Страница 134 из 179
— А там карнавал, да?
— Да, вульгарный карнавал.
Аш задумчиво вытерла свой уголек несколько раз о листок бумаги, стирая тонкие линии. Она с хрустом измяла листок, поднялась с колен и выбросила его из окна. Угольную палочку спрятала под край тюфяка.
— Годфри… В каком возрасте у зародыша появляется душа?
— Некоторые авторитеты говорят — в сорок дней. Другие — что он обретает душу, когда начинает быстро двигаться, и мать чувствует ребенка в утробе. Святая Магдалена, — ровным голосом произнес он, — значит, вот в чем дело?
— Сюда я прибыла с ребенком. Меня били, и я выкинула. Вчера. — Аш поймала себя на том, что опять быстро взглядывает на черное окно, в котором никогда не видела солнца, в которое никогда не видела подтверждения, что на свете бывает день. — Нет, позавчера.
Он накрыл ее руку своей. Она опустила глаза.
— Дети от кровосмешения — грешники? Годфри крепче взял ее за руку:
— Кровосмешение? О каком кровосмешении можно говорить, если ты зачала от мужа?
— Нет, я не о Фернандо. Это я. Плод кровосмешения. — Аш смотрела на противоположную стену. Не глядя на Годфри Максимиллиана, она развернула свою руку так, что ее ладонь скользнула в его ладонь, и так они и сидели, прислонившись спинами к стене, их разделяла сверхпрочная холодная ткань тюфяка.
— У меня ведь есть семья, — сказала она. — Ты их видел, Годфри. Фарис и все эти тутошние рабы. Амир Леофрик выводил их… нас… как скот. Он случает сына с матерью, дочь с отцом, его семья занимается этим с незапамятных времен. Если бы я родила ребенка, он был бы плодом инцеста более ста раз. — Теперь она повернула голову так, чтобы видеть лицо Годфри. — Мой ребенок мог быть уродом. Чудовищем. Я и сама могу оказаться самым настоящим чудовищем. Тут даже не в моем Голосе дело. Не всякое уродство проявляется внешним образом.
Он старался избежать ее взгляда, веки его дрожали. Она подумала, что никогда раньше не замечала, какие длинные и красивые у него ресницы. Ее руке стало больно, она посмотрела — и увидела, что у него побелели костяшки, так сильно он сжимал ее руку.
— Как… — Годфри закашлялся. — Откуда ты узнала, что это так? Кто тебе сказал?
— Амир Леофрик, — объяснила Аш. И ждала, пока Годфри глянет снова ей в лицо. — И еще я спрашивала каменного голема.
— Ты спрашивала…
— Амир желал узнать, фальшивка я или нет. И я ему рассказала. Если я и вправду могу слышать Голос, тогда я должна была услышать Голос его военной машины. — Другой рукой Аш стала отдирать пальцы Годфри от своих. В том месте, за которое он ее держал, ее кожа стала бескровно белой.
— Он вывел, наконец, себе полководца, который слышит эту машину, — продолжала Аш, — но сейчас… ему второй не нужен.
— Iesu Christus Viridianus? Christus Imperator, note 124 — проговорил Годфри потрясенно. Он смотрел на свои руки, не видя их. Худой, изголодавшийся: бедный священник, проживающий в какой-то карфагенской квартирке, зависящий от пожертвований таких врачей, как Аннибале Вальзачи, живущий ради получения информации. А бесплатно информации не получишь.
В наступившем молчании она сказала:
— Когда ты молишься, Годфри, тебе отвечают?
Этот вопрос вывел его из оцепенения.
— Было бы самонадеянным говорить так.
Все ее тело было напряжено для сопротивления холоду, ослабленному, насколько это было возможно, толстыми каменными стенами. Она зашевелилась на тюфяке.
— Вот здесь у меня, — она прикоснулась к своему виску, — здесь не собрание святых. Я так на это надеялась, Годфри. Я как будто надеялась, что со мной говорит святой Георгий или кто-то из святых-солдат, знаешь?
Он слабо улыбнулся уголком рта:
— Я полагаю, ты на это и должна была надеяться, дитя.
— А на самом деле я слышала Голос не святого, а машины. Хотя машина могла быть изготовлена только чудом. Был ли ясновидящий Гундобад настоящим проповедником Господа? — Она смотрела на Годфри насмешливо, не давая ему времени ответить. — А когда я слышу его, я даже не слушаю.
— Не понял.
Аш даже подпрыгнула на месте и ударила кулаком по тюфяку.
— Мне вовсе не просто его слушать. Когда говоришь, например, ты, а я слушаю, мне не надо прилагать усилий, чтобы тебя слышать.
— Я часто чувствую, что тебе даже и обращать внимания не приходится, — попытался подшутить Годфри, но этим совсем расстроил ее. И виновато улыбнулся. — И что еще в этом есть такого?
— Голос. — Аш сделала беспомощный жест. — У меня такое чувство, будто я тащу веревку или — ты не поймешь, но иногда в битве ты можешь заставить кого-то напасть на тебя некоторым образом, тем, как ты стоишь и держишь свое оружие, тем, как ты двигаешься, — ты предлагаешь противнику зазор, путь сквозь твою оборону, ты как бы провоцируешь — и они пойдут туда, куда ты их тянешь, и тут-то ты их и прикончишь. Я никогда не замечала такого, когда надо было задать один-два вопроса, но Леофрик заставил меня слушать каменного голема так долго… Я что-то особенное делаю, Годфри, когда его слушаю. Я как бы предлагаю ему… путь войти в мое сознание.
— Есть совершение поступка и несовершение его, — Годфри опять развеселился. Неожиданно он глянул на дверь и заговорил тише. — Как много ты можешь узнать от него? Может он сообщить тебе, как смыться отсюда?
— Вполне. Вероятно, скажет, где стоят стражники. — Аш поймала взгляд Годфри. — Я говорила с рабами. Когда Леофрик хочет узнать, какие вопросы по тактике задает Фарис, он спрашивает машину — и она ему передает.
— Голем передаст амиру, о чем спросишь его ты, да? Она пожала плечами и отрывисто проговорила:
— Может быть. Если «вспомнит». Если Леофрик надумает спросить. Естественно, он надумает. Он умен. И тогда меня изловят. Они просто сменят список дежурств стражников. Может быть, изобьют меня — чтоб не лезла, куда не следует.
Годфри Максимиллиан взял ее за руку. Он уже повернулся к двери почти всем телом:
— Рабы не всегда говорят правду.
— Я знаю. Если я бы собралась, — Аш сделала еще один неопределенный жест, пытаясь сформулировать мысль, — спросить, что он знает, я бы спросила прежде всего о другом. Годфри, я бы спросила, почему здесь такой холод? Амир Леофрик не знает ответа на этот вопрос, и он напуган.
— Да тут любой…
— В этом-то и дело. Здесь и все остальные боятся. Я подумала, что они сделали что-то для своего крестового похода, — но такого холода они не ожидали. Это тебе не Вечный Сумрак, это что-то другое.
— Может, это последние дни… В коридоре раздались тяжелые шаги. Годфри Максимиллиан быстро отпрянул к двери, разглаживая свои одежды.
— Постарайся вытащить меня отсюда, — быстро и тихо проговорила Аш. — Если я не услышу от тебя чего-то, я постараюсь любым способом, какой в голову придет.
Сильной рукой он обхватил ее за плечи, толкая ее назад, на колени, хоть она старалась остаться на ногах, но все же она оказалась стоящей на коленях перед ним в тот момент, когда открылась дверь и вошли солдаты. Годфри перекрестился, поднял крест со своей широкой груди и благоговейно поцеловал его.
— У меня есть одна мысль. Но тебе она не понравится. Absolve te, note 125 дитя мое.
С Альдериком вошел другой назир, не Тиудиберт, заметила Аш; не было с ним и людей Тиудиберта. Командир ариф отошел в сторону, пропуская к выходу своих солдат и с ними Годфри Максимиллиана.
Аш бесстрастно наблюдала.
— Ты должна быть осторожнее в своих словах, франкская девчонка, — заметил ариф Альдерик. Он оперся рукой о стальную дверь и, вместо того, чтобы закрыть ее за собой, закрыл ее перед собой и повернулся лицом к ней. — Это дружеское предупреждение.
— Во-первых, — Аш подняла руку и загибала пальцы, — с чего ты решил, что я не знаю, что всегда есть подслушивающие? Во-вторых, почему ты решил, что меня волнует, что ты доложишь своему господину амиру? Он сумасшедший. В-третьих, он уже принял решение разрезать меня на куски, так о чем мне беспокоиться?
Note124
Зеленый Христос, Христос Вседержитель.
Note125
Правильнее было бы «Ego te absolvo» — отпущение грехов.