Страница 2 из 7
– Вот, по пути на станцию зашел за покупками, – смущаясь, объяснил он.
Медленно поднялись по бегущей вверх дорожке. Вот и его дом. Послеполуденное время. Полная тишина, только постукивание его гэта по мостовой.
– Видишь эти строения? Они пустуют. Здесь предполагалось открыть летний курорт.
Элегантные домики стоят с закрытыми ставнями и выглядят довольно уныло.
– А ведь сейчас как раз летнее время. – Я стараюсь представить себе незадачливых предпринимателей, которых обстоятельства вынудили забросить едва начатое дело.
– Ой, иди скорее! Отсюда видно море. – Вытянувшись на цыпочках, он машет мне рукой.
Оглядываясь назад, туда, где должно показаться море, я поднимаюсь вверх – за силуэтом города на линии горизонта показывается искрящаяся поверхность воды.
– Со второго этажа в доме тоже видно море, но отсюда оно красивее. – Он положил на дорогу свой большой пакет, уселся на середине склона и закурил. Я присела рядом и стала глядеть на море. И тут, перебежав дорогу, передо мной остановилась белая кошка.
– Малышка, Малышка, я купил еду.
– Ну и кто же он, этот человек? – со свойственной ей прямотой спрашивает Макико.
– Как тебе сказать? Он что-то пишет.
– А-а, стало быть, писатель?
– Не знаю.
– А что он пишет?
– Ну-у…
– Этого ты тоже не спросила. Дурочка.
Когда мы встречаемся с Макико,.разговор наш всегда получается таким. Хотя между нами разница всего лишь в год, она постоянно меня поучает. И ее потому, что я отношусь к ней как к старшей сестре, а она ко мне – как к младшей сестренке. Просто в соревновании за главенство, которое всегда бывает между подругами, я без борьбы выбрала поражение. Кажется, это вполне устраивает нас обеих.
– У тебя сейчас, похоже, много свободного времени.
– Да…
– На репетиции ходишь?
– Редко.
– Почему? Ведь ты все перезабудешь.
– Да уже наполовину перезабыла.
– А как твоя работа?
– Ничего, понемножку.
– Ну и беспечная же ты!
– Похоже, так оно и есть.
Я вдруг перевожу взгляд на окно. Кажется, там, за красивым газоном, бассейн. Словно не в силах больше ждать наступления вечера, готовится к открытию пивной бар.
– Ты часто останавливаешься в этой гостинице? – На сей раз спрашиваю я.
– В общем-то, да, ведь мой знакомый круглый год снимает здесь для меня номер. Послушай-ка, а насколько он тебя старше?
– На двадцать четыре года. Ровно вдвое.
– Ничего себе, он же тебе в отцы годится.
– Да нет, он скорее напоминает ребенка.
– Я старше тебя в целых два раза! – радостно говорит он.
Для меня это обстоятельство абсолютно безразлично, у него же оно вызывает бурный восторг.
Мы поем разные песни. Мы выросли в разных городах. Мы читали разные книги. И это ему нравится.
– Какая песня сейчас в моде?
Я напеваю, а он хвалит:
– Хорошая песня, правда хорошая. Неужели есть такие хорошие песни? – И он старается ее запомнить. Говорит что-то вроде того, что слова ему понравились. И все-таки ни одной песни целиком он так и не выучил. Просто напевал какой-нибудь запомнившийся ему куплет. «Легкая пена исчезла, точно любовь…» – мурлычет он себе под нос и, будто спрашивая: «Ну как, получилось?» – ждет моей реакции.
– Правильно. Мелодия чуточку иная, но со словами все в порядке.
Выслушав мой ответ, он всегда виновато улыбается.
– Подожди-ка, в этой песне должно бы быть «точно щенок».
– Где?
– А вместо слов «точно любовь» [2].
– Да, можно и так. И верно – «точно щенок» выходит интереснее.
– В самом деле, «точно любовь» – это как-то скучно. «Исчезла, точно щенок» – куда лучше.
Он явно доволен своей выдумкой.
Вкусы наши сходятся только в том, что касается этой единственной песни. Все остальное он не приемлет.
– Что это такое? Как можно слушать эти электрические звуки? – Особенно непримирим он к рок-музыке.
У него есть только одна пластинка, которой он дорожит: Моцарт. Квинтет.
– Что это?
– Ты слушай, слушай. – Он бережно опускает иглу на пластинку. В проигрывателе то и дело раздается какое-то потрескивание, из-за этого долгожданная музыка теряет свое очарование.
– Ну как? Не правда ли, нежнейшие звуки?
Мелодия и правда великолепна.
А вот проигрыватель совсем никудышный.
Но, как бы то ни было, поддаваясь его увлеченности Моцартом, я тихонько прикрываю глаза.
Прислушиваюсь и различаю кошачье мяуканье.
– В эту комнату входить нельзя. – По его тону чувствуется, что он знает, как обращаться с кошками.
По-видимому, второй этаж – запретная для кошек территория. За то, что им позволено свободно выходить на улицу через дырявую плетеную дверь в прихожей, здесь появляться им не разрешается.
Поднявшись в эту комнату, с обещанным видом на море, я тотчас же почувствовала, как у меня по коже пробежал холодок.
Наверное, причиной тому кровать. Она занимает почти всю комнату.
А может быть, дело в красках.
Голубые простыни и белые стены, да еще кое-где на стене, к которой придвинута кровать, серые от облупившейся краски пятна.
– Когда-то в этом доме жил иностранец. Мне показалось полной безвкусицей висевшее здесь огромное зеркало. Я его снял, и остались эти следы.
И все-таки ощущение озноба не пропадает. Быть может, это неловкость от того, что меня привели в спальню.
Подхожу к окну и смотрю на море.
– Погляди-ка, вот там виднеются красные тории [3].
– А-а, правда, стоят в воде.
– А вон там, у скал, хорошо ловится рыба.
– Вы увлекаетесь рыбной ловлей?
– Да.
Меня и во время разговора что-то подталкивает как можно скорее уйти отсюда. Чтобы справиться с неловкостью, я решительно поворачиваюсь и говорю:
– Давайте покормим кошек.
На кухне собрались все четыре кошки и, разом открывая красные рты, мяукали, выпрашивая еду. Он объяснил, как каждую из них зовут: вот слева Суити-пай, за ней – Попкорн, Мама, а это – Малышка. Все они белые, их почти не отличить друг от друга. Разве что по величине.
– Не пойму, как вы их различаете?
– Когда привыкаешь, начинаешь различать их по голосу. У Суити-пай самый красивый. «Тю-тю-тю», – каким-то особым голосом сзывает он кошек. Не спеша раскрывает пакет и достает из него консервные банки. Одна, вторая, третья, четвертая…
– Неужели они столько съедают?
– Я сразу даю им помногу, ведь бываю здесь не каждый день.
Наш разговор в комнате наверху и о кошках занял не так уж много времени. Я перехожу в соседнюю с кухней комнату и начинаю не спеша ее осматривать.
Внезапно мне на глаза попадается фотография, стоящая в углу книжной полки. Он и какая-то женщина, оба улыбаются. У женщины длинные распущенные волосы, смуглая кожа. Сфотографирована она по пояс, но по выпуклости груди и линии плеч можно представить, что она довольно полная. Когда же сделан снимок? Прическа и очертания лица выдают в мужчине человека еще молодого. Беру в руки маленькую рамку и всматриваюсь в фотографию.
– Что ты рассматриваешь? – слышится его голос.
– Вот, – протягиваю ему снимок.
– О, это давнишнее фото.
– Ваша супруга?
– Нет.
– И тем не менее близкий вам человек, не так ли?
– Почему ты так решила?
– Ну, такое впечатление складывается само собой.
– Вот как? Да, прежде она здесь жила.
– И кошки тоже?
– Да. Она крестная мать Суити-пай и Попкорна.
– А теперь?
– Мы расстались. Теперь она живет за границей. Умная была женщина.
– Гм, но красавицей ее не назовешь.
– Правда? Мне она кажется красивой.
– Вам нравятся такие женщины?
– Да в общем, нет. Но она была очень славная.
Это замечание звучит не очень-то деликатно. Неприятно, когда в твоем присутствии превозносят прежнюю возлюбленную, думаю я и возвращаю фотографию на место.
2
В японском языке слова «любовь» и «щенок» близки по звучанию.
3
Тории – священные ворота в виде прямоугольной арки, которые устанавливаются перед синтоистскими храмами.