Страница 93 из 94
Жую четвертый огурец и смотрю на жену. Она пригубила вино и пытливо смотрит на меня. В ее глазах отражается алое пламя.
Она ждет.
Ох, выбрал же я себе жену и любимую!
— Спрашивай.
Она подняла брови:
— Я уже спросила. Кто ты, Михаил Романов?
Молчу секунд десять, затем серьезно смотрю ей в глаза и спрашиваю с некоторой тоской:
— Маша, любимая, ты уверена, что хочешь знать это?
Жена глубоко вздохнула, посмотрела в огонь некоторое время, затем кивнула:
— Да. Я не смогу спокойно спать, не зная ответ. И… я не смогу с тобой жить, если ты мне не скажешь правду.
А сможешь ли со мной жить, если ты эту правду узнаешь? Вот в чем вопрос…
Пожимаю плечами.
— Что ж, быть по сему. Я — Михаил Александрович Романов…
В глазах любимой тоска и разочарование.
— … тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения. От Рождества Христова, хотя у нас так уже и не говорят…
Маша резко вскинула голову, пытаясь понять, насколько я серьезен.
— … женат не был, детей там, в будущем, не имею, кадровый офицер, майор, это как нынешний капитан, служил в авиации, пилотировал вертолет Ми-24, над вертолетами сейчас Сикорский работает. Ну, что ещё? Прошел там две войны. Имею ордена и медали. Ушел в запас и руководил медиа-холдингом… гм… чем-то таким, чем руководит сейчас граф Суворин…
Она напряженно молчала.
— … телевидение, радио, газеты, съемки фильмов, концерты и прочее. Короче говоря, формировал общественное мнение. Что еще? Попадать сюда не планировал и даже не подозревал о такой возможности. За каким-то лешим в январе 2015 года согласился совершить экскурсию в грот Эхо в Гатчинском дворце, ударился там головой о потолок и, внезапно, оказался в теле Великого Князя Михаила Александровича аккурат в то утро 27 февраля 1917 года. Революционеры хотели меня расстрелять, но я был против, ну, и пошло-поехало. Из дополнительных сведений биографии могу сообщить, что Великий Князь Михаил Александрович приходится мне прадедом, равно как и Ольга Кирилловна Мостовская приходится мне прабабкой, а мальчик Миша — мой дед. И вот теперь подумай сама, мог бы я тебе изменить со своей прабабкой?
Я так открыто смотрел ей в глаза, что она, не выдержав, прыснула. Она смеялась долго и заливисто. Такой ее смех я уже видел неоднократно. Это нервный срыв. Не знаю, насколько она поверит мне, но прыгать уже точно не будет. Пока. Но смех этот…
Отсмеявшись, и промокнув платочком глаза, Маша, ожидаемо, взяла себя в руки. Она глядела в огонь и молчала, переваривая все то, что я сейчас обрушил на её голову. И её настроение мне совершенно не нравилось.
Наконец, она сказала глухо:
— Мне нужно побыть одной. Не провожай меня.
Встала и ушла в дом.
Вот так.
Чего я добился своей правдой? Бог весть. Но, Бог же и свидетель, не я этого захотел.
Не я.
Но любимую я потерял. Без сомнений. И, похоже, потерял навсегда.
Налив себе еще с полстакана водки и закусив грибочками, салом и черным хлебом, я просто апатично растянулся на траве, глядя на звезды.
На душе было тошно и тоскливо.
Хорошо вам, звезды. Мерцаете себе где-то там, а мы тут страдаем вместо вас. Но, с другой стороны, если бы не мы, то кому бы вы светили вообще?
Рядом стрекотал кузнечик.
Как давно я просто не лежал на траве? С фронта. С какого фронта? В каком времени?
Зачем я Маше всё сказал?
А разве мог не рассказать?
Но, вот теперь я уж точно исправил чистовик своей жизни, написанный мною ранее. Все свои планы и надежды.
Исправил навсегда.
Не будет ничего этого.
Все смешалось в доме Облонских…
Будь оно всё трижды проклято.
Как же я устал от всего.
Ничего не хочу больше.
Ничего.
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года.
— Вставай.
Усиленно моргаю. Маша в халате стоит надо мной и брезгливо оглядывает разгром на поляне. Покосившись я заметил опрокинутую бутылку водки и стакан ей под стать, перевернутое хрустальное блюдце и грибочки по всей стола округе. С огурчиками вперемешку.
Жена мне протягивает руку.
— Вставай. Дай прислуге убрать за тобой.
О, наконец-то я почувствовал себя алкашом-пропойцей. Кряхтя поднимаюсь без женской помощи.
Не оглядываясь, безразлично пошел в дом, лишь слыша за спиной резкие распоряжения Императрицы.
— Господа, приберите это как следует. Государь во сне рукой махнул и перевернул.
Можешь им передать, что, если будут болтать — расстреляю.
Ввалившись в свой кабинет, я рухнул в кресло. Только размечтался о любимой женщине, о семье, о счастье и все пошло прахом. Понятно ведь, что наша любовь обречена. Невозможно жить с человеком, который знает твое будущее. И всех будущее. И манипулирует им, как хочет.
И куда мне теперь? Как жить с этим?
Всевеличие, твою мать!!!
Карточный домик…
Скажу честно — от отчаяния хотелось просто рыдать.
Выпить?
Нет, больше не хочу. Ничего уже не хочу. Ничего…
По щеке пробежала влага.
Ну, и пусть.
Мне уже всё равно.
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года.
— Миша.
Ладонь мягко легла на плечо. Поднимаю голову. Маша. Обеспокоенно смотрит на меня.
— Миша, с тобой все в порядке?
— Нет.
Я буркнул и вновь закрыл глаза. Слышу хмыканье.
— Так, дорогой, хватит валять дурака. Не уподобляйся своему прадеду.
Вдруг я ощутил Машу на своих коленях, её объятия, горячий вкус её губ и открыл глаза. Спокойное черное пламя в очах любимой. Обычное черное пламя, как и всегда. Ответить я ничего не смог.
Физически.
А мычать было глупо.
Да и зачем?
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 2 июня 1919 года.
Мы вновь сидели у костра. Только в этот раз нас было четверо. Сашка, едва стоящий на ногах и постоянно падающий при попытке сделать более двух-трех шагов, Вика, которую надо было все время сторожить от попыток всунуть прутик в огонь, расслабленная Маша с привычным бокалом итальянского «Lacryma Christi», и ваш покорный слуга, пытающийся ловить детей и не допустить каких-то эксцессов.
Семейная идиллия.
Ну, почти.
А, кстати, был еще мангал с шашлыками, который также был на мне. Так что тут был и швец, и жнец, и на шашлыке дудец.
— И как там, в будущем?
Маша мечтательно смотрела на звезды.
Я запнулся и, нахмурившись, спросил:
— Маша, скажи честно, тебе не страшно, жить с человеком, который знает будущее?
Она отпила вино и покачала головой:
— Нет, любимый. Я всю ночь плакала. Даже рыдала. Мне было ужасно плохо. Просто ужасно. Я несколько часов стояла на коленях и молилась Богородице. Я просила мудрости и силы духа. И под утро Она мне ниспослала и то, и другое. Всё, о чем я Её молила.
Я вспомнил, как я в это время дрых пьяный на поляне и промолчал. Вероятно, уши у меня горели, как у Мишки в моем кабинете. Надеюсь, что в пламени костра не так видно.
Маша посмотрела на меня серьезно:
— Мне теперь не страшно с тобой жить по очень простой причине — ты не знаешь моего будущего. Ни моего, ни наших детей, ни кого бы то ни было. Твои действия все изменили, изменили историю, и будущее каждого из нас. Наверняка в твоей истории я вышла замуж не за тебя, так?