Вересковый рай

– Джоанна, ты снова возвестила о моей неминуемой смерти? – то ли полураздраженно, то ли полусмеясь, спросил Иэн свою падчерицу. Что бы ни сделала Джоанна, считал он, было неправильным, особенно если это касалось обременительной заботы о нем, которая так ясно свидетельствовала о ее любви. – Знаю, что этой зимой мои легкие вновь поразила болезнь, но теперь я здоров и бодр. Нет никакой причины, по которой Саймону следует оставаться при мне, чтобы не пропустить час моей кончины.

– Нет, не я «возвещала о вашей неминуемой смерти»! – возмущенно запротестовала Джоанна. – В любом случае, находясь рядом и действуя, Саймон быстрее уложит вас на смертное ложе, чем поможет вам.

– Я просто не хочу ехать в Уэльс сейчас, – спокойно произнес Саймон, оправившись. – Я поразмышлял над этим и тоже считаю, что Джеффри прав. Мы должны отправиться на совет и ясно показать свое недовольство поведением короля. – В голосе Саймона уже не было той горячности, что встревожила его близких, но не потому, что его окончательно убедили доводы деверя, хоть он и не отличался бездумным упрямством, нет, просто в его душе вместе со словом «Уэльс» зазвучал нежный голос той, по которой томилось его сердце – Рианнон, Рианнон из рода птиц, свободная, как ветер, и желанная, как… Он долго не мог найти сравнение для своего чувства. И желанная, как ветер… Которую нельзя прельстить, завоевать, отобрать или получить, как бессмысленно желать этого по отношению к порыву ветра, что неожиданно опьянил тебя вольницей, вдохнул свежесть в твои легкие, вскружил голову и заворожил своей песней. И… улетел… К другим…

Нет, это невозможно. «Она будет моей», – упрямо повторил себе Саймон. И хотя она отвергла его предложение, но именно сейчас, находясь за столько миль от нее, он отдал ей свое сердце…

2

– Саймон! Саймон, послушай!

Кто-то назойливо дергал его за рукав, и Саймон оторвался от грустных воспоминаний. Он сделал это с радостью – представить себе, что Рианнон достанется кому-нибудь другому, было выше его сил. Улыбка тронула его мрачно сжатые губы, когда он увидел, что это была Сибелль, старшая дочь Джоанны. Саймон любил все свое семейство, но Сибелль особенно. Она была лишь на шесть лет младше его, он играл с ней, когда она еще лежала в колыбели, и считался ее самым близким другом и доверенным лицом.

– Где ты была? – с показной строгостью спросил Саймон.

– Занималась детьми, не подпуская их к дедушке и бабушке, иначе это никогда бы не закончилось. Ты ведь знаешь, какой он – всегда готов играть или рассказывать новую историю. Тостиг сейчас с юным Адамом, а девочек укладывают спать. Чем ты так опечален?

– Рианнон, – кратко ответил Саймон. Сибелль в такой же степени была посвящена в дела Саймона, как и он – в ее. Длянего было большим облегчением иметь женщину-друга. Матерей и любовниц у него было в избытке. Элинор и Джоанна беспрестанно обхаживали его – разумеется, из лучших побуждений – благоразумными советами. И хотя Джиллиан никогда не была резка с ним, она тоже скорее пыталась дать совет или мягко упрекнуть, а не просто уделить ему внимание. Все другие женщины, по-видимому, рассматривали его лишь как породистого самца. Саймон ни в коей мере не возражал против подобного отношения, но, конечно, не мог говорить о других женщинах с той, которая хотела заполучить его для себя. Казалось, одна Сибелль никогда не замечала его внешности, за исключением, пожалуй, моментов, когда от нее требовалась объективность, например, сказать, что у него грязное лицо или что ему следует причесаться, и она всегда слушала рассказы о его приключениях с удовольствием и интересом.

– Но я не имею в виду конкретно тебя, – произнесла Сибелль, прямо не комментируя ответ Саймона: ничего больше она не могла сказать по поводу Рианнон. – Все выглядят так, как если бы в нашей семье кто-то умер.

– А, вон оно что! – лицо Саймона снова приняло хмурый вид. – Виной всему этот вызов на совет, созываемый королем. Совет! Либо он хочет вытянуть из нас побольше денег, либо желает утвердить свою власть благодаря нашему присутствию. Конечно, у него нет желания выслушивать советы…

– По тому, что Уолтер сказал в прошлый раз, когда он приехал навестить отца…

– Не думаю, что Уолтер де Клер приехал навестить нашего отца, – засмеялся Саймон.

Сибелль скорчила ему рожицу, но продолжала, как если бы он не перебивал ее:

– Не слишком много смирения в его присутствии, – она пожала плечами. – Но я считаю, что вы все сошли с ума. Два года назад вы единодушно осыпали бранью Хьюберта де Бурга, называя его одержимым жаждой власти выскочкой и вынуждая короля обуздать его. Теперь вдруг он неожиданно превратился в безгрешного мученика!

– Нет, Сибелль, ты преувеличиваешь. Естественно, де Бурга необходимо было обуздать. Из-за безразличия баронов лорд-канцлер приобрел большую власть, чем сам король. Кроме того, он пытался вбить клин между Генрихом и его братом Ричардом, взяв молодого Глостера под свою опеку, вместо того чтобы разрешить ему уехать со своей матерью, когда та вышла замуж за Корнуолла. И вдобавок слишком много денег королевства осело в казне де Бурга, а не Генриха, что вынудило короля начать «доить» нас.

– Мне известно это. Тогда почему столько отчаянных воплей по поводу де Бурга?

– Потому что король зашел слишком далеко. Имело смысл лишить де Бурга власти и добытых нечестным путем доходов. Полагаю, что это даже необходимо было сделать, чтобы держать его под контролем. Слишком многие считали лорд-канцлера благодетелем, другие же опасались, что он может вернуть себе власть, если будет находиться на свободе. Мы все согласились с этим, а Феррарс, Корнуолл, Уоррен и Ричард Маршал поручились за него, чтобы обеспечить ему достойное тюремное заключение.

– Вот, значит, что имел в виду Уолтер, когда стал неистовствовать по поводу Генриха, что, мол, тот выразил сомнение в чести двух приближенных к нему человек. Он имел в виду Корнуолла и Ричарда Маршала! Уолтер был так зол, что я едва могла понять что-либо из того, что он говорил. Я лишь уловила, что король уволил стражей де Бурга и на их место определил других.

– Уолтер рассказал тебе это? – спросил Саймон, ухмыльнувшись. Пока Уолтер не встретил женщин из Роузлинда, он утверждал, что головы у женщин пригодны лишь для того, чтобы на них росли волосы. Теперь он обсуждает государственные вопросы с юной Сибелль!

– Не обращай внимания на Уолтера, – настаивала Сибелль. – Почему король заменил охрану де Бурга? Он, что, хочет, чтобы тот страдал?!

– Нет, – медленно возразил Саймон. – Я не люблю Генриха, но он не относится к людям, которые жестоки ради жестокости. Верно, он сделал более суровыми условия содержания де Бурга под стражей, я даже слышал, что старика держат в оковах, но тут совсем другая причина, а не просто желание проявить жестокость. Мне кажется, Генрих по-прежнему боится этого человека, – медленно произнес Саймон, нахмурив брови скорее из-за обуревающих его мыслей, чем из-за раздражения или неприязни. Для него всегда было полезно поговорить с Сибелль, так как, объясняя ей какие-нибудь вещи, он приводил в порядок свои собственные мысли.

– Отец однажды рассказал, что, когда Генрих был ребенком, он всегда немного боялся де Бурга. Он любил старого графа Пемброкского, и ты сможешь подтвердить это, если послушаешь, как он и теперь говорит о нем. И епископ Винчестерский приводил его в восхищение, как и сейчас тоже. Мне кажется, отец прав: когда Генрих говорит о де Бурге, он становится похожим на мальчишку, сбежавшего от сурового учителя и до конца не способного поверить, что он все-таки сбежал.

– Но король наверняка должен был изжить подобное чувство. Прошло больше года…

– Надеюсь, что ты ошибаешься, – перебил Саймон, и выражение лица у него стало еще более хмурым. – Если причина вовсе не в этом, тогда король, заменив охрану, нанес, по мнению Уолтера, преднамеренное оскорбление Ричарду Маршалу.

– Но почему, Саймон? Я не вижу смысла в расспросах Уолтера. Он так злится, его просто распирает от гнева. И папу мне тоже не хочется спрашивать. Он чувствует себя несчастным из-за поведения короля.