Страница 88 из 93
— Для каких людей? Для спекулянтов из подвала дома культуры? — Дмитрий шагнул вперёд. — Всё. Сказочка закончилась.
Игорь сел на ящик с капустой и посмотрел в пол. Виктор сник. Плакат на стене как будто засиял новым смыслом.
Марина подошла к магнитофону, выключила запись. Помолчала.
— Всё. У нас есть доказательства. Теперь — по инструкции. Никаких самодеятельностей. Пиши рапорт, Штирлиц.
— А ты?
— А я позвоню Сергею. Пусть приедет. Он любит такие спектакли. Особенно когда в главной роли — не он.
Они переглянулись. Дмитрий вздохнул. Кепка его снова сползла, как и всё, что шло не по плану.
— Знаешь… ты была права. Без записи — никак.
— Конечно, — кивнула Марина. — И без меня — тоже.
— То есть теперь я официально нуждаюсь в налоговом сопровождении?
— До конца жизни.
Они улыбнулись. А на складе, среди капусты, магнитофонов и капающего с потолка советского реализма, родилась настоящая победа. Пусть и слегка пахнущая картошкой.
Комната бабы Нюры спала. Но не совсем.
Обои с выцветшими цветочками тихо шелестели от сквозняка, будто вспоминали, как в этой самой комнате в 1962-м Анна Петровна лупила мужа за недолив керосина. Ковёр с оленями в лунном свете выглядел так, будто олень вот-вот щёлкнет копытом и скажет: «А может, не разводитесь, а?» На столе — магнитофон «Весна», кассета с уликами, блокнот Марины, и рядом — коробка, из которой пахло пылью, секретами и вчерашним хреном.
Радио «ВЭФ» шипело где-то в углу, то замирая, то внезапно выдавая:
— …а в трудовом соревновании победила бригада доярок из совхоза имени Ленина…
И тут же — как из соседнего мира — зазвучала «Синяя вечность» Магомаева. Как будто сам Магомаев сидел под кроватью и пел в противогаз.
Марина сидела за столом, сжимая блокнот. Платье с цветочками слегка примялось, как будто устав от допросов, засады и Дмитрия.
— Если мы передадим запись Сергею, — прошептала она, не поднимая глаз, — он нас сам с этой авоськой и упакует.
— Упакует — не упакует, а шаг к победе мы сделали, — ответил Дмитрий, стоя у окна, где тёмный двор казался менее страшным, чем её голос. Он поправил кепку, но пиджак уже снял — устал от официальности. Как и от того, что она до сих пор на «вы» с его интуицией.
— Ты опять хочешь действовать по наитию, как всегда?
— А ты — по инструкции, как никогда.
— Мы должны закончить дело ради неё, а не ради твоего геройства, — шепнула Марина, и в этот момент…
…телевизор «Рекорд», что стоял в углу и последние двадцать лет только пылился, вдруг зашипел, мигнул зелёным и включился.
Дмитрий дёрнулся, словно в окно кто-то бросил кирпич, завёрнутый в квитанцию. Марина замерла. «Весна» тихо щёлкнула в ответ, будто поддержала.
На экране не было ни «Времени», ни кино про тракториста. Там были они. Двое. Но… не такие, как сейчас. На экране — 2025 год.
Марина и Дмитрий сидели на скамейке. Он — с седыми висками и кепкой на колене. Она — в пальто цвета кефирного пакетика и с тем же блокнотом на коленях. Они улыбались. Обнимались. И — что самое поразительное — не ругались.
— Ты… видишь это? — прошептал он.
— Это мы… — выдохнула Марина. — Через сорок шесть лет.
— Стали нормальными людьми… — пробормотал Дмитрий. — Или с ума сошли.
Марина вдруг встала и подошла к телевизору. Положила ладонь на корпус. Он был тёплый, как будто телевизор всю жизнь ждал этой ночи.
— Мы можем это исправить, — сказала она тихо, почти нежно. — Пока ещё не поздно. Пока Сергей не взял нас под белы…
— Я раскрою дело. Я сделаю всё ради неё. Ради нас, — произнёс он. Без шутки. Без ухмылки. Просто.
Она повернулась. Улыбнулась. Совсем чуть-чуть. Но Дмитрий понял: это не сарказм. Это — шанс.
— Тогда запоминай. План простой. Завтра — передача улик. Ни одного слова Сергею. Обойдём через архивный канал.
— Через архивный?
— У Анны Петровны в подвале есть старый проход к милицейскому участку. Она сама мне рассказывала, как от участкового пряталась.
— Гениально. Подозреваемые идут через архив, чтобы передать улики. Даже «Киножурнал» такого не снимет.
— Вот и не снимайся. И не импровизируй.
— Тогда ты не командуй.
— Тогда ты — слушай.
— Тогда мы… — он замолчал.
На экране — их будущие образы в 2025 году посмотрели друг на друга. Тихо. Доверительно. Как будто знали, что сейчас, в 1979-м, за ними кто-то наблюдает.
— Мы будем дома, — сказал Дмитрий. — В любом году.
Марина села обратно за стол, открыла блокнот. Сделала запись:
«Передача — 8:00. Уход до рассвета. Телевизор — странный. Дмитрий — возможен к сотрудничеству».
А «Рекорд» щёлкнул. И выключился. Как будто выполнил свою задачу. Или просто перегорел.
Из-под кровати, как назло, раздался треск — будто кто-то уронил ключи от судьбы.
— Спать надо, — сказала Марина. — Завтра — передача улик. И новая жизнь.
— Если Сергей нас не перехватит.
— Если ты снова не завалишь дело.
— Если ты не забудешь, что я — следователь, а не хоровик.
— А я — налоговая, а не твоя подружка.
— Пока. — Дмитрий кивнул. — Но это — пока.
Радио «ВЭФ» зашипело, будто одобрительно кивнуло — или, напротив, хотело добавить ещё пару строчек в этот полушпионский семейный диалог, но передумало. Магомаев продолжал мурлыкать свою «Синюю вечность», как будто весь этот нафталинный абсурд был любовной драмой с налётом капусты и госизмены.
Марина снова села к столу и раскрыла блокнот. Почерк её был чётким, как налоговая повестка, но сейчас в строчках было что-то дрожащие — как руки у завмага, когда Дмитрий на складе сказал «весёленький у вас ассортимент».
Она писала вслух, по-деловому, как будто диктовала самой себе, чтобы не забыть, зачем всё это:
— Передача кассеты — ровно в восемь. Через архивный проход. Магнитофоны и накладная — в коробку. Без разговоров. Без Сергея. Без твоих фокусов, Дмитрий.
— Фокусы? — Он усмехнулся, но уже не как герой из телеспектакля, а как человек, уставший быть клоуном. — Я всё делаю ради…
— Ради неё, — перебила Марина и посмотрела на него. На полсекунды. Может, на две. В её взгляде было что-то другое. Не злость. Не сарказм. И не привычное раздражение. Что-то… похожее на веру. Или воспоминание о вере.
— Именно, — подтвердил Дмитрий. — Ради неё.
Он снова подошёл к окну. Двор был пуст, но не окончательно. Где-то за мусоркой метнулась тень. Плавно, будто кошка. Но слишком прямая. Слишком плоская. И — слишком в форме фуражки.
— Он здесь, — тихо сказал Дмитрий. — Сергей.
Марина подняла глаза от блокнота. Посмотрела на него, затем — на окно. И так же тихо, как он, прошептала:
— Ты его привёл?
— Я? Да он за нами, как муха за борщом. С овощебазы ещё следит. Наверняка ждал, когда включим свет и начнём плясать с уликами.
— Вот и не пляши, — сквозь зубы процедила она. — Нам нужен порядок. План. Без него — мы трупы. Архивные.
— Я сдам их, Марин. Своими руками. Игоря, Виктора, всех. Дело закроем. И поедем…
— Не поедем. — Она резко захлопнула блокнот. — Сначала — сдаём улики. Потом — думаем, куда ехать. И с кем.
— Я — с тобой. И с ней, — Дмитрий снял галстук. Он с шиком повис на спинке стула, как побеждённое знамя. — А ты?