Древний свет

Я осторожно поднялась к краю кучи обвалившейся кирпичной кладки. Здесь стена дома была разрушена полностью, и я, упираясь пяткой, толкала себя наверх, а потом снова приподнималась и перемещалась на несколько дюймов вверх по склону, ощущая под собой острые, режущие обломки кирпича. Под ноготь указательного пальца вонзился осколок. Я чертыхнулась, выдернула его зубами. Оттолкнуться и приподняться . Упереться пяткой. Теперь, находясь на несколько ярдов выше уровня земли, я смогла увидеть, насколько опустошена была Площадь… погребена под скальной породой разрушившегося утеса. Я подумала о том, могу ли теперь видеть, куда двигаюсь, повернулась, опершись рукой…

И повалилась в пустоту. Кирпичи сдвинулись, меня ослепил калейдоскоп из неба, стен, крыш, раздался страшный скрежет, и я упала. Соскользнула назад и покатилась вниз, раздирая горло криком боли, чувствуя, как слетают с ноги деревянные дощечки-шины… ударяя вытянутыми руками по острым краям камней, не имея возможности прекратить это тошнотворное скольжение. Вместе со мной падали кирпичи, и я обо что-то ударилась, отчего у меня перехватило дыхание. От боли я корчилась в конвульсиях, потом меня вытошнило. Я не двигалась, но сидела, привалившись к основанию стены, шин и пояса уже не было, а нога выгнута под углом. Сознание покинуло меня.

От боли я очнулась.

Нащупав болеутоляющие таблетки, я приняла две. Во рту осталась горечь. «Проглотила ли я их?» — с удивлением подумала я. И поняла: да. Белое солнце ослепило меня, и я помотала головой. Мир поплыл перед глазами. От тошноты я закрыла глаза, а открыв их, увидела свою руку, лежащую передо мной на земле, и поняла, что, должно быть, лежала на спине. На земле, не на камнях. Я подняла голову. Осыпавшийся булыжник оставил меня лежать на земле, и я немного приподнялась и увидела, что моя правая нога была по-прежнему вывернута, в кровоподтеках и вспухла.

Я протянула вниз руку, чтобы потрогать свое бедро, которое, казалось, все горело огнем. Моя нога все еще частично лежала на обломках кирпича, ступня и икра были вывернуты под углом внутрь… Я закрыла глаза, испытывая тошноту; при каждом вдохе меня пронзала вспышка боли, я всхлипывала всякий раз, резко вдыхая воздух. Что причиняет большее страдание: боль или страх? Страх: я не осмеливалась взглянуть на свою ногу, на рваную ткань комбинезона, прикрывающую вспухшую плоть, теперь рваную и изрезанную, из которой сочились кровь и какая-то бледная жидкость. Солнце припекало мне голову, под спиной была теплая земля, и я не могла сказать, где скрывалась боль: во мне самой или в земле; эта боль слишком велика, чтобы помещаться в плоти, крови и костях.

Медленно, минута за минутой, текло время. Боже мой, лиши меня сознания. Каждая минута давила меня всей массой жаркого солнца — после недавнего рассвета — и грохотом. Я всхлипывала и тряслась при каждом взрыве, пыталась передвигаться и кричать, но боль заставила меня отказаться от этого: я потеряла голос и ослепла от слез.

Текла минута за минутой этого жаркого утра, у меня потрескались и покрылись пылью губы. Если это не прекратится, я умру . Пришло совершенно холодное и независимое понимание: «Да, я умру» . Не от ранений и даже не от шока и боли, а оттого, что сражение будет происходить именно таким образом, что будет это длиться дни и ночи без воды и пищи.

Примерно в это время — в течение двадцати минут или получаса, не более — я положила в рот последние болеутоляющие таблетки и разжевала их вместе с горькой пылью.

Болеутоляющее средство переставало действовать, и с минуту я лежала, часто и тяжело дыша и думая о том, что боль лишает сил, щурясь смотрела вверх, на солнечный свет. Теперь я смогла повернуть голову в сторону от склона из обломков обвалившейся стены, неясно вырисовывавшегося слева от меня, и с усилием направить взгляд вдаль…

Я лежала на взрытой земле, наверху склона. Стена дома телестре , разрушенная ракетой, падая, увлекла с собой часть склона холма: обвал покрыл находившиеся ниже улицы и здания. Взрытая земля начиналась в трех ярдах от того места, где я лежала. Посмотрела вниз, на эту землю, на вырванные с корнем стебли кацсиса , на разбросанную кухонную утварь и двух темногривых ортеанцев. У одного из них, засыпанного, видны были лишь голова и рука. Другая — пожилая женщина — неподвижно лежала лицом вниз. Я отвернулась.

Склон холма ниже меня был освещен солнцем с восточной стороны. Я увидела нетронутые разрушениями дома телестре со светлыми стенами. По их плоским крышами бегали фигурки, спеша от одного укрытия к другому. За ними, прищурившись от восходящего солнца, я заметила блестящую гладь реки. Она несла свои воды, падая через обрушившийся мост. Металлические паруса джат-рай сияли так ярко, что на них невозможно было смотреть. В воздухе слабо разносился вой СУЗ, напоминавший на таком расстоянии гудение мух кекри . Внизу, возле мостов, были люди, и рациональная часть моего сознания отметила: «Все, кого я вижу, должно быть, мертвы; живые, вероятно, укрываются от обстрела». Я повернула голову в сторону: внутри, за глазами, стучалась боль.

Теперь у меня не было деревянных шин и ничего рядом или там, куда я могла бы дотянуться рукой, чтобы использовать что-нибудь как шину или для опоры… Я затаила дыхание, наклонилась назад… и тяжело упала на спину: сделала это за несколько секунд до того, как у меня прояснилось зрение, а не потому, что в движении не было смысла, ибо куда я могла двигаться? Лучше сохранять силы.

Я услышала голоса, совсем близко, и, не раздумывая ни мгновения, закричала… сухим каркающим голосом, вдохнула воздух как при агонии, однако крикнула:

— Помогите! Сюда …

Над вершиной кучи обломков обрушившейся стены появилась голова, и я увидела ортеанца с бурой гривой и кожей, который был чуть старше, чем аширен . Его глаза удивленно расширились, и он крикнул назад, вниз: «С'аранти!» , а затем вскарабкался на гребень и спустился… Я закрыла лицо руками, застонав от боли, а не из-за осыпавшихся вместе с ним кирпичей; он проворно подошел ко мне, присел на корточки и сначала быстро взглянул на мою ногу, а затем на это опасное место и на лежавший внизу город.

— Вы можете идти? — спросил он с мягким имирским акцентом.

— Нет, я… — Да кто он такой, чтобы знать что-нибудь об этом? — Нет, я не могу идти; у меня раздроблена нога.

— Не беспокойтесь. — Он вздрогнул при звуке взрыва, а на склоне холма ниже нас от какого-то дома телестре повалил дым. — Эй, Сулис, сюда, вниз! Быстрее!

Появилась женщина постарше его, так походившая на него, что они, вероятно, были из одной телестре , и я легко мысленно подумала: «Должна сказать вам, что отсюда нужно уходить, поскольку тут опасно!» , зная, что не сделаю этого. Она с осторожностью кошки спустилась вниз с кучи кирпичей, камня и балок, напряженно глядя на протекавшую ниже реку, и без всяких предисловий сказала парню:

— Нам нужно вынести ее отсюда. — И добавила для меня: — Это будет больно.

Она схватила меня под руки, сделав знак парню. Сильные руки взяли меня за здоровую ногу; я почувствовала, что меня подняли… и завопила, но это не помогало, и я ругала их и кричала, чтобы меня отпустили ради Бога, что у меня уже началась эта проклятая агония… Слились друг с другом голубое небо и солнечный свет, и я впала в полубессознательное со стояние.

А затем я лежала на плитняке, думая с истерическим весельем, что вернулась туда, откуда начинала свое передвижение. Не прошло и часа с тех пор, когда я стояла в Цитадели и разговаривала с Дугги, Блейзом и Халом. Видя кучи булыжника, поняла, что, видимо, меня вынесли, но каким образом, черт возьми?.. Надо мной стояли и торопливо разговаривали женщина и парень. Затем она подняла свою темную руку и подала знак.

— Благодарю вас…

Парень присел рядом со мной. Поднял шестипалую руку, чтобы пригладить гриву, и его глаза были устремлены не на меня, а на руины, среди которых мы находились.