Нежный плен

Джоанна могла бы переубедить его: это были ее люди и подчинялись они ей. Но Джеффри тихо сказал:

— Привал только продлит мои мучения. Мне не будет больнее, но страдать дольше необходимого я не хочу. Любимая, если я вдруг начну падать на тебя, а ты найдешь в себе силы удерживать меня, то просто поезжай быстрее. Тогда я ничего не буду чувствовать. А еще лучше, если позади сядет кто-нибудь из мужчин и будет поддерживать меня.

Слова его не были лишены здравого смысла, и Джоанна уступила, не согласившись лишь с тем, что поддерживать его должен мужчина. Руки ее ныли, а тело разрывалось от боли, поскольку ей постоянно приходилось отклоняться, чтобы не задеть рваную рану на плече Джеффри. Вдобавок ко всем ее несчастьям на второй день начался дождь. Джеффри знобило, но он все время сбрасывал с себя плащ, которым Джоанна пыталась укрыть его, невнятно бормоча при этом, что дождь будто бы дает ему приятную прохладу. А когда Джоанна прикоснулась к его лицу, то обнаружила, что у него сильный жар.

Несмотря на усталость, она совсем не спала в эту ночь. Джеффри беспокойно метался, стонал, жалобно звал жену, но не узнавал ее, когда она начинала успокаивать его. Джоанна решила, что они не могут ехать дальше. Только к утру жар спал, и Джеффри хриплым голосом стал умолять ее продолжать путь.

— Я не вынесу, если мне станет чуть-чуть лучше, а потом снова начнется лихорадка. Я хочу побыстрее попасть домой, где и смогу отдохнуть.

И снова Джоанна уступила, но не только потому, что Джеффри умолял ее об этом. Она едва ли могла помочь ему здесь, в лесу. Он почти все время теперь пребывал в бессознательном состоянии, поэтому и страдал меньше. К тому же стало холоднее, особенно ночью, а у них уже не оставалось ничего сухого и теплого. Ночь во влажной одежде на холоде могла погубить Джеффри так же легко, как и дальнейшее путешествие. Днем Джеффри то впадал в забытье, то снова приходил в себя, то бредил, то обретал способность мыслить вполне здраво. Вечером он не притронулся к еде и снова перестал узнавать Джоанну.

Эдвина посоветовалась с сэром Ги и подошла к госпоже.

— Вы должны предоставить его мне, — сказала она. — Все равно он не узнает вас, а вам необходимо поспать, иначе вы не сможете помогать ему.

— Да-да… — рассеянно согласилась Джоанна. — Я посплю с ним. Оставь меня, Эдвина.

— Если вы останетесь здесь, то не уснете. Стоит вам услышать его стон, как вы тотчас же побежите к нему. Дождь кончился. Лучше вам уйти… Миледи, вы можете выпороть меня, даже убить, а если захотите, можете распорядиться, чтобы наказали и сэра Ги, но… если не уйдете отсюда по своей воле, мы уведем вас силой.

Джоанна совсем ослабела, сил не было даже для гнева. Она заплакала, но не сопротивлялась, когда сэр Ги поднял ее и понес. Закутанная в три плаща, Джоанна лежала, тихо всхлипывая и прислушиваясь, не раздастся ли голос Джеффри. Теперь, когда ее не было с ним, он как будто успокоился, Джоанна порицала себя: уж не нарушила ли она одну из заповедей матушки, позволив, чтобы ее беспокойство перешло к больному? Но изнеможение не позволило ее мучениям, вызванным чувством вины и другими мыслями, длиться долго. Сон оказался как нельзя кстати, ибо Джоанна все равно не нашла бы покоя, приписывая молчанию Джеффри разные причины.

Эдвина обращалась с больным не так деликатно, как госпожа. Она заглушала его стоны, крепко зажимая ему рот ладонью. Не так уж все и скверно. По крайней мере, их никто не преследует.

Сэр Ги не мог рассчитывать на помощь лорда Джеффри или леди Джоанны. Джеффри потерял способность здраво мыслить, а Джоанну, решившую, что ее муж умирает, ничто уже не трогало. Однако удача улыбнулась им. В одной убогой деревушке, где сэр Ги остановился, чтобы купить провизию, женщина, с которой он торговался, приняла его за француза. Проклятия на английском языке посыпались на его голову, когда он расплачивался с ней. Сэр Ги, запинаясь, сказал женщине несколько слов, которые знал на этом языке, и поспешил за Нудом. Тот на своем родном языке рассказал ей об их положении и нуждах. Женщина согласилась спрятать своих соотечественников.

Лачуга, предоставленная им для отдыха, несмотря на грязь и зловоние, все же была теплой и сухой. Джоанну снова согревал лучик надежды. Она вспомнила имя торговца из Остенде, приезжавшего в Роузлинд. В надежде на будущую выгоду и привилегии он мог рискнуть помочь им. Сэр Ги разыскал торговца, который на чем свет стоит ругал французов, конфисковавших товары и оставивших его, по сути дела, без работы. Он с радостью согласился перевезти всю группу в Роузлинд. Сэр Ги не сомневался, что этому человеку можно доверять. Войны с Францией всегда рано или поздно заканчивались, а торговля с Роузлиндом — дело постоянное, никак не временное. Она еще много лет будет приносить огромную прибыль торговцу, но только в том случае, если он не выдаст дочь владелицы Роузлинда.

За доверие им воздалось сторицей. Торговец приехал сам с запряженной повозкой для Джеффри. У городских ворот он сказал, что это его больной друг, за которого он ручается, и, не став ждать груза, вышел в море с первым отливом. О плате он даже речи не вел, ибо давно знал владелицу Роузлинда. Как он сам сказал, Бог вознаградит его за благочестивый поступок, ибо для свершения праведного дела иногда приходится отказываться и от выгоды.

Его надежды воздались ему огромным вознаграждением, в чем он, впрочем, ничуть не сомневался. Когда Джеффри заботливо доставили в Роузлинд, торговец получил сполна: много серебряных и золотых монет, драгоценных браслетов и ожерелий. Три корабля с товаром не принесли бы ему такой прибыли, а его акт доброй воли обещал увеличить за счет привилегий будущие доходы и уменьшить налоги на многие годы.

Роузлинд уже сам по себе, со своими огромными каменными стенами, шумом моря и благоухающими запахами пряностей и роз простынями, оказался целительным для Джеффри. Уже через несколько часов, после того как его помыли и уложили в кровать, лихорадка пошла на убыль. Когда ее обняла матушка, с плеч Джоанны будто гора свалилась. Наконец-то она снова может почувствовать себя беззаботным ребенком, переложив на некоторое время бремя ответственности на другие плечи, может ни о чем не думать и не блуждать в лабиринте усталости и страха!

Джоанна не могла себе отказать лишь в том, чтобы не присматривать за Джеффри, и Элинор не пыталась препятствовать ей. Она успокоила и убедила дочь, что та правильно ухаживала за мужем.

Однако им не удалось предотвратить нежелательные последствия болезни Джеффри. К концу октября он избавился от лихорадки, но рана на бедре так и не зарубцевалась. Как только Джоанна поняла это, она осторожно сказала Джеффри, что он будет прихрамывать. Пока Джеффри был очень слаб, он не заговаривал на эту тему. Достаточно окрепнув для того, чтобы снова думать о сражениях, Джеффри попросил позвать Иэна: пусть тот осмотрит его рану. В вопросах, касавшихся сражений, Иэн для Джеффри был непререкаемым авторитетом.

— Сильно ли будет мешать мне эта рана? — спросил Джеффри, когда Иэн закончил осмотр.

— Ты не сможешь быть уже таким желанным партнером для танцев…

На лице Джеффри отразилось замешательство, но он тотчас же рассмеялся.

— Это правда, милорд?

— Конечно, правда. Разве я тебе враг? Разве стану я лгать в деле, которое может стоить тебе жизни, умалчивая о слабом месте, какое нужно беречь? Лгать в таком деле глупо и опасно. — Иэн пожал плечами. — Ты не сможешь бегать или ходить так же быстро, как прежде… Но тебе об этом уже известно от Джоанны, да и любой рыцарь в латах вряд ли способен быстро бегать. Возможно, рана скажется на твоем участии в рыцарских турнирах. Мне придется испытать тебя, прежде чем я смогу с уверенностью говорить об этом… Но при твоих боевых качествах, — с нежностью добавил он, — никто и не заметит ничего.

— До этого лишь нескольким людям удалось побороть меня. Я уже не смогу так же крепко держаться в седле?