Страница 64 из 67
Грегор Абуш внезапно рванул за руку одну из спутниц Пророка:
– Этой вот барышне?!
Встретившись глазами с Пророком, девица сразу же опустила голову, возвращаясь к прежнему безучастному состоянию.
– Говорите! – Грегор Абуш пытался привести ее в себя окриком.
Она по-прежнему апатично молчала.
– Напрасно трудитесь! – усмехнулся Пророк. – Влада глухонемая.
– Глухонемая?
– Да! И останется таковой, пока я не прикажу ей во имя Христа заново обрести речь.
Как раз в этот момент на горизонте возник Оливер Дэрти.
Он приехал с целой свитой.
Его частный автомобиль сопровождал автобус – точная копия предоставленною в распоряжение съемочной группы фильма «Частная жизнь Долли Кримсон». Из него выскочила добрая дюжина нагруженных аппаратурой студийных работников.
Еще никто из нас не успел толком опомниться, а они уже провели кабель, а нас самих оттеснили на задний план. Перекликаясь друг с другом на том специфическом профессиональном жаргоне, который прилипает ко всем киношникам, они развили бурную деятельность.
В центре этого бедлама находился сам Оливер Дэрти. Истекающий потом, отчаянно размахивающий портфелем, он, казалось, не замечал ни меня, ни Грегора Абуша, ни остальных полицейских. Для него существовал один только Пророк.
– Вы выиграли! – Дэрти выкрикнул это ломающимся от волнения голосом. – Я подписываю с вами контракт! Первая афиша уже отпечатана! Ваши монохоралы станут величайшей сенсацией! Я уже придумал название для первого музыкального альбома: «Ритуальные песни убийцы Рея Кросвина!» Подпишитесь!
Пророк протянул руку, но Грегор Абуш решительно заступил ему дорогу.
– Господин Дэрти, вы, к сожалению, здорово промахнулись, – сказал он. – Мы допрашивали Рея Кросвина всю ночь и он утверждает, что мы ошибаемся. – Грегор Абуш со значительным видом повернулся к Пророку: – Прошу вас, подтвердите господину Дэрти то, что говорили нам. А именно, что ни к какому убийству не причастны и абсолютно невиновны.
– Что? Ни к одному убийству?! – Дэрти взорвался. – Вы просто-напросто аферист!.. В какое положение вы меня поставили? Что же мне сейчас делать? Столько денег уже потрачено на рекламу! А плакаты? Что мне теперь с ними делать? Подтереться, что ли?
Дэрти с проклятиями вытряс из портфеля скатанные в рулон плакаты и принялся рвать их в клочья. Рулон не поддавался. Тогда Дэрти развернул его, кинул на пол и стал топтать ногами.
Под отпечатками грязных подошв проступил немного утрированный портрет Пророка. Почти полностью заросшее волосами лицо. Дико сверкающие глаза. Огромные буквы, отражаясь в луже крови, возвещали: «Певец убивает соперника, чтобы увековечить свой голос на пластинках фирмы „Оливер Дэрти“.
– Давайте сюда контракт! – Пророк наконец решился. – Я признаюсь!
Манера, в которой Пророк давал свои показания, ничем не напоминала поведение обычного преступника. Восседая по-турецки на плите с гитарой в руках, Пророк с явным удовольствием позировал перед кинокамерой. Усевшись у его ног на грязном полу, спутницы создавали декоративный фон. Не исключено, что при других обстоятельствах они выглядели бы отнюдь не хуже своих сверстниц, но под гримом из копоти и слипшейся грязи все возможные индивидуальные отличия исчезли.
Пророк говорил спокойно, без обычного лая и фанатического блеска в глазах. Он несомненно старался, чтобы звукозаписывающая аппаратура донесла каждое его слово до аудитории без искажения.
– Уже полгода назад, когда Ральф Герштейн чуть не вызвал полицейского, дабы выгнать меня, я поклялся так долго молить Христа, пока он не смилостивится надо мной, даруя месть.
Мне отлично известно, почему он вышвырнул меня как последнего нищего. Зависть! Сочинитель банальных шлягеров без единой искорки таланта, который внезапно видит перед собой гениального композитора. Я, Рей Кросвин, явл51юсь автором ста тридцати шести монохоралов, ознаменовавших собой революцию в мире современной музыки!
И когда вчера это ничтожество, племянник Ральфа Герштейна, оскорбил меня и в моем лице самого Христа, я понял, что час пробил! Сын божий рек мне, что делать. И тогда я позвал Владу, – словно благословляя ее, Пророк простер руки над ней, сидевшей в позе рабыни у его ног.
Пророк замолк, затем торжественно провозгласил:
– Сейчас я разрешаю тебе говорить, Влада! Расскажи этим людям, что я тогда приказал!
Влада, напоминавшая до сих пор безжизненную фигуру, вылепленную из глины, выпрямилась.
– Пророк приказал мне: «Возьми брошенный автобус, который мы вчера нашли на дороге, как нам повелел Христос. Поезжай к Ральфу Герштейну. Распахни среднее окно в гостиной и застрели всех, кого увидишь. Во имя Христа!»
– Ральфа Герштейна! Альберта Герштейна! И всех, кого ты застанешь в их обществе! – раздался хриплый лай Пророка.
Минуту назад он еще напоминал артиста, выступающего перед телевизионным зрителем. Ненависть сразу же стерла театральный грим, обнажая предельную маниакальность.
– И Влада это сделала! Убила Альберта Герштейна! Во имя Христа! Убила Ральфа Герштейна! Во имя Христа! – В выкриках было какое-то жуткое ликование.
– Придется вас разочаровать, – сухо заметил начальник полиции. – Убили режиссера Ричарда Бейдевана, а композитор Ральф Герштейн живехонек. Он не показывался в Александрии с той поры, когда вы почтили его своим визитом. Это вы могли бы узнать от любого местного жителя. Но вы ведь ни с кем, за исключением Иисуса Христа, в беседу не вступаете…
– Жив?! – взбешенный Пророк спрыгнул с плиты и с поднятой для удара гитарой повернулся к Владе. Так и казалось, что он сейчас размозжит ей голову. Однако начальник полиции одним незаметным движением отбросил его назад.
Так же, как при столкновении с Альбертом Герштейном в дискотеке «Архимед», этого сравнительно легкого удара было достаточно, чтобы свалить Пророка с ног. Скрючившись, будто от страшной боли, Пророк лежал на полу и навзрыд плакал. Плакал потому, что Христос его обманул, разрешив Ральфу Герштейну остаться в живых.
К Пророку подползла истерично рыдающая Влада.
– Прости меня! – она кричала как одержимая. – Я не знала! Я искуплю свой грех! Только прикажи! Я найду Ральфа Герштейна хоть на краю света! Во имя Христа, прости меня!
Из ее исповеди, до отказа нафаршированной самобичеванием по поводу ужасного упущения, мы узнали детали убийства.
Подъехав на автобусе, Влада заметила, что музыка доносится как раз из той комнаты верхнего этажа, о среднем окне которой ей говорил Пророк. Из этого обстоятельства она сделала вывод, что и композитор, и его племянник находятся именно в этом помещении.
Она ударила ногой по оконному переплету. Окно сразу же распахнулось. Увидев двух сидящих по обе стороны рояля мужчин, Влада в темноте комнаты, слабо подсвеченной магнитофонным глазком и рубиновым светильником, приняла их за обоих Герштейнов и выстрелила.
– Если бы там находился еще кто-нибудь, я бы и его для верности прикончила, – призналась Влада. – Но я верила, что Христос не даст мне ошибиться.
Всхлипывая, она распростерлась ниц перед Пророком, уткнулась головой в его грязные босые ступни:
– Пророк, скажи мне хоть слово! Я сделаю все, только не давай мне так мучиться! Может быть, Христос хотел, чтобы Ральф Герштейн умер от моей руки не тогда, а в другой раз?
Уже овладевший собой Пророк поднялся. Как только объектив камеры нацелился на него, он снова вошел в свою роль телевизионной звезды.
– Я тебя прощаю! Во имя Христа! – объявил он шепотом. – Ибо сказано: «Блаженны те, кто не ведает… Они подобны птицам, что не жнут и не сеют…»
Униженно стоявшая на коленях Влада, утирая грязными пальцами крупные слезы, просияла.
Наклонившись к ней, Пророк что-то шепнул на ухо.
– Откуда вам было известно, что среднее окно в музыкальном салоне так легко распахнуть, причем даже снаружи? – обратился я к Пророку с вопросом, который лично меня больше всего интересовал.
По лицу Пророка пробежала усмешка.