Страница 36 из 41
— Хорош вояка! — воскликнула мать. — С тобой в самый раз на Кронштадт идти!
— Сходи заместо меня! — лениво отозвался парень. — А я у печки постряпаю.
— Стряпай!
Мать громыхнула ухватом и больше до солдатских котелков не дотрагивалась. Пришлось красноармейцам самим доваривать суп. Они по очереди подходили к печке, и каждый следил за своим котелком, чтобы не выкипел, не расплескался навар. Позавтракав, они ушли.
Мальчишки тоже удрали на улицу. Дома оставаться опасно. Мамка могла выдумать что-нибудь. Она и так уже порывалась уложить их спать. Говорила, что поднялись ни свет ни заря — не выспались. А ночью спать не придётся.
В деревне всё изменилось. Оживились переулки. Сновали красноармейцы. Битюги с широченными копытами везли на санях воинскую поклажу. Но самое главное, что особенно поразило мальчишек, — это раскрытые ворота у Бугасова. У него и калитка всегда была на запоре, а тут обе створки ворот распахнуты настежь. Во дворе дымила походная кухня. На крыльце и на чурбаках, расставленных по всему двору, сидели красноармейцы и деревенские мужики. Толковали о чём-то. Всякий, кто проходил мимо ворот, обязательно сворачивал туда и присоединялся к разговору. Вошли во двор и ребята.
— Морскую крепость — да с сухопутья! — возмущался один из деревенских мужиков. — Две войны прошёл, а такого — нет, не видывал!
— Лёд — вот где штука! — басом сказал пожилой красноармеец. — Я в него пальцем, а он — как тёплый коровьяк, только не воняет!
— Не декабрь — март на дворе! — поддержали его.
— Раздобреют раки на нашем мясе! — крикнул молодой парень, с которым поссорилась мать, и добавил тише: — Сняться — да по домам! Я ещё сам раков попробовать хочу!
— Братцы! — совсем уже шёпотом произнёс кто-то. — Болтают, два полка уже снялись! Невельский и Минский! Отказались на лёд выходить!
Стало так тихо, что слышно было, как булькает каша в походной кухне.
Бугасов сидел на козлах у сарая. Пёс на укороченной цепи лежал у его ног. Когда наступила тишина, Бугасов слез с козел, дохромал до кухни, хмуро оглядел заполнивших двор людей.
— Не то!.. Не про то!.. Крепость! Лёд!.. Русский солдат — он по воздуху доберётся и любую крепость на штыки вздымет!.. Не то!.. Обижают мужика! Оттого и лёд тонкий! Оттого и крепость не по зубам!.. Зачем её брать-то? За что воевать? За продразвёрстку? Нету русского мужика на это дело и не будет!
— А без русского мужика пропадём! — сказал кто-то сзади мальчишек, стоявших у ворот.
Они оглянулись и позадирали головы, потому что человек был высоченный, а усы — до самых ушей, без всякого преувеличения.
Во дворе началось беспорядочное движение. Красноармейцев потянуло к воротам, но там стоял он — тот военный, которого они испугались.
— Сидите, товарищи! Сидите!
Но никто не садился. По двору шёпотом передавалось какое-то слово, которое мальчишки так и не услышали, но они догадались, что этот усатый военный — очень большой командир.
Красноармейцы растерянно поглядывали по сторонам. Один Бугасов не растерялся.
— Ты над мужиком не шуткуй! — крикнул он.
— Без шутки и говорю: пропадём без русского мужика! — повторил военный. — Это Ленин сказал. И не только сказал, а продумал, как сделать, чтобы мужик-труженик стал опорой Советской власти. В Москве работал Десятый съезд партии…
— Что из того? — махнул рукой Бугасов. — Нам сеять надо, а не съезды съезживать! А сеять-то и неохота!
— Охота придёт! — уверенно сказал военный. — Будешь сеять!.. Сеять будешь уже без продразвёрстки. Отменят её!
— Слова! — проворчал Бугасов, но видно было, как оживились его глаза.
— Слова! — подтвердил командир. — Только большевистские! А большевики даром слов не бросают, говорят прямо, как есть! Была война — объявили продразвёрстку и честно предупредили: будем брать у крестьян все излишки. По-другому нельзя, по-другому — гибель!.. А теперь война заканчивается…
— Ой ли! А не начинается? — усмехнулся Бугасов. — Не было Кронштадта — ан есть! Выходит, ещё один фронт открылся!
— Закроем мы этот фронт! С твоей помощью закроем.
— С моей?
— С твоей… Ты мужик умный, всё понимаешь!.. Скажи честно, как я с тобой говорю: пройдут войска по льду?
Бугасов усмехнулся.
— Шустрый какой… Быстрёхонько на лёд переехал!.. Не-ет! Ты погоди! Уж начал — так давай до конца про съезд, про заградиловку, про развёрстку!
— Ну, давай! — согласился командир и начал объяснять просто и доходчиво.
Даже мальчишки всё поняли. А мужики и красноармейцы удивлялись. Получалось так, точно в Москве на съезде собрались все коренные землепашцы-хлеборобы. Собрались и вместе с рабочими потолковали по душам, выложили свои обиды и горести. По-дружески говорили, по-хорошему. И столковались. Не могли не столковаться, потому что большевистская партия — едина для всех, кто работает. Она одинаково защищает интересы и рабочих, и крестьян.
Ленин предложил заменить тяжёлую продразвёрстку умеренным налогом. И заградиловка уже ни к чему. Хочешь торговать — свободно вези продукты на любой базар. Было б что везти. А оно должно быть. Теперь ничто не мешало мужику развернуться. Работай на своей земле, только других не эксплуатируй!
— Потому я и говорю, — закончил военный, — будешь сеять!
Бугасов шумно вздохнул, покачал головой, посмотрел на командира сначала правым, потом левым глазом, словно примерялся к чему-то.
— А ведь поверил я тебе!.. И знаешь почему?
— Почему?
— Больно уж хочется верить! Очень хочется! Вы уж там… не обидьте мужика!
Военный протянул руку. Бугасов поднял свою пятерню к плечу и оттуда, сверху, бросил её в раскрытые пальцы командира.
И будто потеплело на дворе. Все опять задвигались, но уже не к воротам, а к усатому командиру. Загомонили, зашумели, а потом снова притихли, прислушиваясь к разговору.
— Лёд выдержит, — сказал Бугасов.
— А пушки как? — спросил военный. — Снег местами глубокий. Не завязнут?
— Прикажи волокуши сделать, — посоветовал Бугасов и тут же начертил щепкой на утоптанном снегу что-то похожее на огромный утюг, сколоченный из брёвен. — Кони протащат по льду — вот и дорога для пушек!
Советы посыпались со всех сторон. Конечно, даже детали подготовки к штурму были уже обсуждены в штабе красных войск, но усатый командир внимательно выслушал всех. Говорили про лестницы и жерди — с ними безопаснее перебираться через трещины и проруби; про еловые лапы, которыми можно заранее обозначить удобные проходы, чтобы не сбиться с пути, если наступать придётся ночью; про ножницы, чтобы резать колючую проволоку, натянутую на кольях вокруг острова.
Говорили и про время. Все считали, что лучше всего штурмовать крепость под утро — часов в пять. Тогда крепче и мороз на заливе, и сон у противника.
У командира спросили, кто пойдёт первым.
— Это пока военная тайна, — ответил он.
Тогда кто-то сзади задал вопрос с подковыркой: все ли будут участвовать в штурме, пойдёт ли, к примеру, Минский полк?
Усы у командира разлетелись ещё шире.
— От солдатского телеграфа тайн нет! — пошутил он. — Вы бы уж прямо спрашивали! Прямо и отвечу: да, было! Было с Невельским и Минским полками! Пришлось Ворошилову побеседовать с ними.
— И что? До чего добеседовались?
Военный рубанул ладонью воздух.
— Ладно! Открою тайну!.. Эти полки и пойдут первыми! Сами потребовали, чтобы искупить свою вину.
Бугасов как-то подозрительно повёл носом — понюхал воздух.
— Горит где-то…
— Маткин берег! — С этим возгласом красноармеец-кашевар бросился к походной кухне и откинул крышку котла. — Батькин край!.. Забыл!
Из котла вырвалось облако пара. Кашевар, высоко задирая локти, заработал черпаком.
— Не пригорела! — успокаиваясь, проговорил он и зычно крикнул: — Третий взвод! Котелки к бою!
Откуда-то в его руках появились ложка и тарелка. Он шлёпнул в неё комок горячей пшённой каши.
— Попробуйте, товарищ командир!
Военный с аппетитом принялся за еду, а у кухни быстро выстроилась очередь красноармейцев. Бугасов подкатил к командиру чурбан. Сам сел на второй.