Серебряное зеркало

Воспоминание о том, что нравится и что не нравится ее отцу, заставило Барбару тронуть рукой сетку. Не было ни дуновения бриза, и она сидела совсем спокойно, почему же ее волосы выбились наружу? Она начала нетерпеливо запихивать их обратно и почувствовала, как пальцы порвали сетку. Произнеся слово, которое леди совсем не следовало бы употреблять, особенно в аббатстве, она нащупала на дне корзинки серебряное зеркало и достала его. Мгновение она была лишь дочерью своего отца, а серебряное зеркало не больше чем вещью, которая находилась с ней всегда. Но вместе с зеркалом из корзинки выпала законченная работа — полоса блестящего фиолетового шелка, вышитая пурпурными змейками, взбирающимися на серебряные деревья с растущими на них золотыми яблоками. Она вышивала ее для Альфреда. Барбара вновь почувствовала боль в груди. Она долго сидела с застывшей Над корзиной рукой, думая о неделе работы, которую она проделала, чтобы заставить Альфреда улыбнуться.

— Проклятие, Барби, у тебя совсем нет совести!

Его голос раздался у входа в сад, справа, из мужского крыла помещения для посетителей аббатства. Барбара вскрикнула от радости и удивления, вскочив на ноги и мгновенно повернувшись к нему. Капюшон его кольчуги был откинут на спину, так что она могла смотреть ему прямо в лицо. Оно напугало ее до смерти. Он был так рассержен, что мог укусить. Она попятилась, его рот стал еще тверже. Никто в жизни не был так на нее разгневан, кроме жены ее отца, которая желала ей смерти. Осознавая, что должна как-то защититься от угрозы, она прижала к груди корзинку.

— Положи это. — Альфред пытался говорить, как обычно, мягко.

Барбара так испугалась, что даже не подумала о том, чтобы убежать на женскую половину, куда Альфред не смог бы войти. Она знала, что братья не вмешиваются, когда мужья учат своих жен, но забыла, что они не потерпели бы вторжения мужчины на женскую половину. Она замерла, руки не слушались ее; она даже не могла поставить корзинку, как он приказал. Барбара стояла, застыв, совершенно не представляя, что это производит впечатление открытого вызова.

Однако, когда Альфред шагнул вперед, она отступила назад.

— Я говорил… — начал он и подвинулся ближе. Она тоже сделала два быстрых шага, но зацепилась каблуками за юбку и упала, прижимая к груди корзинку.

— Барби! — воскликнул он, наклоняясь над ней.

— Что я сделала? Почему ты так рассержен?

Он не отвечал, пристально глядя на нее. Его злость прошла, теперь он переживал из-за ее падения; он не мог вызвать в себе прежний гнев и похоронил его, чтобы защититься от еще большей боли. Своими вопросами она сдирала с него кожу. Почему он рассержен? Потому что, отказавшись поехать домой, Барбара подтвердила его подозрения: она не хочет встречаться с тем, кого любит. Почему же ему так горько? Разве не благопристойно и предусмотрительно для хорошей жены избегать соблазна? Ее поведение было безупречным. Она поклялась в верности и преданности и была ему преданна и верна. Но ему нужна была не безупречная, а любящая жена.

Негодование комом подступило к горлу, когда он вдруг понял, почему так горячо ухватился за предположение Эдуарда, что ее захватил Гай. Он предпочел бы, чтобы она была пленницей, возможно, изнасилованной и избитой, чем поверить, что в ней еще живет старая любовь, настолько властная, что она не может взглянуть ей в лицо. Какой бы ни была Барбара, он был еще хуже. Альфред выпрямился и отступил назад.

Пристально глядя на мужа широко раскрытыми глазами, Барбара увидела, как гнев на его лице сменился ужасом, словно ее вопросы ранили его. Затем все умерло в его глазах. У нее перехватило дыхание, она предпочла бы снова увидеть гнев, чем то, что видела теперь.

— Подожди! — воскликнула она, поднимаясь на ноги. — Прости, если я нарушила твои планы из-за того, что мой отец не смог прислать за мной людей, но я не позволю тебе использовать меня для того, чтобы втянуть его в войну. Ты мой муж, но я обязана своему отцу тем, что он вырастил меня…

— Втянуть в войну твоего отца? — прервал ее Альфред, оглядываясь через плечо. Он повернулся к ней, его темные брови сдвинулись, а глаза снова заблестели. — Какого дьявола, о чем ты говоришь?!

— Тебе не кажется, что, если бы его люди прибыли сюда и вернулись обратно, не присоединившись к Лестеру, это заставило бы всех поверить, что он предал дело Лестера? — спросила она как-то неуверенно.

Альфред замигал и открыл рот. Эта промедление досадило Барбаре, но, во всяком случае, оцепенение отступило, а вместе с ним из ее глаз улетучился и страх. Она направилась к скамье и поставила корзинку.

— Ты можешь продолжать делать глупый вид, изображая лягушку, если тебе это нравится, — раздраженно бросила она, — но тебе не удастся убедить меня, что ты глуп или невинен.

— Я невинен, — пробормотал Альфред, не сводя глаз с корзинки. — Мои намерения ясны, они и наполовину не так хитры, как твои. Но что за безумная мысль?! Я не настолько туп, чтобы со спокойной совестью втягивать в опасное дело тех, с кем связал себя кровными узами.

Сарказм и смысл этих слов были правдивы, но выражение его лица и голос, каким он сказал это, — нет. Он снова был рассержен; он сказал это почти равнодушно, будто думал о чем-то более важном. Он все еще смотрел вниз, словно зачарованный. Она последовала за его взглядом и увидела, что он смотрит на корзинку. Внезапно она вспомнила, как он сказал ей, чтобы она поставила ее, словно это было что-то ужасное. Глупо. Это всего лишь изящная корзинка, великолепной формы и богато украшенная.

— На что ты смотришь? — воскликнула она.

— Что у тебя в корзинке?

— Ты с ума сошел! В ней моя работа.

— И твои любовные подарки! Разве не так?

Барбара онемела от такого неожиданного обвинения. Она пристально посмотрела в лицо мужу. Она действовала слишком умно, стараясь казаться безразличной. Он ревновал! Но это не принесло ей радости, она поняла, что причинила Альфреду все муки, которые испытала сама. Альфред никогда не показывал ей ничего, кроме любви, и она знала, что так и будет, даже если он начнет заигрывать с другими женщинами. Он был и всегда будет добр. Она же оказалась жестока.

— У меня нет любовных подарков, — прошептала она, протягивая ему руку.

— Ради бога, не лги мне! — В его глазах блеснули слезы. Он пожал плечами и отвернулся. — Много раз, с тех пор как мы поженились, я видел, как ты прячешь что-то под работой в своей корзинке или в складках юбки.

Барбара с трудом подавила приступ смеха. Зеркало! Она совершенно забыла о нем. Но если она покажет его, он узнает, что она порабощена. Она прижала руку к груди, разрываясь между его и своей собственной болью, не осознавая, что этот жест выражает страх.

— Тебе не надо бояться. Я не обвиняю тебя в том, что ты запятнала мою честь, — горько сказал он. — Я знаю, ты не виделась со своим любовником. Возможно, тебе следовало бы сделать это и увидеть, что я не такая плохая замена…

С трудом подавив еще один приступ смеха, Барбара спокойно ответила:

— Ты не замена. Я никогда не любила никого, кроме тебя, и сказала тебе об этом, когда ты предложил мне выйти за тебя замуж.

Теперь на его лице появилось презрение.

— Не вытаскивай снова эту затертую старую ложь. Я не обижу тебя. У меня нет повода жаловаться на наше супружество. Ты достойно выполняешь свой долг.

Искушение рассмеяться исчезло, когда Барбара поняла, что задета не просто гордость Альфреда, а что-то гораздо большее. Он скоро возненавидит ее, подумала она, Ужаснувшись. Она быстро шагнула, наклонилась и перевернула корзинку, чтобы все ее содержимое вывалилось на скамью. Затем она схватила зеркало и вручила его Альфреду.

— Вот! — воскликнула она. — Вот любовный подарок, который я ношу с собой с тринадцати лет. Ты не узнаешь его, большой дурак? Это зеркало ты выиграл на турнире и отдал мне.

Альфред стоял с зеркалом в руке, глядя, разинув рот, как она подбирала каждый лоскут, нарочито тряся его, чтобы показать, что в нем ничего не завернуто, и клала в корзинку. Она держала в руках гребень — единственную ненужную вещь в рабочей корзинке.