Вересковый рай

– Но я не готова обсуждать проблему замужества, – Рианнон говорила резко. – И не существует изысканного способа сказать, что я желаю вас.

Саймон был поражен. Ему навязывали себя многие женщины и разными способами, но никогда так, как сейчас. Он беспомощно уставился в пространство, но было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, кроме слабого блеска ярких глаз Рианнон. Не было возможности рассмотреть выражение ее лица.

– Рианнон, – пробормотал он, – сударыня…

– Теперь вы имеете право называть меня Рианнон, нет необходимости добавлять «сударыня». Мы покончили с почтительными обращениями.

Она протянула руку, и Саймона ослепил блеск ее зубов, когда она улыбнулась ему. В том, что она сказала, не было и намека на стыд или несерьезное отношение к происходящему. Рианнон просто давала ему право на близость, которую она ранее отвергала, настаивая на соблюдении формальностей с его стороны.

– Но если вы любите меня… – Саймон пытался протестовать.

– Я никогда не говорила, что люблю вас, – оборвала его Рианнон, в ее голосе снова появилась резкость. – Я сказала, что желаю вас. Вы не чувствуете разницы?

– Конечно, чувствую! – в бешенстве ответил Саймон. – Вот почему я формально испросил у вашего отца разрешения обратиться к вам и попросить вас оказать мне честь, позволив стать вашим мужем. Я люблю вас! Если вы не любите меня – ладно. Только не надо оскорблять меня!

С этими словами он удалился, оставив Рианнон ошеломленно обдумывать его отказ.

6

Как Саймон, так и Рианнон провели далеко не приятную ночь. Покинув ее, уже через пять минут Саймон поспешил обратно, но Рианнон ушла. Он сожалел о том, что сказал и сделал, но не потому, что хотел взять Рианнон на ее условиях, а потому, что выбрал неправильный способ отказа от них. Слишком поздно он вспомнил, как Ллевелин говорил ему, что и мать, и бабушка Рианнон также не хотели выходить замуж. Его реакция была такой, как если бы предложение Рианнон являлось своего рода неуважением к нему, как если бы она думала, что он недостоин жениться на ней, а это, возможно, было неправдой.

Саймон стоял на садовой тропинке, надеясь, что Рианнон догадается о его возвращении, но ее не было, и он мог рвать на себе волосы от горького разочарования. Он понимал, что теперь нелегко будет выбрать время, когда она окажется одна, чтобы попытаться снова объясниться. Он стоял в полной нерешительности, раздумывая о том, что, возможно, будет непросто даже остаться наедине с самим собой после привезенной им новости, а ему надо побыть одному, чтобы подумать. Может оказаться совсем несложно, как только он найдет время и место, оправдать свой гнев. Однако совершенно другое дело – изменить мнение Рианнон относительно замужества.

Рианнон сожалела о своих грубых словах в такой же мере и так же глубоко, как Саймон корил себя за вспышку гнева. Она поспешила за ним, или ей так показалось, как только оправилась от изумления, что он так сильно разозлился на нее. Но она допускала, что он может вернуться обратно в зал и, оказавшись в помещении, присоединилась к группе, из которой недавно предпочла исчезнуть. У нее был небольшой выбор, и она решила оставаться с ними некоторое время, а затем, выбрав момент, извиниться и вернуться в женские покои. Что она успешно и осуществила, сделав лишь крюк, чтобы заглянуть в сад, но Саймона уже давно там не было.

Глупо и жестоко, думала Рианнон, было сообщать о своих намерениях так грубо. Существовали более мягкие способы выразить словами нежелание выходить замуж. Саймон не находился, как она, под влиянием старой религии. Несомненно, он считал союз без брака грехом. При этой мысли Рианнон на секунду остановилась, а затем негромко фыркнула. Если так, тогда ему удалось очень хорошо выдержать груз греха, под тяжестью которого он уже давно находится. Нет, это не его вера в Бога оказалась оскорбленной. Тогда что же?

Только когда она тщательно восстановила в памяти сцену между ними, до нее вдруг дошло: она сказала, что не любит его, тогда как он заявлял о своей любви к ней. Именно тогда его гордости был нанесен удар, и это очень плохо. Ее глаза сверкнули гневом, но затем их выражение постепенно смягчилось. Возможно, он любил ее только сейчас. Возможно, он даже лгал себе, что будет любить ее вечно. Рианнон стояла, пристально глядя на высокую ночную свечу и осмысливая такую возможность. Если же это была не ложь, если Саймон любил ее и мог оказаться верным ей, то хотела бы она связать себя с ним навсегда?

Ответ начал вырисовываться в ее голове, и Рианнон резко стряхнула с себя роившиеся мысли, поняв, что чувствует большую, чем прежде, симпатию к Саймону. Без всякого сомнения, он не лгал сознательно, он был убежден, что будет любить вечно, как это начала чувствовать она. Тем не менее ни один мужчина не оставался верным до конца жизни, а такой, как Саймон, – менее всех. Слишком многие женщины увивались вокруг него, взывали к нему, предлагали себя ему. И она не была уверена, что она будет любить его вечно, независимо от того, что она чувствовала сейчас.

Долго не приходил сон, а когда это случилось, то виделись такие сны, полные радости и ужаса от заливающей все вокруг крови, что Рианнон проснулась вся в поту. Мэт вспрыгнул на кровать и пробрался к ее груди, громко мурлыча. Она погладила его, и мягкая гладкость дрожащего тела кота убедила ее, что это не сон, а реальность. Однако сон неясной тенью запечатлелся у нее в памяти и не исчез при пробуждении, как это обычно бывает со всеми снами. Она пыталась разобраться в нем, определить, порождена ли радость ужасом или это две разные вещи. Но даже этого она не могла сделать.

Ей не следовало пренебрегать снами. По правде говоря, они являли предзнаменование, если толковать их спокойно и вдумчиво. Но вихрь радости и страха, закруживший ее, невозможно было подвергнуть толкованию. Однако, когда она лежала без сна при тусклом свете ночной свечи, желание больше всего занимало ее мысли, и это было самым необычным. Как правило, в снах, в основном, в плен ее брал ужас, и он все усиливался и усиливался, пока все остальное не тускнело перед ним. Без ясных воспоминаний, однако, невозможно было выбрать правильное направление. Она пыталась освободиться от мыслей и целиком сосредоточиться на мурлыканье Мэта, под которое наконец-то смогла погрузиться в приятный сон.

У Саймона не бывало плохих снов, но они обычно приходили к нему в смутном, расплывчатом виде. У него и в мыслях не было, что, когда Рианнон говорила о верности одной любви, она могла подразумевать и случайную связь с какой-нибудь проституткой, услугами которой он пользовался время от времени, чтобы облегчить свое тело. Тем не менее со дня отъезда с Ричардом из Лондона у него не было ни одной женщины. Они передвигались слишком быстро, и к тому же он был так занят, что едва ли замечал отсутствие женщины, за исключением тех редких мгновений, когда просыпался.

Откровенное предложение Рианнон пробудило в нем желание. Чтобы его удовлетворить, не нужно было особенно беспокоиться – при дворе находилось несколько женщин, которые скрашивали жизнь Саймона еще до того, как его сердце выбрало Рианнон. Их взгляды говорили о том, что они рады были бы заполучить его обратно, а Маллт, дочь Арналлта, даже пошла было за ним через зал, когда он устремился вперед, чтобы поговорить с Рианнон. Однако даже бросить взгляд в сторону Маллт означало бы конец любым надеждам, которые он питал, пытаясь убедить Рианнон стать его женой. Кроме того, он не хотел Маллт.

Когда зал погрузился в темноту, и наступила тишина, Саймон пробрался к своей постели. Совсем рядом открыл глаза Мадог, сын Саэра. Он был раздражен больше всех, когда четверо мужчин, обсуждавших набеги на обозы армии Генриха, обнаружили, что Рианнон ушла. И его раздражение проистекало из-за твердого убеждения, что женщина должна терпеливо ожидать, пока у мужчины появится время, чтобы уделить ей каплю внимания. Он почувствовал еще большее раздражение, когда, как оказалось, этот Саймон удалился вместе с ней. То, что Саймон пробирался, крадучись, в такой поздний час, да еще так тихо, разъярило его еще больше. Естественно, он предполагал, что Саймон был с Рианнон.