Пламя зимы

Были ли все эти размышления о том, насколько умен Бруно и как я была не права, когда сердилась, лишь отговоркой, позволяющей мне возлечь рядом с ним снова? Тем не менее, королеву удалось умиротворить. Неожиданно я почувствовала, как пылают мои щеки, несмотря на холод в той части зала, где я сидела. Мне пришло в голову, что мое отрицание лишь убедило Мод в том, что я хочу своего мужа. Ладно, пусть она думает, будто он может мной управлять. Если Эдна найдет для нас ночлег, я смогу отказать ему. Это покажет, каково мне было и стоило ли предавать меня королеве.

Впрочем, все мои тревоги оказались напрасны. Эдна считала, что вряд ли удастся найти что-либо приличное не слишком далеко от дворца. С людьми Бруно никаких проблем не возникло. Она хихикала, рассказывая, как расквартировала их в конюшне борделя, в котором сама когда-то служила. Наших парней хорошо приняли из-за их способности удерживать на расстоянии других людей с оружием, поскольку женщины этого заведения предпочитали одаривать своими милостями лишь белую кость, и возникали неприятности, когда они не открывали двери простым солдатам. Ну а нашим людям было дано понять, что если им взбредет в голову утолить свою жажду, то женщины постарше, пользующиеся меньшим спросом или уже опустившиеся до уровня слуг, конечно же, смогут им помочь. А вот разместить меня и Бруно – другое дело. Эдна согласилась пойти и поспрашивать, но была уверена, что найти место до того, как уедут приехавшие ко двору ранее, будет невозможно.

Я дала себя убедить в этом со всем безразличием, которое мне только удалось на себя напустить. Но, к моему стыду, я все-таки почувствовала разочарование. Однако, прежде чем я смогла решить, отослать ли куда-нибудь Эдну или сказать, чтобы она обо всем забыла, пришла служанка королевы и тронула меня за рукав, пригласив прийти к ее госпоже. Я решила, что Мод будет опять допрашивать меня.

Сердце мое упало: ведь я одинаково боялась и лгать, и говорить правду. Надеясь, что суд надо мной закончен, я была жестоко разочарована.

Но эти дурные предчувствия не оправдались.

– Я слышала, что ты умеешь читать и писать, – отрывисто сказала Мод, как только я сделала свой реверанс. – Так ли это?

– Да, Ваше величество. – Я изумленно смотрела на нее, ничего не понимая. Наверняка у королевы достаточно клерков, и мои секретарские способности несущественны.

Она пристально посмотрела на меня, ее бровь с сомнением дернулась, и я решила добавить что-нибудь к своему ответу, чтобы не показаться неподатливой или сердитой:

– Я научилась этому от своего брата Эндрю. Он был священником скорее по недоразумению, чем из-за каких-либо других причин. Но мое умение оказалось полезным, когда я вела учет как помощник отца по поместью. Впрочем, я не такой уж грамотей, знаю только простой язык, латыни не знаю.

– В грамотеях я не нуждаюсь, – отрезала Мод. – Мне нужен кто-нибудь, кто может вести счета и кто не будет заделывать моим девицам детей, считая белье в моей собственной спальне, как тот священничек, что служил секретарем у раздающего милостыню и управляющего двором.

– Обещаю не заделывать вашим девицам детей, – я прыснула со смеху. – Но надо бы проверить мои способности по ведению счетов. Ваше величество, боюсь, что отслеживать количество бушелей зерна и корзин рыбы в таком бедном имении как Улль, – это совсем не то, что иметь дело с поместьем королевы.

– Разница не столь существенна, как ты думаешь, – ответила Мод и подозвала не замеченных мной двух джентльменов, к которым обратилась как к раздающему милостыню и управляющему двором. Они стояли у стенки на порядочном расстоянии от ее кресла. Когда эти двое вышли вперед, вид их мне довольно-таки не понравился. Они начали что-то негромко говорить королеве, и можно было разобрать, что они сомневаются в способности неопытной леди вести счета и что они могли бы найти секретаря постарше, такого, который не поддастся соблазну.

– Вы имеете в виду какого-нибудь старого маразматика? Какой же мужчина, не близкий к смертному одру и стремящийся послужить при дворе, упустит возможность заняться хорошенькой молодой женщиной? – Гнев и язвительность королевы, хотя и выраженные мягким тоном, заставили мужчин отступить, и мне пришлось прикусить губу. Еще вчера я слыхала какой-то разговор о раздающем милостыню, тоже священнике, который я тогда не поняла. Теперь до меня дошло.

Никакого ответа не последовало, и королева продолжила: – Мне нужен деятельный секретарь, такой, чтобы мог проскакать столько, сколько и я, и чтобы мог быть всегда поблизости. Именно такой, как эта – молодая и умная леди. Ее можно обучить работе, и это ничего не будет мне стоить. И мне не придется столкнуться с такой ситуацией, когда дочери лиц благородного звания, доверенные мне, чтобы быть в безопасности и учиться целомудрию, будут осквернены теми, кто должен бы ими руководить. Кто возместит отцу такую потерю, как свадебный приз, предмет желаний? Винить будут меня, и платить придется мне. Вот вам выбранный мной секретарь – леди Мелюзина. Если вы не сможете с ней сработаться, вам придется оставить службу!

Управляющий двором лишь презрительно поднял брови, а раздающий милостыню выглядел просто взбешенным. Да, мне несладко придется работать под руководством тех, кто этого не хочет, но о моем желании меня спрашивали не более, чем этих двоих. Так я стала статс-дамой личных покоев королевы, и остальную часть утра провела за сосредоточенным изучением счетов уволенного священника под ухмылки чиновников королевы.

Сначала я испугалась и решила сказать королеве, что не подхожу для этого поста. Почерк священника был малоразборчив, к тому же священник использовал множество сокращений и обозначений, которые я не понимала. И лишь боязнь, что королева сочтет это скорее за нежелание, чем за неспособность работать, заставила меня продолжить борьбу. Потом управляющий двором ушел, сказав, что у него дело, которое не может ждать глупой женщины, читающей не лучше свиньи. Его отсутствие означало, что я могу пока отложить счета по покупкам, сделанным для хозяйства королевы, которые были гораздо более разнообразны, а значит, и более сложны для учета, чем записи раздающего милостыню.

Раздающий милостыню оказался еще менее любезен. Он почти не давал мне времени взглянуть на листок, выхватывая его прежде, чем я могла что-либо разобрать, а когда я держала листок крепко, он указывал пункт за пунктом, спрашивая:

– Что это? А это? А это? А это? Дура! Женщина не может ни читать, ни вести счета. Все, чем вы хороши, у вас между ног.

Чем больше раздающий милостыню наседал на меня, тем сильнее во мне нарастал гнев. И наконец я ответила ему напрямик, что не глупее их и гораздо меньше интересуюсь тем, что у меня между ног, чем тот священник, который спутался с одной из девиц королевы. Более того, я заявила, крепко ухватившись за листок, который он особенно рьяно хотел выхватить, что поставлена не играть в отгадки, а учиться и, если он не будет меня учить, то пожалуюсь госпоже, что он подстрекает меня не выполнять ее приказы.

После этого дела пошли лучше в одном, но хуже в другом. Раздающий милостыню нехотя стал мне объяснять, что мог, или, по крайней мере, я думала, что он так объясняет. В то время я полагала, что он почти такой же несведущий, как я, и подчинилась неизбежности мало-помалу выяснить, что означают все эти сокращения – ведь я решилась посрамить этих двух и угодить королеве. Однако в раздающем милостыню я получила серьезного врага.

Когда после обеда король объявил танцы и Бруно пригласил меня, это обстоятельство, которое могло оказаться чрезвычайно важным, тут же отодвинулось для меня на задний план. Как только я увидела Бруно, все, кроме того, что этой ночью мне снова придется спать без него, просто вылетело из моей головы! И все, что я в конце концов сказала, – это то, что, пока двор не разъедется, мы не сможем найти квартиру.

Бруно сильнее сжал мою руку.

– Я должен поговорить с тобой наедине, – сказал он, – и мне не удастся улучить момент, пока король не отойдет ко сну. Поэтому мы не можем ждать, пока двор разъедется. Боюсь, что король уедет в тот же день, как отпустит своих подданных.