Страница 4 из 55
Что несет могучий голос — надежду или угрозу?
Огромный зум — и Глаз Гибели…
Мозг Уисса кипел, и напрасно мигал предупреждающе внутренний глаз — врожденное чувство самосохранения на этот раз изменило дэлону.
А зумки все не было.
Что, если… Что, если эти странные существа, которых дэлоны ставят между спрутами, строящими города на морском дне, и касатками, у которых инстинкт хищника сильнее примитивного мышления, — что, если зумы тоже… Нет, невозможно. Биологически зумы не изменились, а разве может возникнуть Разум у животных, которые предают и убивают себе подобных?
С откоса полетела галька. К Уиссу бежали двое — Нина и старый зум, откликающийся на имя Пан. Они остановились у самой воды, возбужденно размахивая верхними конечностями, и забормотали быстрее обычного. Зумка показывала то на аппарат, то на Уисса. Дэлон мучительно напрягал инфраслух, пытаясь уловить смысл бормотания:
— С-о-в-е-р-ш-е-н-н-о с-л-у-ч-а-й-н-о… В-к-л-ю-ч-и-л-а н-е т-у с-к-о-р-о-с-т-ь…
— Ч-т-о т-а-м з-а-п-и-с-а-н-о?
— С-к-р-я-б-и-н… П-о-э-м-а о-г-н-я… В-к-л-ю-ч-и-л-а н-е т-у с-к-о-р-о-с-т-ь…
Зумы бормотали и бормотали, а мысли Уисса уже неслись по крутой траектории вокруг темного ядра загадки.
Огромная фигура, закрывшая солнце, и Глаз Гибели над головой…
Угроза?
На берегу поднялся переполох, и по воде резанул луч прожектора. Уисс раздраженно метнулся в сторону и сильным броском ушел в темноту, к самому ограждению, где глухо дышало море.
Если это угроза, то не от самих зумов. Агрессивность зумов не идет дальше самоистребления — об этом говорят память тысячелетий и собственный опыт.
Но они могут быть орудием чужой воли, и тогда гипертрофированная способность к подражанию, тяга к искусственному дадут отравленные всходы.
Он может скрываться там, в непроходимых и безводных дебрях суши, незваный гость межзвездных бездн, Разум, чуждый Земле и потому беспощадный — и его враждебные внушения заставляют зумов разрушать Равновесие Мира…
Разум, враждебный Разуму. Снова нелепость. Снова круг. Замкнутый круг.
Уисс чувствовал интуитивно, что кружит рядом с истиной, но что-то внутри цепко держало, направляя на ложный путь, какая-то сила в последний момент отклоняла от цели прямую стрелу мысли.
И вдруг он понял — центры Запрета. Это они, неусыпные клетки, спасая мозг от опасной перегрузки, направляют поиск по дорожкам известных формул. И загадку не раскрыть, круг не разомкнуть, пока…
— У-и-с-с!
Ниточка ведет в запретные области, и кто знает, что будет, если потревожить многомиллионный сон древних сил…
— У-и-с-с!
Его никто не обвинит в трусости. Добровольное сумасшествие равносильно самоубийству…
— У-н-с-с!
Но ведь это единственный шанс…
Когда Уисс вернулся к берегу, там суетилось около десятка зумов. Сильный голубоватый свет двух прожекторов заливал площадку над бухточкой, до самого дна пронизывая воду. Метрах в десяти от берега на поверхности покачивался большой красный буй, с которого свисал решетчатый металлический цилиндр.
Уисс уже знал его назначение — это был ультразвуковой передатчик, довольно точно имитирующий естественный сонар животных. Цилиндр доставил немало неприятных минут Уиссу: зумы с его помощью то транслировали бессмысленные отрывки чьих-то позывных, сбивая с толку, то ослепляли неожиданными импульсами, заставляя натыкаться на окружающие предметы, то без всякой видимой системы и цели повторяли собственные сигналы дэлона.
Цилиндр появился некстати. Меньше всего расположен был Хранитель Пятого Луча заниматься сейчас игрой. Он ждал действий куда более значительных, чем нехитрые манипуляции с ультразвуком. Но молодая зумка, наклонившись у самой воды, без конца повторяла его имя и лопотала, лопотала что-то, и столько отчаянной просьбы было в ее лопотанье и жестах, что Уисс, недовольно фыркнув, подплыл к злополучному цилиндру.
Он едва успел переключиться со светового зрения на звуковидение, как передатчик заработал. Цилиндр превратился в багровое яйцо, потом в малиновый шар, быстро распухающий в огромную розовую сферу — пока звуковой пузырь нарастающего свиста не лопнул, брызнув искрами в черную тишину.
И вдруг через короткую паузу снова зазвучала МЫСЛЬ. Теперь она исходила из цилиндра, свободная от искажений и помех. Многократно усиленная, она лилась громко и свободно — и все-таки ускользала от понимания, проносилась мимо сознания и терялась где-то за пределами памяти.
Центры Запрета работали безотказно. Как плотина во время паводка, они направляли разрушительный поток чуждых понятий и чувств мимо, мимо — в проторенное русло Забвения.
Обязанностью Хранителя Пятого Луча была разведка. И не больше.
Но Уисс сделал то, на что до сих пор не решался ни один дэлон.
Он отрезал себя от внешнего мира, убрав воспринимающие рецепторы. Сосредоточившись, представил себе свой мозг. Поплыли перед внутренним глазом сложнейшие переплетения нервных волокон, лучистые кратеры нервных центров, миллиарды пульсирующих и мерцающих нейронов, собранных в причудливую вязь бугорков и извилин.
Он скоро нашел то, что искал, — небольшой серовато-белый бугорок мозга у затылка, отороченный неровным пунктиром пурпурно-лиловых звездочек. Это и были центры Запрета.
Уисс мысленно соединил звездочки одну за другой извилистой сплошной линией, трижды опоясавшей подножие бугорка.
Звездочки продолжали мигать.
И тогда, собравшись с духом, Уисс пустил по воображаемой линии сильнейший разряд.
Он услышал свой собственный вопль, уносящийся в пространство, и ощутил, как горячая судорожная боль тысячами молний ударила из мозга по всему телу, корежа и ломая суставы, растягивая сухожилия и мускулы.
Он задыхался, и не было сил перевести дыхание.
3. ЗАПРЕТНЫЕ СНЫ
Он все-таки перевел дыхание. Сеть кровеносных сосудов, ветвясь и истончаясь, разнесла живительный кислород во все уголки организма. Судорога медленно отпускала тело. Скрюченные мышцы расслаблялись и оживали. Боль уходила.
Уисс сжег центры Запрета.
Вначале он ничего особенного не ощутил. Но когда ушла боль, откуда-то снизу подступила фиолетово-черная бесконечность, растворила его в себе. Она жила вовне и внутри, и это длилось мгновенно и вечно, потому что не было ни пространства, ни времени.
Уисс впервые в жизни почувствовал страх. Не то подсознательное предчувствие опасности, которое побуждает к действию, а первородный леденящий ужас, лишающий силы и воли, — страх бытия.
Вот оно, наследство пращуров — Безумие Суши, — оно спит в каждом дэлоне за тройной оградой пурпурно-лиловых звезд и, случайно разбуженное, заставляет выбрасываться на скалы…
Но разве за этим Уисс переступил Запрет?
Неторопливо, исподволь, опасаясь шока, Уисс возвращал чувствительность органам. Он выходил в окружающий мир прежним и перерожденным одновременно. Его мозг был лишен защиты и равно открыт всему — обдуманному и бессмысленному, доброму и злому, явному и тайному.
И когда зрение вернулось, Уисс содрогнулся от неожиданного успеха. Вернее, он ждал успеха, но не настолько быстрого и полного.
МЫСЛЬ продолжалась. Но невидимое стекло, разделявшее прежде логику Уисса и опыт чуждых видений, исчезло. Тонкий живой нерв забытого родства — ведь предки дэлонов жили на суше! — протянулся между двумя мирами.
И свободное от Запрета сознание Уисса перелилось по нему в чужую жизнь, в чужие сны…
Уисс был маленьким зверенышем с короткой рыжей шерстью. Он затаился в густой, пряно пахнувшей листве огромного дерева, вцепившись в корявые сучья всеми четырьмя лапами. Его мучил голод и страх.
Грязно-коричневые смрадные тучи едва не задевали верхушки деревьев. Тяжелым душным покрывалом колыхались они над лесом, и дрожащий свет едва просачивался вниз. Было жарко, воздух, насыщенный испарениями и стойким запахом гнили, был неподвижен, и неокрепшие легкие, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав судорожного ритма дыхания.