Страница 2 из 93
– Вещдоки. По делу 1979 года. Кто-то вытащил из архива по ошибке. Телевизор не включать – сказали, фонит. Надо унести в хранилище. Или куда угодно, только не у нас.
Марина уставилась на коробку, как будто та была виновата в её браке.
– Замечательно. Ты теперь ещё и телевизор у суда забрал. Может, его и в раздел имущества?
– Если он показывает «Ну, погоди!», я оставляю его себе. Ты же всё равно только «Ревизорро» любишь.
Она развернулась и пошла к третьему окну, шаг твёрдый, как при вступлении в профсоюз. Дмитрий остался с коробкой и гудящим телевизором.
Он посмотрел на старую треснутую ручку, коснулся пальцем крышки.
Телевизор чуть дёрнулся. Совсем чуть-чуть.
«Наверное, мне показалось», – подумал Дмитрий.
А потом снова посмотрел на Марину, и впервые за всё утро захотел не пошутить, а сказать что-то настоящее. Но было уже поздно: она сдавала документы, строго, как будто заполняла отчёт по возвращению с Луны.
Холл районного суда продолжал гудеть, как неисправный холодильник в общежитии МАИ. Люди толкались, бумаги шуршали, где-то у двери судья с лицом как советский портрет уверенно шагал в сторону зала заседаний, а в углу – на стареньком столе, между коробкой для забытых мобильных телефонов и катушкой проводов – стоял он.
Телевизор «Рекорд». Громоздкий, пузатый, с треснутой ручкой громкости и налётом пыли, как будто он пережил перестройку, дефолт и свадьбу двоюродного брата. Он тихо жужжал, словно мурлыкал себе под нос советский гимн на скорости x0.5. Дмитрий смотрел на него, прищурившись, как кот на рыбный развал.
– Не трогай его, – рявкнула Марина, придерживая крышку коробки, из которой торчали старые квитанции, кассеты и бумажка с пугающей надписью «Проект Хронос».
– Почему? Он милый. Прям как мой дед после трёх рюмок и песни «Тёмная ночь».
– Мы сюда не на выставку пришли.
– А зря. Тут антиквариата больше, чем в квартире у тётки Ларисы. Вот это, например... – он ткнул пальцем в обрывок бумаги, – ...прям как сценарий фантастики третьего сорта. «Проект Хронос». Звучит, будто КГБ пытался клонировать Будущего Человека, а получилось… вот мы.
Марина фыркнула, но взгляд всё же зацепился за бумажку. На секунду нахлынуло: воспоминание о маме, которая в 1987-м говорила, что в Институте Времени якобы запускали «часы, от которых волосы седели». Потом – как она отмахнулась: «Бред какой-то». Она и сейчас так подумала. Но неуверенно.
Дмитрий тем временем, как ребёнок в «Детском мире», медленно повернул ручку громкости на телевизоре. Тот коротко щёлкнул, экран вспыхнул мертвенно-зелёным и начал показывать: танцы. Да, самые настоящие танцы в Доме культуры.
Пары вальсировали, кто-то неловко наступал на ноги, женщина в ситцевом платье вела мужчину в пиджаке – всё под «Синюю вечность» Муслима Магомаева, звучащую так чисто, будто её записали только что, в подсобке.
– Что это?! – Шипела Марина, подбегая к Дмитрию. – Ты что, включил видеомагнитофон? Тут 2025 год, алло!
– Я? Да он сам! Видишь, как вспыхнул? Я только чуть-чуть повернул.
– Хватит трогать этот хлам, мы здесь за разводом! А не в архиве Капустных воспоминаний!
– Может, он нам покажет, как помириться… или хотя бы, как я выглядел с причёской в восьмом классе. Смотри, это же вальс! У тебя такое платье было на выпускном, нет?
Марина стиснула зубы, но промолчала. Потому что платье было. И даже музыка была та же. Только рядом тогда был не он, а Гена Шпилько из 10-Б, который потом эмигрировал в Канаду и стал бухгалтером с тремя собаками.
Экран телевизора вдруг мигнул. Один раз. Потом второй. Потом издал звук, похожий на чихание электросамоката. А затем – вспышка. Яркая, бело-синяя, как логотип телеканала «Культура» в судорогах.
– Дмитрий, выключи!
– Уже не я!
Экран закрутился спиралью цветных полос. Как в старом тесте сигнала: синий, красный, зелёный, белый – и в центре чёрная точка. В холле резко стало тише. Пыль на столе взлетела вихрем. Папка с документами отлетела в сторону.
– Что ты натворил?! – Заорала Марина, хватая его за рукав.
– Это будет круто! Держись!
Вихрь засосал их, как пылесос секретарши Надежды Ивановны в пятницу вечером. Всё вокруг исчезло – стол, суд, свет ламп, голос судебного пристава, чей сын учится на юрфаке. Осталась только цветная воронка, треск и их крики.
– Отпусти мою сумку!
– Это не я держу, это воронка!
– Если мы окажемся в доисторическом болоте – я тебя убью!
– Тогда лучше сейчас, чтоб два раза не вставать!
Последнее, что они услышали, был голос телевизора:
– Программа «Время». Москва. 8 ноября 1979 года.
И всё исчезло. Только коробка с вещдоками осталась стоять на столе. Молча. Пыльно.
И жужжала. Словно выдыхала.
Куча капусты, как в эпицентре продуктового апокалипсиса, жалобно шуршала, принимая на себя удар двух взрослых, юридически образованных тел.
Марина Савельева, сорок минут назад мечтавшая о тихом разводе с печатью и, быть может, капучино после, сидела по уши в качанах. Буквально. На пиджаке — пятно земли. На туфлях — след от картофельной сетки. Волосы, тщательно уложенные утром, теперь напоминали географическую карту Югославии.
– Что… это… было? – Проговорила она, не столько голосом, сколько взглядом.
– Это... капуста, – ответил Дмитрий, выныривая из зелёного завала с листом на голове, как шеф-повар в отпуске. – В лучших её проявлениях.
Он поднялся, покачнувшись, отряхнулся, поправил рубашку, которая теперь больше напоминала носовой платок после родительского собрания. Рядом в грязи валялась папка с документами на развод. Бланки подмокли, а один уже радостно прикидывался листом салата.
– Это твой талант всё портить нас сюда закинул! – Марина встала, отряхивая юбку и отплёвываясь. – Ты вообще понимаешь, что натворил?!
– Пока нет, но звучит интригующе. Мы где-то между «Полем чудес» и репетициями хора ветеранов. Смотри, какой ЗИЛ! – Он восторженно указал на грузовик у ворот. – Это же как в музее, только пахнет капустой и тоской!
Сквозь открытые ворота проносился гул двигателя. Рабочие в синих комбинезонах несли ящики с картошкой, швыряя их, как будто спорили, кто из них тайно олимпийский чемпион по метанию клубней. Один рабочий остановился, уставившись на странную парочку.
– Эй, вы кто? Спекулянты?!
Марина дёрнула Дмитрия за рукав.
– Прячься, быстро!
– Прятаться от пролетариата? Да я с ними в одной песочнице…
– Быстро, я сказала! Или хочешь объяснять, почему у тебя джинсы с молнией сзади и кроссовки как у Майкла Джексона?!
Они юркнули за ящики, между капустой и мешками с морковью. Там пахло пылью, как в сельсовете перед инвентаризацией, и чем-то смутно напоминающим школьную столовую.
– Это невозможно, – прошептала Марина. – Это абсурд, это бред… Это склад! Это… овощебаза! Мы же были в суде!
– И, похоже, теперь снова под судом, – пробормотал Дмитрий. – Ну, если за незаконное перемещение во времени тут статья.
Марина судорожно расправила подол юбки, который теперь больше напоминал памятник советской ткани.
– Подожди, подожди… – она вынырнула из-за ящиков, быстро огляделась и заметила на стене календарь. Потёртый, но с датой, вполне отчётливой: «Август 1979 года». А рядом – плакат: «Экономика должна быть экономной!»