Роузлинд (Хмельная мечта)

Обе дамы не отрывали от него взгляда: Элинор была по-настоящему рассержена, королева же озабочена.

Элинор, пожалуй, была больше, чем сэр Саймон, шокирована и даже оскорблена этим назначением. Ее имения были в полном порядке, так как почти до самых своих последних дней дедушка лично инспектировал их, не пропуская даже самые мелкие деревеньки. Когда же лорд Рэннальф занемог, его заменила Элинор, всегда сопровождаемая опытным сэром Андрэ.

Мелкопоместные дворяне и смотрители замков охотно подчинялись ее сенешалю: они вовремя и полностью платили полагающиеся подати. Крепостные Элинор не голодали и не могли пожаловаться на плохое обращение. Барщиной и оброком они вносили свою лепту в процветание хозяйства, пусть даже и не всегда с охотой. Они не сбегали, по примеру сервов других господ, в города, которые, как грибы, вырастали в округе.

Взвесив все «за» и «против», Элинор согласилась с доводами королевы. Сама она могла сколько угодно заявлять о своей честности и уверять, что непременно будет выплачивать до пенни все, что причитается королевской казне. Но почему ей обязаны верить? А если так, приходилось признать разумным решение назначить ей опекуна. Пусть под его бдительным оком она и доказывает свою порядочность!

Для Саймона такое назначение в принципе являлось наградой, за которую любой придворный должен быть благодарен королеве. Элинор слышала, что король не платил опекунам ни шиллинга. Нередко значительная часть доходов поместья оседала в кошельке опекуна, а не в сундуках королевской казны. Понятно, что уменьшать долю короля было смертельно опасно. Поэтому остальная сумма буквально выжималась из хозяйств поместья или просто изымалась из доли, причитающейся подопечной опекуна.

Иногда вассалы развязывали войну против своего сеньора, иногда его собственность захватывали воинственные соседи. Вот тогда опекуну требовались немалые личные средства на наемников, чтобы силой оружия заставить повиноваться вассалов свой подопечной или же отстоять ее владения от притязаний соседей. Бывало и так, что опекуну доставались уже разоренные бесхозяйственностью поместья, а попробуй переоценить или, что еще хуже, недооценить годовой доход, положенный королю! Порой уходило много времени и труда, прежде чем удавалось получить с земель приличную ренту. Учитывая все это, доля опекуна была совершенно справедливой компенсацией затрат и усилий.

Элинор была рассержена именно потому, что все вышесказанное не касалось ее земель. Сэру Саймону Леманю даром достался богатейший куш. Все, что ему требовалось, – это проверить расходные книги и счета, или (при мысли об этом Элинор презрительно фыркнула) поручить эту работу своим клеркам. Она была уверена, что такой известный воин не утруждал себя изучением грамоты. Тогда все его обязанности сведутся к тому, чтобы отсчитывать звонкой монетой долю короля и свою собственную. Нужно быть подлинным лицемером, чтобы так прохладно встретить столь завидное назначение!

Вот почему гнев обуревал Элинор. Озадачена была и королева. Саймон впервые за долгие годы был недоволен поручением своей госпожи и не счел нужным скрывать это. А ведь он был приучен всегда уступать королеве, даже если она делала то, что он не одобрял. И вообще, Саймон вел себя крайне странно, начиная с того момента, когда замешкался и не сразу выполнил приказ посадить Элинор в седло.

Элинор Аквитанская с горечью подумала о том, что за те годы, когда Саймон не служил ей, он мог измениться. С той самой минуты, когда он прибыл в Винчестерский замок с благой вестью об ее освобождении, она не ощущала, что в их хорошо налаженных отношениях вообще был какой-то перерыв.

Королева опустила глаза на свои руки, задумчиво глядя на морщинистую, со следами прожитых лет, кожу. «Бог мой, – подумала она, – мой верный паладин уже немолод, а я все еще воспринимаю его тем восторженным юношей, которого впервые встретила, будучи сама молодой. Конечно, пожилая дама – не лучший предмет для обожания, но ведь и Саймон не стал моложе. Он уже зрелый мужчина на пороге старости…»

– Дитя мое, – королева мягко обратилась к Элинор, – пойди, взгляни, приготовили ли мне наряд, чтобы сменить этот на какой-нибудь потеплее. Что-то последнее время я стала мерзнуть по вечерам…

Элинор ничего не оставалось, как присесть в почтительном реверансе и удалиться. Она догадалась, что королева просто хочет поговорить с Саймоном наедине. Гордость Элинор из Роузлинда была уязвлена настолько, что она подумывала о том, не отменить ли клятву своих вассалов на верность королю, или выкинуть еще какую-либо глупость, лишь бы досадить своим незваным гостям. К счастью, природное благоразумие взяло верх. Когда девушка подходила к своим покоям, то, здраво поразмыслив и подавив гордыню, она уже искренне надеялась, что королеве удастся примирить сэра Саймона с уготованной ему судьбой.

Одно радовало: тот, кто не горел желанием занять пост королевского опекуна над такими владениями, какие были у Элинор, явно не стремился набить свой кошелек чужим золотом.

Королева между тем меньше всего собиралась уговаривать Саймона, ей было важно понять, что с ним происходит.

– Саймон, тебя что-то гложет? – участливо спросила она, как только Элинор вышла.– Здоров ли ты?

– Да.

Такой лаконичный ответ еще больше обеспокоил королеву. Саймон привык всегда делиться с ней своими сомнениями и проблемами, если только у нее было время на то, чтобы выслушать его. И эта привычка осталась неизменной. Саймон всегда был в курсе всех государственных дел Англии и проблем, которые появлялись в последние годы правления Генриха. Королева опустила руку на запястье Саймона и слегка сжала:

– Поверь, мне и в голову не приходило, что тебе будет неприятно это назначение. Я смотрела на это отчасти как на развлечение для тебя, потому что Элинор – все еще шаловливый ребенок, и я думала, что тебе не помешает немного ее веселья и задора. Я считала, что смогу, хотя бы отчасти, вознаградить тебя за ту благую весть о свободе, которую ты принес мне, и за твою преданность мне и Англии.

– Развлечение? Вы считаете, моя госпожа, развлечением взвалить еще одну тяжелую ношу на мои плечи?

– Тяжелую ношу? – королева была настолько ошеломлена словами Саймона, что даже не обратила внимания на их вызывающий тон. В конце концов, разве не долг подданных разделить бремя ее забот? Разве достойно отвергать королевскую милость?

– Вы, очевидно, думаете, что меня примут здесь с распростертыми объятиями. Ничего подобного! Этим землям так нужен опекун, как зайцу пятая нога! Уверен – что бы я ни сказал, что бы я ни сделал, все будет встречено в штыки!

– Разумеется, – согласилась королева, хмуря брови.– Тебе здесь абсолютно нечего делать. Твоя единственная задача – решить, каким должен быть доход с этих земель, чтобы король получил то, что положено ему по праву и что пойдет в казну короля. И за эту легкую службу ты еще будешь получать десятую часть – вполне приличная плата за необременительный труд! Так чем же ты недоволен? Что тебя беспокоит?

– Лично я никогда не возьму и монеты у сироты, – резко ответил Саймон. И тут же, ужаснувшись своим словам, он прикрыл свободной рукой глаза:

– Умоляю простить меня, мадам. Я сознаю, что Вы делаете все, что в Ваших силах, для блага леди Элинор.

Хотя королева благосклонно приняла его извинение, она так и не получила ответа на свой вопрос. Похоже, было, что Саймон и не собирался отвечать на него. Королева сердито пожала плечами:

– Ну что ж, я не собираюсь принуждать старого друга к выполнению поручения, которое ему не по душе. Конечно, все это несколько неудобно, но я постараюсь подыскать другого опекуна.

– Нет! – вырвалось у Саймона.

Королева изумленно посмотрела на него. Она была уверена, что он сам был также потрясен своим ответом, как и она.

– Не соблаговолишь ли ты в таком случае сказать мне, чего же ты желаешь?

И опять Саймон не нашелся, что ответить. Он и сам не понимал, почему его так огорошило королевское поручение, в то время как любой придворный блюдолиз в здравом уме готов был бы интриговать, умолять и даже дорого заплатить за то, чтобы только заполучить этот выгодный пост. Саймон понимал, что Элинор Аквитанская остановила свой выбор на нем, потому что ей понравилась эта своенравная девушка, и она доверила ее Саймону, зная, что он не ограбит невинное дитя. Другой же опекун своей жадностью мог довести до разорения эти богатые земли и даже спровоцировать вассалов на восстание.