взгляды Роберта Ансельма, Герена аб Моргана, Анжелотти; все ее офицеры начеку, готовые и к торговле, и к засаде, и к долгому ожиданию, пока дело не прояснится. Аш поискала взглядом кобылку Годфри Максимиллиана: священник не отрывал взгляда от приближавшихся огней.
— Молись за нас, — приказала Аш.
Бородач стиснул в ладони крест, его губы зашевелились.
Внизу расцвели огни новых факелов. Пехота. Аш услыхала суеверное богохульство Ансельма. Факельщики — человекоподобные фигуры из глины и меди. Горячая смола стекала на гладкую скорлупу цвета охры.
— Ничего себе, — признала Аш. — На ее месте, будь в моем распоряжении что-нибудь столь же обескураживающее, я бы тоже этим воспользовалась.
Всадники визиготов проехали между рядами големов. Маленькие тонконогие кони — кровь пустыни. На холках и на крупе у каждой блестела позолоченная кожа тюков, каждое колечко сбруи, удила, стремена сверкают в свете факелов. Они принесли с собой острый запах конского навоза, так не похожий на запах толстошеих европейских боевых коней. Счастливчик шевельнулся под ней. Аш подобрала поводья. Наверняка там есть и кобылы, а Счастливчик, кажется, так и не усвоил, что его охолостили. Заметавшиеся тени встревожили лошадку Годфри. Аш жестом приказала одному из стрелков спешиться и взять ее под уздцы, чтобы священник продолжал спокойно молиться.