Страница 36 из 55
– Ну хорошо, подчеркивай не подчеркивай, различия-то существуют? – спрашиваю я.
– Существуют постольку, поскольку их определяет общественное мнение. И поскольку по-разному воспитываются мальчики и девочки. Что дарят малышу женского пола? Куклы. А мужского? Машинки. Девочек приучают к домашнему хозяйству, мальчиков – к технике. Девочку упрекают: ты лазаешь по деревьям, как мальчишка. А над мальчиком посмеиваются: что ты плачешь, как девчонка. И так – всю жизнь. Вот вам истоки этих ваших «психофизиологических различий». Природа их не предусмотрела. Их создала история.
– Но уже ведь создала. Что же теперь делать?
– Ломать, ломать эти стереотипы! Создавать новое общественное мнение: между мужчинами и женщинами нет никаких различий, кроме некоторых анатомических.
Джойс Лейденсен на 25 лет моложе Арлин Дэниелс. Она обаятельна совсем по-другому: негромкий мелодичный голос, мягкая улыбка. Что полностью соответствует характеру. Она предана своей семье. И муж и дочь – ее приоритеты. Она бы никогда не могла жить с ними раздельно, как Арлин Дэниелс. Вместе с тем к ней часто приходят сослуживицы со своими проблемами. Каждой она готова оказать помощь. Ее конек в женских исследованиях – положение женщин в науке и в руководстве. Пристально изучает она женскую ситуацию в родном университете. И ситуация эта ее не устраивает.
…В ближайшее воскресенье Джойс организует митинг женщин-преподавателей. На главной площади, в самом центре университетского кампуса, собираются студентки, аспирантки, лекторы, инструкторы (низшее преподавательское звено), помощники профессора (следующая ступень) и профессора. Участницы несут плакаты: «Женщинам – равные возможности!»; «Две трети руководящих должностей – женщинам». Смысл выступлений: если женская часть преподавателей составляет большинство, то их участие в руководстве должно быть пропорциональным.
Так случилось, что на другой день я оказалась в кабинете одного из вице-президентов университета. Он извинился, что не имеет достаточного времени на беседу со мной: ждет группу советников. По поручению президента они должны отобрать кандидатов на вакансии – одного декана и трех завкафедрами. «Ректор высказал свое пожелание: по возможности, все четверо должны быть женщинами», – сказал вице-президент. И тяжело вздохнул.
Валери Спёрлинг представляет собой новое поколение феминисток. Впрочем, интересы ее значительно шире, чем только женское равноправие. Она называет себя социалисткой и придерживается довольно радикальных революционных взглядов. Ее вообще не устраивает существующий капиталистический строй, она сторонница классического социализма («но, конечно, не такого уродливого, как был в СССР»).
– Какой фирмы у вас кроссовки? – спрашивает она меня. – Nike? А теперь отверните язычок под шнуровкой. Видите, что написано – Made in Indonesia, поняли?
– Так они на самом деле не американские? – разочарованно спрашиваю я.
– Не беспокойтесь – американские. То есть дизайн, кожа, подошва – все из Америки. А руки – азиатские. Потому что идет нещадная эксплуатация дешевого труда рабочих третьего мира. С глобализацией экономик развитых стран эта эксплуатация станет еще жестче. Это относится и к ситуации внутри самой Америки: богатые богатеют – бедные беднеют.
У Валери есть муж. Они живут уже 14 лет, трогательно относятся друг к другу (каждый месяц празднуют дату знакомства), ведут общее хозяйство. А недавно даже купили общий дом. Словом, по всем законам социологии – это брак. Однако он нигде не зарегистрирован. Почему?
– А где его регистрировать? В мэрии, то есть в государственном учреждении? Но мы не признаем это государство. Это же просто аппарат насилия. В церкви? Но религия только помогает государству укреплять несправедливый порядок вещей – эксплуатацию человека человеком.
В отношении женских проблем Валери также придерживается крайних взглядов:
– Мужской мир никак не может отказаться от взгляда на женщину как на объект сексуальных вожделений. При этом мужчины нам предписывают те эстетические нормы, которые им самим нравятся. Не считаясь со здоровьем женщин.
Как величайшее разоблачение мужского сексизма Валери показывает мне ярлычок от платья, только что вывешенного в модном магазине. Его размер «0». Дело в том, что американская женская одежда имела до сих пор размеры, начиная со второго. Нулевой – это новинка сезона.
– Представляешь, какие лишения – диеты, физические нагрузки – должна переносить женщина, чтобы довести себя до такой худобы. Это ведь уже не просто худоба – это истощение всего организма. Это прямой урон здоровью.
– Но, позволь, кто же ее заставляет? Пусть себе носит свой 10-й или 12-й.
– Так это же не модно. А кто выдумывает моду? Те же мужчины.
– Ну, что ж, – улыбаюсь я, – тогда вашим женщинам надо ехать в Африку.
– Так там еще хуже! – Валери вовсе не смешна моя шутка. – Там родители откармливают своих дочерей до таких объемов, что они с трудом передвигаются. Так предписывает тамошняя мода. И это просто другая форма того же сексизма. Так чем же мы лучше Африки?
И все-таки мне нравится Валери, нравится парадоксальность ее мышления, неамериканская резкость ее суждений. Она обладает сильной способностью убеждать. Я уже почти готова записать себя в ряды ее сторонников. Как вдруг происходит нечто абсолютно непредвиденное. Валери часто бывает в России, следит за нашей печатью. Однажды она мне говорит, что прочла в «Известиях» статью, где автор с иронией описывает историю Лорены Боббит (отрезавшей у мужа детородный орган) и суд, который полностью эту женщину оправдал. Я с ужасом понимаю, о каком авторе идет речь. И пока обдумываю – скрыть или сознаться, она уже догадывается сама:
– Подожди-подожди, так это ты написала ту статью?
Валери все-таки американка. Она не набрасывается на меня с бранью, она продолжает мне улыбаться. Но с тех пор я чувствую, ее симпатия ко мне резко убывает…
Гей-проблем
Кэстро-стрит
Я неспешно гуляю по Сан-Франциско, наслаждаюсь его изумительной красотой. Нигде не встречала я вместе столько образцов архитектурной изобретательности и разнообразия идей. Жаль только, улицы сами по себе узенькие, не разойдешься. Вдруг вижу одну пошире других, сворачиваю на нее.
В городе я впервые, но название Кэстро-стрит я, кажется, слышала раньше, не могу вспомнить, в связи с чем. Теплый полдень. Воскресенье. Жители высыпали из домов: сидят на верандах, разглядывают витрины, небольшими кучками тусуются на углах. И вдруг мне начинает казаться – что за чертовщина! – будто вся эта публика за мной исподтишка наблюдает. На всякий случай останавливаюсь у зеркальной витрины, тщательно оглядываю себя. Одежда, прическа – вроде бы все в порядке; по виду, кажется, мало отличаюсь от других пешеходов. Пора возвращаться в Москву, думаю: это уже похоже на паранойю.
Сзади слышу шаги, похоже – ботинки на толстой солдатской подошве. Я останавливаюсь – шаги замирают, я ускоряю ход – шаги тоже. Ну ясно же, что у меня появилась мания преследования. Кто же будет за мной следовать в яркий полдень на переполненной улице? Я резко разворачиваюсь и вижу… женщину. Ничем не примечательна – худощавая, короткая стрижка, джинсы; ботинки – здоровые, с тупыми носами, на толстой солдатской подошве. От неожиданности моего разворота она чуть не натыкается на меня. Потом приветливо улыбается, говорит:
– Здравствуйте. Как вы поживаете?
– Здравствуйте, – облегченно выдыхаю я.
Все-таки, значит, мне это не померещилось.
– А как вы поживаете? – добавляю из вежливости.
– Прекрасно.
Я машу приветственно рукой, поворачиваюсь и, уже окончательно успокоившись, иду дальше. Что за дьявол? Опять ее шаги в такт моим. Я замедляю – она замедляет, я быстрей – она за мной. Какого черта ей от меня надо? Я снова останавливаюсь. Снова разворачиваюсь. Она снова приветливо говорит: