Страница 23 из 23
Вдруг дверь заскрипела, впуская внутрь полоску холодного воздуха. Женщины напряглись, но не обернулись.
— Я же сказала… — буркнула старшая, голос её звучал раздражённо. — Всем велено не лезть.
В ответ — только тишина, плотная, вязкая, будто ночь сама вошла в дом.
Лана с усилием повернула голову, её затылок ныл от напряжения.
В дверях стоял Зарько — тот самый мальчишка без языка, худой до прозрачности, с огромными, всегда настороженными глазами. В руках он держал деревянную кружку, которую сжимал так, что костяшки побелели.
— Его пустите, — хрипло сказала Лана, голос её звучал удивительно твёрдо. — Он никому не мешает.
Старшая махнула рукой, нехотя позволяя пройти.
— Пусть. Он как тень, — отозвалась она сдержанно. — Ходит — и всё.
Зарько прошёл тише мыши, ступал легко, стараясь не зацепить ни одной подстилки. Он протянул кружку — в воде дрожали крохотные волны, сам он тоже слегка подрагивал, будто от холода или страха.
— Спасибо, — Лана села, стиснув зубы, чтоб не застонать.
Внутри кольнуло так, что на глазах выступила влага, но она проглотила боль.
— Осторожно, не разлей, — выдохнула она, беря кружку обеими руками.
Мальчик кивнул — глаза его были полны тревожной заботы. Он аккуратно подложил ладонь ей под спину, помогая приподняться, двигался осторожно, будто боялся даже лёгким прикосновением причинить новую боль.
— Тебе… тоже от него досталось? — тихо спросила Лана, когда смогла сделать глоток, чувствуя, как холодная вода больно скользнула по горлу и будто ожгла изнутри. — От этого жреца?
Зарько не ответил. Он отвёл взгляд, глаза его потускнели, плечи чуть дрогнули. В полумраке дрожащего света Лана увидела на его шее тонкий белый шрам — старый, аккуратный, будто прорезанный ножом и давно заросший. Шрам уходил под ворот рубахи. Рот мальчика был перекошен, губы дрожали, словно от холода или от давно забытых слов.
Он коснулся пальцами горла, чуть нажал, потом развёл руками, показывая — нет голоса.
— Я поняла, — сказала Лана тихо, почти шёпотом. — Прости. Глупый вопрос.
Она сделала ещё один глоток, чувствуя, как где-то в груди расползается слабое тепло, и поставила кружку на пол, стараясь не задеть обожжённое плечо.
— Тебя зовут Зарько, да? — спросила она, глядя на него в упор. — Правильно?
Мальчик кивнул, взгляд его стал чуть живее, будто он рад, что его имя прозвучало вслух.
Он полез за пазуху, порылся в складках грубой ткани и достал смятый кусок бересты, зажатый в ладони, словно что-то тайное, личное. Развернул и протянул ей.
— Это мне? — удивилась Лана, вытягивая руку. — Что там?
Он кивнул снова, настойчиво, и взгляд его был серьёзен — почти взрослый.
Лана осторожно взяла бересту, стараясь не дёрнуть плечом. Пальцы её дрожали, но она всё же раскрыла её, разглаживая неровные края. На жёсткой, шероховатой поверхности углём был нацарапан рисунок — детский, но удивительно выразительный.
Неровные линии складывались в узнаваемое: круг, похожий на капище, вокруг — крошечные фигурки людей, простые, палочные. В центре — большая фигура с длинными, вытянутыми руками, тянущимися к другой, маленькой, с распущенными линиями вместо волос. Лана мгновенно узнала себя — хрупкую, растерзанную, ту, что стояла перед огнём несколько часов назад.
Чуть поодаль — высокая, чёрная, тяжёлая фигура с лицом, перекошенным, как будто изломанным. Вышемир. Над его головой — жирное, неровное пятно угля, похожее на каплю крови, расплывшуюся в темноту.
— Это… — Лана сглотнула, слова выходили с трудом, — это сегодня, да?
Зарько кивнул, его глаза блеснули.
Он вдруг поднял руку, резко провёл пальцем по чёрному пятну над головой жреца, будто стирая его. Затем сжал кулак, сдавив воздух, и сделал движение, как будто ломает что-то — короткое, точное, злое.
Лана не отвела взгляда. Она смотрела на него внимательно, пристально, чувствуя, как под грудью медленно поднимается глухое, тёплое чувство — смесь удивления, жалости и чего-то похожего на надежду.
— Ты хочешь, чтобы он исчез? — спросила Лана едва слышно, наблюдая, как тень от огарка ползёт по стене.
Зарько кивнул, движение его было резким, будто он сдерживал в себе не слова — крик. Потом он ткнул пальцем в маленькую фигурку с растрёпанными линиями — в Лану, после этого — в себя, и вновь с силой провёл пальцем по жирному пятну над фигурой жреца, на этот раз придавливая так, что на бересте осталась чёрная борозда.
— Ты ненавидишь его, — тихо проговорила Лана, в голосе звучало понимание и та усталость, что приходит после долгой боли. — Ты тоже хочешь, чтобы всё это наконец кончилось.
Он не ответил, только отвёл глаза, плечи его сжались, словно он собирался исчезнуть.
— Слушай, — Лана с усилием подняла руку, прикоснулась пальцами к его лбу, едва коснувшись кожи. — Я ничего не обещаю, — выдохнула она с трудом, слова шли тяжело, — я вообще ничего не знаю, честно.
Она снова посмотрела на бересту, взгляд стал жёстче, тверже.
— Но я помню, что такое — когда все смотрят на тебя и молчат, — сказала она, и в голосе прозвучала глухая злость. — Я знаю, каково это.
Пальцы её скользнули к плечу, где под тряпьём ныло, пульсировало клеймо. Кожа там была горячей, грубой, словно она прикасалась к живому углю.
— И я не собираюсь это просто проглотить, — сказала Лана резко. — Ни это клеймо, ни его, ни его крики про «нечистую».
В глазах её блеснул упрямый, живой свет. Она подняла взгляд на Зарько.
— Ты мне поможешь? — спросила она, тихо, но уверенно.
Он замялся, будто что-то решал внутри, потом кивнул — коротко, твёрдо. Взгляд его был серьёзен, полон решимости, слишком взрослый для ребёнка.
— Ладно, — Лана попробовала улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Значит, у меня тут хотя бы один нормальный союзник. Без языка, зато с головой.
В этот миг за стеной послышались шаги; тень скользнула по щели в двери, ночь будто вздрогнула. Лана тут же замолчала, прижала бересту к груди, затаившись.
— Иди, — шепнула она быстро, тревога проскользнула в голосе. — А то ещё влетит.
Зарько кивнул, осторожно забрал пустую кружку, двинулся к выходу, ступая неслышно, и исчез в темноте за порогом.
Лана осталась одна. Комната снова наполнилась тяжёлой, вязкой тишиной, сквозь которую пробирались только слабые стоны ветра за стеной. Она лежала, прижимая бересту к груди, скользила взглядом по нацарапанному рисунку: маленькая фигурка с длинными волосами — она сама, и тёмное пятно над жрецом.
Плечо горело, боль дышала под кожей. Она провела кончиками пальцев по клейму, едва касаясь, как будто хотела убедиться, что всё это не сон.
— Я этого не прощу, — выдохнула она в пустоту, тихо, без слёз, но с камнем внутри. — Ни ему. Ни тебе, Фёдор. Никому.
Ветер за окном становился всё сильнее, хижину трясло от его порывов. Где-то далеко, в другой избе, Фёдор, может быть, тоже не находил себе места, вслушиваясь в пульсацию своей гниющей раны и глухую, затаённую боль.
Между ними теперь стояло чёрное, обжигающее клеймо — её на коже, его где-то глубоко внутри.
P.S. Эта книга находится в процессе написания, и для того, чтобы быть в курсе публикаций новых глав, рекомендуем добавить книгу в свою библиотеку либо подписаться на Автора.
Спасибо.