Песнь сирены

Теперь Мартину все стало понятным. Он, пятясь вдоль стены, скользнул в комнату сэра Вильяма, взял там охотничий нож, длинный и острый, и спрятал его за пазухой, в складках туники. Затем, снова пятясь боком вдоль стены, он стал приближаться к лестнице, стараясь не обратить на себя внимания и выжидая момент, когда он мог выскользнуть наружу. Окончательно уверившийся в том, что, даже не искупив зло, он понял теперь причину своего проклятия, Мартин почувствовал облегчение и прилив сил.

Если он не уничтожит зло, ряженное в белые одежды Моджера, оно будет продолжать сеять гибель повсюду. Теперь Мартин понял: не он губит Марлоу, но все же что-то тревожило его. Он должен поскорее осознать и исполнить свой долг, однако зло выглядит так благопристойно. Моджер – высокий, белокурый и красивый, всегда готовый улыбаться, и это действует обезоруживающе. Именно Мод-жер погубил Марлоу. Леди Элизабет, такая добрая, почувствовала его злобу под маской благородства и не смогла полюбить своего мужа. Это и звало сэра Вильяма в течение многих лет, подобно песне сирены. Моджер намеревался силой заставить Элис выйти за него замуж, лишив ее тем самым мечты о любви, свойственной женской натуре, и подтолкнув к ненависти и убийству.

Итак, все ясно. Будучи безрассудным, Моджер совершил наконец неприкрытое зло. Бог никого не просит совершать невозможное, разве что святых, поэтому и дал ему, Мартину, возможность понять и соприкоснуться со злом, которое угрожало чистым и непорочным душам тех, кто был в Марлоу.

Наконец все приготовления на лестнице были закончены, и Элис приказала слугам уйти, чтобы освободить проход для отступающих со стены в башню. Мартин быстро, насколько мог, спустился с лестницы. Он скользнул в самый темный угол башенной пристройки и сразу услышал стоны раненых, которые, спотыкаясь, входили в дверь его двора.

Одни из них, ведомые Хьюго, еле дотащившиеся до лестницы, пришли со стороны юго-западной башни. Другие, полагал Мартин, очевидно, спустились с главной башни, которую оборонял сэр Вильям. Отступая, защитники крепости Марлоу держались вместе, стараясь расчистить себе путь, к одной из лестниц. Мартин не мог видеть этого, однако представлял себе, как атакующие переваливаются через стену, а обороняющиеся сдаются или отступают, пытаются одолеть противника, прежде чем скрыться в глубине крепости.

Через относительно тонкие стены башенной пристройки, которая только защищала от непогоды и не предназначалась для оборонительных целей, Мартин мог слышать, как усиливается шум сражения, но не понимал почему. Ему казалось, что по мере того как люди отходят, должен затихать и шум. Однако он не был этим обеспокоен, так как знал: сэр Вильям отступит последним, дав уйти всем своим людям. Потом настанет и его черед. Он уже знал, где укроется.

В усилении шума сражения не было ничего удивительного. Обороняющиеся сходились вместе, образуя все большие и большие группы, кто как мог. При этом атакующие оказались между этими группами, каждая из которых пробивалась с боем к башне или к лестнице. Одни из них сталкивали приставные лестницы, другие тем временем очищали лестницы от нападавших, поливая их горячим маслом или песком или сбрасывая на них камни.

Однако, хотя число таких групп росло, все большая площадь стены оставалась без защиты. Нападавшие хлынули в эти места, не встречая сопротивления, и без дела не стояли. С отчаянной яростью они бросились в атаку, прилагая все усилия, чтобы расчленить группы защитников и прорваться к лестнице и в башню, опередив их. Эти люди почти все были опытными наемниками. Они знали: взятие крепости – как наиболее опасный, так и самый эффективный вид военных действий. Но чтобы Получить реальную добычу, женщин, богатую посуду для еды и питья, драгоценности, деньги и одежду, надо было проникнуть в сердце самой крепости. Если Вильям и его люди смогут сойти со стены и скрыться внутри крепости, понадобится еще один отчаянный победный штурм, чреватый большими потерями.

Вскоре численность людей Моджера на стенах значительно превосходила число ее защитников, многие группы людей Вильяма были повержены. Единственная причина, по которой обороняющиеся не были наголову разбиты сразу же, заключалась в том, что ширина зубчатых стен позволяла находиться на них в одном месте только четырем сражающимся. Если бы их было .больше, они не могли бы двигаться. Поэтому одновременно могли противостоять друг другу не более трех человек с каждой стороны – атакующих и обороняющихся. И все же численное превосходство противника сказывалось, людям Вильяма приходилось уносить много раненых. Людей Моджера, уставших или легко раненных, могли заменить другие; у людей Вильяма такой возможности не было.

Командиры отрядов наемников знали свое дело. Как только стало ясно, что обороняющиеся намереваются отойти в укрытие, лучники получили приказ приготовиться. Защищенные хорошо вооруженными латниками, лучники могли стрелять по защитникам башни и лестницы без опасения поразить своих товарищей. Люди Вильяма вынуждены были наблюдать за полетом стрел. Многие из них пали под ударами мечей из-за того, что в нужный момент их глаза были устремлены в другую сторону.

Сам Вильям, наиболее опытный в таких делах, заставлял себя не смотреть на поток стрел. Еще свежа была память о полученном ударе. Он дрался с силой отчаяния, ловя ртом воздух из-за усталости и потери крови. Его сопротивление заслужило признание даже тех, кто стремился добраться до него. Многие уже не сопротивлялись. Охваченные ужасом, некоторые новобранцы бросили оружие и молили о пощаде.

Вильяму стало казаться, что только он и несколько опытных людей, сражавшихся рядом с ним, и составляют все силы защитников на этой стороне башни.

– Вниз! Вниз! – закричал он, отступая к двери.

Он должен был войти последним, однако люди, видя его медлительность, втолкнули Вильяма в дверь. Тут уж не до гордости, решил Вильям. Он отступил в убежище и встал, опираясь на меч и борясь с желанием послать все к черту, все бросить.

У него почти не было времени, чтобы собраться с силами. Через другую дверь вбегали последние из тех, кто пробился по стенам. Их почти настигали атакующие. Вильям остановил последнего из вбежавших. Он приказал ему взять дверной засов, а когда другие затянут ближайших к ним противников внутрь, сразу захлопнуть дверь и запереть ее на засов. Вильям снова вступил в короткую схватку, убив одного из противников, слишком увлекшегося атакой. Засовы были уже на месте. На тяжелую деревянную дверь обрушился град ударов, сотрясавших даже толстые засовы, но пробить такое препятствие ударом тела было невозможно. Тут нужен был таран.

Этот успех вызвал в Вильяме прилив энергии. Он повернулся в сторону двери и бросил вызов нападавшим, сумевшим проникнуть внутрь. На него пошел один, затем другой, Вильям приготовился к схватке, но обнаружил вдруг за своей спиной Диккона, который что-то кричал о лестнице на другом конце.

– Можешь удержать эту дверь и запереть ее? – спросил Вильям.

Диккон был так забрызган кровью, что Вильям не мог понять, чья она – самого начальника стражи или чужая. Диккон, однако, не колебался и был уверен, что сможет справиться с дверью, чего бы это ему ни стоило. Он бросился к еще открытому проему. Если пала оборона лестницы, ведущей в главную башню, им придется с боем прокладывать себе путь через двор и, вполне возможно, обнаружить, что башенная пристройка уже занята врагом. Что еще хуже, – Элис и Элизабет никогда не закроют вход в крепость, если Вильям останется снаружи, и тогда в нее прорвутся атакующие.

Вильям сбежал вниз по лестнице, стараясь не упасть в спешке. Он заставлял себя держаться на ногах, покрытый потом, сжавший зубы от боли, пока не вышел во двор и не убедился: сражение сюда еще не докатилось. Людям, спешившим к пристройке, он мощным голосом приказал бежать к лестнице. Почти никто из них не обратил на него внимания, все обезумели и онемели от страха, а достигнув безопасного места, замирали там. Поняли его только двое или трое; те, что последовали за ним вниз по ступенькам лестницы, были наиболее опытными из его людей.