Нежный плен

Они проговорили все утро до обеда. Джоанна позволила своей надежде пустить первые корни. Лихорадочное возбуждение Джеффри исчезло, он источал живительную энергию, глаза его сверкали решимостью, когда он говорил о будущем. Принц еще юн, но рядом с ним есть прекрасные сильные люди — граф Пемброкский, граф Солсбери, Лэнгтон. Эти люди способны внушить ему понятия о чести и справедливости. Присяга, которую Джон принес папе, умерла вместе с ним. Англия уже не вассальное государство, и аннулирование Хартии вольностей теряет всякий смысл. С таким поводырем принц с юных лет узнает, в чем состоят его долг и права.

Джоанна соглашалась со всем скорее потому, что радовалась надежде, которую излучали глаза Джеффри. Она едва ли понимала, о чем он говорит, хотя и знала, что о важных вещах. Счастье настолько завладело ею, что Джоанна опомнилась лишь спустя несколько часов: она до сих пор не только не предложила уставшей матушке отдохнуть, но даже не распорядилась насчет еды для нее!

Она быстро побежала наверх. Джеффри последовал за ней. Элинор сидела около Иэна, взяв его за руки. Их спокойные лица тоже светились надеждой. Джоанна повернулась было, чтобы выпроводить Джеффри из комнаты, но Элинор, улыбаясь, разрешила ему войти.

— Иэн пообещал, что скажет не больше двух слов, после чего будет спать.

— Он может совсем ничего не говорить! — поспешил Джеффри успокоить Элинор. — Мне уже известно о смерти короля, и я готов, даже больше чем готов, защищать принца. Я поеду сегодня же вечером, если вы сочтете это необходимым, и поклянусь в верности за себя и за вас. Затем наберу отряд. Теперь, когда Джона больше нет, они откликнутся без колебаний, я знаю это. Адам тоже поедет и присягнет.

Лицо Иэна просветлело, а губы его дернулись в слабой улыбке.

— Тебе не обязательно ехать сегодня, — тихо сказал он, с трудом, но и не без удовольствия. — Ты должен хотя бы попрощаться с женой.

— Не пугайте меня! — громко засмеялся Джеффри. — Для этого мне хватит и нескольких минут.

— Уж лучше посвяти этому побольше времени…

— Иэн, не трать напрасно слова на всякую чепуху! — вмешалась Элинор. Она не могла не улыбнуться: даже озабоченность не помешала ей увидеть ярко вспыхнувший румянец на щеках дочери.

Иэн кивнул головой, продолжая улыбаться. С минуту он собирался с силами, а затем сказал Джеффри:

— Я не знаю, чего от нас будут требовать, но мои вассалы тоже откликнутся на призыв, даже те, что находятся на севере. Все отлично знают: Людовик никогда и не подпишет, и не признает Хартию вольностей. Я дам тебе письмо, так что ты сам сможешь собрать моих людей, если в них возникнет нужда, прежде чем я достаточно окрепну.

Последние слова он произнес едва слышным шепотом.

— Хватит! — в один голос воскликнули Джоанна и Элинор.

— Подождите… — прошептал Иэн.

— Джеффри не уедет сегодня вечером! — решительно заявила Джоанна. — Завтра вы расскажете ему все, что считаете нужным.

С этими словами она подтолкнула Джеффри к двери. Удалилась и сама, но только в темный уголок, где несколько минут ждала, пока Элинор успокаивала Иэна и он засыпал. Затем Джоанна отвела матушку в сторону и настояла, чтобы и та поспала.

Элинор проснулась поздно, гораздо позднее, чем ожидала Джоанна. Она приняла у дочери дежурство у кровати мужа, крепко обняв Джоанну.

— Мне жаль, любовь моя, что я так долго спала, оставив тебе лишь несколько часов для прощания с Джеффри, — прошептала Элинор. — Я вижу, он поправляется. Слава Богу! Я не буду просить тебя рассказать мне сейчас, как все случилось, не буду задерживать тебя благодарностями за то, что ты спасла жизнь моему Иэну. Иди же! Иди к своему мужу.

Поскольку Джоанне ничего другого и не оставалось, она ушла, разрываясь между желанием и страхом. Тревоги ночного бдения у кровати спящего мужчины, мысли о необходимости помогать ему, если он попросит, мгновенно вылетели из ее головы.

По мере приближения ночи Джоанна все меньше и меньше становилась уверенной в том, что чудо, о котором она так долго умоляла Бога, не исчезнет. Она не смогла бы жить, если бы Джеффри вдруг снова погрузился в омут небытия.

Страх Джоанны чуть было не перешел в разочарование, когда она обнаружила, что Джеффри спит глубоким сном. Она бесшумно разделась и осторожно легла рядом. Если бы он не проснулся, она так и мучилась бы сомнениями. Однако, когда кровать прогнулась под ее телом, Джеффри тотчас же заключил Джоанну в свои объятия. Он нашел ее губы, стал целовать и ласкать ее тело.

Не страдай Джоанна так сильно, она поняла бы, что эти действия и являются доказательством его исцеления. За все эти месяцы, минувшие после опустошительного похода на восток, он ни разу не искал ее любви. Когда желание Джоанны становилось нестерпимым, она сама делала первый шаг. Тогда Джеффри служил ей — а вернее сказать, обслуживал ее, — делая вид, будто получает удовольствие. Для нее это было страшнее его отказа. Иногда, к ужасу Джоанны, Джеффри настолько уходил в себя, что так и не достигал кульминационного момента, когда она уже чувствовала оргазм. Джеффри прекрасно знал тело жены. Он знал, как возбудить ее, даже если ее сердце разрывалось на части.

По мере возбуждения усиливался и страх Джоанны. Лицо Джеффри оставалось непроницаемым. Его глаза — зеркало его души — были закрыты.

— Открой глаза! — закричала Джоанна. — Я не вынесу этого… открой глаза!

Они открылись тотчас же и блестели теперь в тусклом свете ночной свечи.

— Любимая! — прошептал Джеффри. — Я тебя чем-нибудь обидел?

— Нет, — вздохнула Джоанна. — Нет…

С Джеффри все в порядке: он видит ее! Истинная страсть, а не простая потребность плоти мгновенно овладела Джоанной.

— Что я сделал не так? Чего именно ты не выносишь?

— Потом… Я расскажу тебе позже… А сейчас люби меня… Люби меня!

Джеффри последовал совету Иэна: посвятил любви больше времени, чем несколько минут. Он заставлял Джоанну стонать от наслаждения, а затем снова замирать в трепетном ожидании, каждый раз все сильнее и сильнее возбуждая ее, пока она наконец не закричала, как когда-то во Франции: «Быстрее! Быстрее! Пожалуйста!» Они одновременно подошли к окончанию, из их уст рвались стоны, но похожие на песнь наслаждения. Так они и уснули в объятиях друг друга, перевернувшись на бок, чтобы Джеффри не задавил своей тяжестью Джоанну.

Утром последние сомнения Джоанны улетучились. Она так и проснулась в объятиях мужа. Он уже не спал, рассматривая ее с серьезным вниманием любящего человека, чуть откинув голову, чтобы лучше видеть лицо Джоанны.

— Бедненький Джеффри! — пробормотала она. — У тебя, должно быть, все затекло, коль ты держал меня так всю ночь.

Джеффри ничего не ответил на это, лишь слегка улыбнулся, чтобы показать, что слышит ее.

— Так чего ты не выносишь? — спросил он.

Джоанна надеялась, что Джеффри уже забыл об этом. Но, решила она, лучше сказать правду, чем позволить ему уехать в неведении.

— Я думала, что ты… не знаю, как это назвать… оказывал мне услугу, чтобы утолить мою страсть, хотя сам не хотел… сам ненавидел меня все эти месяцы…

— Ненавидел?! Тебя?! — Джеффри пришел в ужас. — Ты — моя жизнь! Дыхание моего тела! Бог свидетель: если бы не ты, я бросился бы на первый же меч, обнаженный против меня!

— Может быть, это и правда, но в таком случае ты ненавидел меня за то, что я связываю тебя с жизнью.

— Только не тебя… никогда! Я предвидел лишь бесконечные годы страха и боли, а потом… Я знаю, что бывает с женщинами, даже если они и знатные леди, когда их захватывает неприятель. Я не смел заговорить об этом, утешая себя мыслью, что, если мы проиграем, я убью тебя сам. Я скрывал от тебя это и не видел, что приношу тебе своим молчанием лишь горе. Любимая, прости меня!

— Любовь прощает все, ибо она не знает гнева. Ответь мне только на один вопрос. Если то, что ты говоришь, правда, почему же ты тогда вел себя так… так равнодушно в постели?

— Равнодушно?! — Джеффри, смутившись, покраснел, а затем рассмеялся. — О Боже! Идиотизм какой-то! Я знал это, и все же ничего не мог с собой поделать. Я не хотел, чтобы ты подарила этому миру ребенка. Я видел, какие ужасы ждут нас, если бы мы вообще выжили, — бегство, тюрьма, голод. Ребенок просто не выдержал бы их. Я был готов не делить с тобой постель, но… но, Джоанна, я не был равнодушен!