Страница 1 из 1
Глава 1
Черт возьми! Последнее, что я успел запомнить, — невероятно яркая вспышка. В глазах заплясали черти, а затем так шандарахнуло, что я вмиг потерялся. И — все. Потом — гул, больше ничего. Будто само пространство разлетелось на осколки, и сознание мое полетело неведомо куда… Будто кто-то нажал на паузу на VHS-видеомагнитофоне: экран застыл, пошла рябь. И в моем сознании, как нечеткие фотографии, начали мелькать самые яркие моменты из жизни.
Вот я, молодой курсант, принимаю присягу. Вот учебка, казарма, располага, боевое братство. Потом Афганистан — потеря близких друзей, разочарование, новые звания, кровь, много крови... Вот я возвращаюсь домой. Увидел первую седину в висках матери. Вот получаю капитана, отправляюсь по приказу на учебу, спецкурс — все с того момента поменялось в жизни. Вот развал Союза. Слом системы. Это было страшно и непонятно для всех. Мы не знали, как реагировать тогда. Как кутята, которых несут топить на речку, лупают глазами, ничего не понимая, что происходит. Вот и мы тогда, в девяносто первом, были такими же кутятами. А вот я уже командир группы спецназа — Грозный, девяносто третий. Ранение в ногу и хромота. Выход на пенсию. Возвращение на малую родину, одиночество.
Все это промелькнуло за мгновение, и будто ураганом все эмоции, чувства вырвались наружу. Я всю жизнь был обычным солдатом. Не хуже и не лучше других. А что теперь? Зачем я вообще поперся в эту станицу на Северный Кавказ?!
Мне письмо пришло. Родственник у меня, оказывается, обнаружился — старый дед среди казаков, при смерти. Я и не видел-то его никогда. Вообще не знал, что у меня на Кавказе есть родственники.
Ну и сам я после всех мясорубок, в которых побывал за свою жизнь, ощущаю себя лет на семьдесят. Хотя реально пока имею лишь пятьдесят два. Голова седая уже считай полностью, да еще эта проклятая хромота, привезенная из первой чеченской.
Последние годы я и не жил толком, а тут появился хоть призрачный шанс, что тебя кто-то ждет, пусть даже на пороге смерти. Это было не просто любопытство. Скорее, последняя попытка найти хоть какую-то точку опоры, прежде чем окончательно свалиться в пустоту. Так что я действительно обрадовался, когда пришло письмо типа: так, мол, и так, приезжай! Адрес прилагался. Купил билеты. Собрался да поехал.
В душном плацкарте из своей деревни в Вологодской области за несколько суток добрался до Пятигорска. Там взял такси и поехал в станицу Волынская.
Дед и правда оказался почти при смерти. Старый лунь… Как вообще он дожил до таких лет? Сколько ему годов — девяносто, сто, сто пять? Как он мог вспомнить адрес какого-то внучатого племянника? Да и то, что вообще существует в природе этот племянник? Бог его знает. Но вот как-то сподобился. Соседка его письмо мне и отправляла. Видать, он донимал ее сильно с этой просьбой.
Дед лежал в маленькой хате. Обычная мазанка, какие часто можно встретить на Кубани или на Дону. Здесь, на Северном Кавказе, я еще в бытность первой чеченской такие видал. Махонькая комнатка, еще меньше закуток под кухню, всего пара окошек. И дед на лежанке.
Он уже говорить толком не мог. Узнать, как он меня нашел, как вообще это произошло — все это теперь не представлялось возможным. Но зато глаза! Взгляд его был твердый, властный, холодный. Я многое в своей жизни повидал, но такого пронзительного взгляда еще ни у кого не встречал. Даже у бывалых отцов-командиров, прошедших через многое, такого не припомню.
Я подошел к лежанке, перекрестившись на образа в красном углу. Дед одним лишь взглядом попросил опуститься на лавку рядом. Я сел. Он протянул сухую руку в мою сторону — я в ответ подал свою. Схватил он меня за запястье, и у старика в руках оказалась невероятная сила. «Черт возьми, откуда… В этом тщедушном теле столько дури», — подумал я тогда.
— Кх-мх-мх! — покряхтел дед. — Гришка! — сказал он сухим, каркающим голосом.
— Да, дед, я... — почему-то согласился с ним, хотя никаким Гришкой я отродясь не был. Всю свою сознательную жизнь считался Алексеем Прохоровым, о чем и в паспорте было зафиксировано.
— Гришка! — вновь повторил он.
— Да, дед, я рядом! — снова откликнулся я. Что-то внутри не позволило ответить ему по-другому.
— Там! — второй рукой показал он на угол хаты, где стоял старый деревянный сундук, окованный железными полосами. Я понял, что мне нужно его открыть. Подошел, попытался — нифига подобного, сундук был заперт на замок.
— Ключ! — прохрипел дед, показывая рукой на свою сухую, как у мумии, шею. Там, рядом с нательным крестом, висел на шнурке массивный, тяжелый ключ.
Аккуратно, чтобы не потревожить старика, я снял ключ с его шеи. Вернулся к сундуку. Открылся он на удивление легко. Такое ощущение, что кто-то недавно смазывал механизм. Щелчок — и крышка отворилась.
Внутри я увидел сокровища деда, которые он берег, хранил и хотел передать своему наследнику — вероятно, тому самому Гришке. Только где он, этот Гришка? Я не знал. Но что-то внутри подсказывало — не стоит расстраивать старика.
— Шашка! — сказал дед.
Я снова заглянул в сундук. Там лежала потертая портупея, какой-то древний штуцер, карабин Мосина в довольно хорошем состоянии, охотничье ружье — двустволка двенадцатого калибра, ижевская, похоже. Припасы охотничьи в старых коробках, коробки с патронами для карабина, достаточно много последних, три набитых чем-то рюкзака. Аккуратно уложенная парадная черкеска с серебряными газырями. И рядом с ней продолговатый сверток — я понял, что речь идет именно о нем.
Достав этот сверток, я вернулся и присел на лавку перед стариком.
— Разверни! — приказал дед хриплым голосом.
Я стал разворачивать холстину. Под ней оказались ножны — простые, потертые, но еще довольно крепкие. Никакого серебра, насечек и прочих финтифлюшек, которые сейчас модно лепить на подарочных шашках подобного рода.
Знаю — дарил такую своему командиру лет пять назад на юбилей. Она была из Златоуста, в подарочном исполнении. А здесь все очень просто, но при этом чувствовалась какая-то сила, энергия что ли. Вещь серьёзная, не игрушка — это сразу понятно.
Баланс — идеальный, будто клинок был продолжением руки. Я водил пальцем по мелким, едва заметным узорам булата — это была не гравировка для красоты, а сама душа клинка. В моих руках лежала не просто сталь. Лежало — наследие предков.
Я слегка вытащил шашку из ножен. Лезвие вышло сантиметров на десять, не больше.
— Кровь! — прохрипел дед, показывая на свою руку.
Я замер, пытаясь осмыслить его слова, но ничего не понял. «Что за чертовщина происходит? Какая кровь, и при чем тут его рука?»
Он еще раз показал мне на свое запястье, и тут я разглядел на нем три точки. Они даже не выцвели с годами. Такие яркие, будто татуировку нанесли совсем недавно. Хотя татуировка ли это вообще? Может какие-то странные родимые пятна?
А дед продолжал тянуть ко мне руку и требовательно хрипеть, указывая взглядом на шашку.
Я понял, что он хочет взять шашку, и, конечно, вложил рукоять ему в ладонь. Дед, держа шашку в левой, поднес к клинку свою худую, морщинистую правую руку.
Он провел рукой по лезвию — и кровь деда стала впитываться в клинок. Тонкие красные струйки бежали по металлу и словно растворялись в нем. Порезал он как раз то место, где были три точки.
— Руку! — сказал он мне.
Не знаю, почему я это сделал. Здравого смысла в этом не было ни на грош. Но я протянул руку деду. Он левой схватил ее, перевернув запястьем к себе, и быстрым движением клинка нанес мне точно такой же порез, как и себе.
Когда из моей руки тоже потекли на клинок красные струйки, дед приложил свою руку тем местом, где были три точки, к моей.
Конец ознакомительного фрагмента.