Пламя зимы

Слезы обожгли мне глаза. Мод действительно была очень добра, оставив столь важные дела, чтобы прийти ко мне. Ее слова и удары были чувствительны, но так же делала и моя мать и для моей же пользы.

– Да, – ответила я Эдне, – она добрая женщина. Прости, что напугала тебя, но, если опять так случится, что я не буду долго отвечать, поступай так же, как королева, – сделай мне больно: меня это разбудит.

– Но, госпожа моя…

– Ну, хватит об этом, – прервала я. – Умираю от голода! Посмотри, нет ли чего поесть и попить. Подойдет что угодно.

При этих моих словах мы подошли к двери. Я надеялась, Эдна не заметила, как у меня перехватило дыхание, и быстро сказала:

– Принеси еду сюда. Боюсь, я не смогу поесть, если пойду к королеве.

Мне было стыдно признаться Эдне и даже самой себе, что я не знаю, где нахожусь, поэтому, повернулась спиной к огромной пустой комнате и жестом указала на маленькую комнату. Эдна убежала, а я снова осмотрелась в большой комнате. Это был зал, зал в Вестминстере. Да, королева упоминала, что мы находимся именно в Вестминстере. Не настолько же я сошла с ума, чтобы не помнить, о чем говорилось несколько минут назад. Да и опустошение здесь было неполным. В меньшей комнате я заметила валявшийся хлам: ножку табурета, обрывок одежды, бывший когда-то белым, а теперь с грязной отметиной ноги, половинку основания стола. И тогда мне стало вдруг понятно, где мы находимся. Я не узнала место сразу потому, что видела его раньше только заставленным столами и скамьями. Обычно здесь было много людей, беседующих, смеющихся, – кто-то ел, кто-то танцевал. Передо мной был королевский зал, а комната, в которой я сидела, была личными покоями короля.

Моим первым чувством было потрясение, а вторым – сожаление, что мое недомыслие заставило прийти сюда королеву; должно быть, ей было больно увидеть эти покои пустыми и разграбленными. Потом я принесла табурет, села и спросила себя, что я здесь делаю. Ведь привело меня сюда не то, что это место было мне знакомо. Лучше всего в Вестминстере я знала зал королевы и ее личные покои, где работала. Так зачем же я пришла в зал короля? И почему, ни разу в жизни не побывав здесь, я уселась чего-то ждать в личных покоях короля? Что же я искала в своем безумии? Ведь мне никогда не доводилось бывать в зале короля… кроме как в компании с Бруно или чтобы найти Бруно!

Бруно! В своем безумии я пришла сюда в поисках Бруно! И скрывать это от себя больше не могла. И если я искала, его будучи безумной, разве он не является центром моего мира? Центр моего мира… и все-таки человек, который, вероятно, убил моего отца и брата. И сделано это было, чтобы победителю досталась женщина. Он был именно тем, кто ворвался в дверь зала Улля. Он захватил поместье, – это не вызывает сомнений. И то, что меня отдали ему, также не вызывает сомнений. Разве не является в высшей степени правдоподобным то, что ему было позволено взять Улль и именно потому, что в некотором смысле он уже завоевал его, убив моего отца и брата?

Меня передернуло так сильно, что заскрипели ножки табурета, но я этого почти не слышала. А слышался мне голос королевы:

– Твой отец умер! И умер давно.

Но разве это освобождает меня от обязательств перед ним? Он заботился обо мне, защищал… Но голос королевы обходил и эту мысль – сердитый, требовательный голос:

– Поддержкой ты обязана именно мужу… Он защищал тебя даже вопреки моему желанию.

Это была правда. Но только потому, что ему нужен был Улль. Нет, это была ложь, и я больше не могу лгать. Именно эта ложь привела меня в то темное место, где я сидела на полу, уставившись в стену. Бруно хотел меня, а не Улль, и даже не моего тела, хотя и тем, и другим он наслаждался. Бруно хотел моей любви. И папа тоже хотел моей любви… Хотел? Папе нужна была моя преданность, а это совсем другое, это не равный дележ, на большее и меньшее. И папа умер. Умер… А Бруно закован в кандалы и, возможно, тоже скоро умрет.

Я очнулась уже на ногах со столовым ножом в руке, готовая бежать… к Бруно, чтобы спасти его от смерти. Папа умер, а Бруно еще жив! Папа умер. Я буду вспоминать его и смогу еще любить, но не дам его холодной руке стаскивать меня вниз по пути, который привел к тому, что я очутилась на полу, в пустой комнате, глухая, немая и слепая, поскольку мой долг запрещал мне делать то, чего я желала всем своим сердцем, всеми помыслами, всей душой. Королева права. Я не смогу считать, что верна папе, если сама ничего не сделаю, чтобы помочь Бруно.

Мой долг висел на мне мертвым грузом. Я должна сбросить это. Есть много того, что я могла бы сделать для Бруно, и это вполне реально. Я могла бы прийти с отрядом людей из Улля. В ларце есть серебро, и я могла бы нанять еще отряд, чтобы бороться за королеву. Сэр Джеральд смог бы их возглавить. Мне можно обратиться и к Одрис. Джер-нейв богат. Одрис одолжит или даст мне деньги, чтобы нанять еще людей. А некоторые придут и просто так, чтобы сражаться против Матильды, несмотря на то, что сын короля Дэвида был сейчас их сюзереном, а король Дэвид – заодно с императрицей. Ведь король Стефан – сюзерен Генри, а не его отца, и я знаю, что люди Нортумбрии не любят шотландцев.

Эдна принесла мне еды – холодное мясо, хлеб и эль. Я поела с аппетитом, которого не чувствовала с момента, как узнала о пленении Бруно. Наевшись, пошла в личные покои королевы и стала ждать, возблагодарив Господа, что успела составить все отчеты до возвращения Вильяма Ип-рского с вестью о побеге императрицы. Королева вернулась очень поздно, и вид у нее был весьма утомленный. Однако я все равно подошла и, встав на колени у ее кресла, поблагодарила за любезное ко мне отношение.

– , Итак, – сказала она, – ты решила, кто же ты такая?

– Да, Ваше Величество, – ответила я. – Я жена Бруно Джернейвского и люблю своего мужа так же, как вы своего.

– Отлично. – Она устало улыбнулась мне и откинула голову на высокую спинку кресла. Глаза ее начали закрываться. Она сделала жест рукой, отсылая меня.

Я схватила ее руку.

– Умоляю Ваше Величество, еще минуту.

Она чуть повернула голову.

– Да? – в голосе была усталая терпеливость, терпеливость человека, начавшего дело и почти сожалеющего об этом, но не желающего оставить дело незаконченным.

– Я могу привести людей для усиления вашей армии.

Глаза Мод дрогнули и взметнулись вверх. У меня перехватило дыхание от удивления, хотя я сказала так намеренно, чтобы привлечь внимание королевы, которая ждет от меня лишь беспокойства, связанного с какими-нибудь моими личными сомнениями.

Мод рассматривала меня дольше, чем это было мне приятно, и наконец сказала:

– Да, я вижу, ты осознала, кто ты есть. Но правду ли говоришь?

Я не была шокирована. Понимая, как мало я знаю об армиях и битвах, даже дурак решил бы, что открытый враг менее опасен, чем союзник, посвященный в ваши планы и предающий вас. Мне было известно и то, что Мод никогда не доверяла мне полностью, хотя я чувствовала, что она по-настоящему любила меня. У меня было достаточно времени, чтобы подумать, что сказать, и я улыбнулась.

– Я сказала вам правду, и если вы немного подумаете, то увидите, что это так. Уверена, единственное, чего хотел бы папа… – тут легкий холодок пробежал по моей спине, когда я подумала о том отмщении, которого бы в действительности желал папа для его убийцы, но это не имело никакого отношения к королю и королеве, – он хотел бы, чтобы я вернула Улль. У меня есть надежда получить Улль или его получит Бруно – от короля Стефана. От Матильды ждать этого не приходится, даже если бы я смогла сделать, чтобы король Дэвид заставил даровать Улль Бруно или мне. Она скорее убьет меня за отказ подчиниться приказу сопровождать ее в Бристоль. А Бруно она ненавидит еще больше, чем меня, за неоднократное пренебрежение ее волей в нашей поездке. И даже если я лгу и она обещала мне Улль, чтобы я пришла за вами шпионить, неужели вы считаете меня настолько глупой, чтобы я продолжала верить обещаниям той, которая не сдержала слов, данных епископу Винчестерскому и Роберту Глостерскому?