Меч и лебедь

Нортхемптон обеспокоенно перевел взгляд с короля на своего друга.

— Милорд, в справедливых опасениях нет вреда. Граф Соук имеет право спрашивать. Лучше убедиться, что его страхи беспочвенны, чем поссориться. Рэннальф, мы все согласны, что целесообразно принять покорность Херефорда. Мы собрались, чтобы обдумать, как распределить наши войска для завершения осады.

Одобрительный ропот еще раз убедил Рэннальфа в безнадежности его позиции. Спор о том, кто пойдет и кто останется, нарастал и стихал вокруг него. Он не вникал в это, пока, наконец, вопрос не задали непосредственно ему.

— Как я могу противостоять совету, — устало ответил Рэннальф, — я должен попытаться, насколько могу, успокоить свою совесть. — Он повернулся к Стефану. Истинная привязанность не позволила ему заметить выражение страха и подозрения на лице сюзерена. — Я не одобряю ваше решение. Но приказывайте, и я подчинюсь.

Утомительные недели переходили в месяцы, теплые сентябрьские дни сменились холодными октябрьскими. Время подтвердило правоту Рэннальфа. Уорчестер не пал даже после того, как Стефан использовал больше и больше людей для его осады. В конце концов, Уоллингфорд также не был взят. Силы были слишком разбросаны, прошло время, и в окружавших Уоллингфорд лагерях осаждавших появилась брешь, которая позволила доставлять припасы в замок. Возможно, немного и нечасто, но достаточно, чтобы поддержать жизнь защитников. Спорным вопросом стало, кто первым умрет от истощения — осаждавшие или осажденные.

Все было плохо. Здоровье самого Рэннальфа не улучшалось. У него началась сильнейшая лихорадка, рана на бедре гноилась.

Важными были новости, полученные Рэннальфом от Лестера. Дела во Франции шли плохо. Генрих в отместку за поражение при Нью-Марше опустошил долину между реками Иска и Андель, сжег замки Баскервиль, Читри и Стирпини. Чуть передохнув, он добавил к числу разрушенных замков Брюболь и Виль, а затем захватил Маунт Сорель, подчинив своего брата Джеффри, который вначале Примкнул к Юстасу и Людовику. Однако Генрих быстро простил Джеффри и взял его к себе на службу. Вместе они стали воевать против Людовика, который вел бои в Нормандии, и разгромили его, прежде чем он полностью уничтожил Бурж Регьюла.

Рэннальф страдал, как никогда прежде. Он думал, что достиг высшего предела мучений, когда Кэтрин поколебала его уверенность в необходимости войны. Сейчас он познал гораздо более сильную боль. Для него не имело значения, что произойдет, так как он оказывался в проигрыше в любом случае, взойдет на трон Генрих или останется Стефан. Новые поражения превратят Юстаса в ненасытного волка, и если Людовик заключит перемирие и Генрих придет в Англию, Юстас последует за ним. Рэннальф знал, что еще может последовать совету Лестера возвратиться на свои земли и тихо ждать своего неминуемого конца. Он не понимал, пока не потерял, как много значила для него привязанность и доверие Стефана.

Несмотря на слабости короля, он любил этого доброго и глупого человека. Доброго, глупого и такого мучительно одинокого сейчас, когда умерла Мод.

Рука Рэннальфа сжала свиток пергамента, который он держал все время, пока читал письмо Лестера. Потом он принялся за свежее письмо от Кэтрин.

В нем содержались новости получше, но не было ничего, чтобы поднять его настроение. Она сообщала, что граф Норфолк ведет себя тихо на северной границе. Замки, граничащие с ним, подготовлены для войны. С Ричардом все в порядке.

Письмо было длинное. Оно состояло из вопросов о его здоровье, нежного недовольства из-за его длительного отсутствия и деликатных просьб о возвращении.

Не имеет никакого значения, если он ненадолго уедет. Ничего не может случиться и не случится у стен Уоллингфорда. Он стремился к Кэтрин, как жаждущий стремится к холодному роднику, но не осмеливался навестить жену. Она успокоит его, но будет плакать и умолять не рисковать, а если осознает всю свою нынешнюю власть над его сердцем, то найдет способ заставить остаться дома. Рэннальф боялся, что у него не хватит сил противостоять Кэтрин. Но он не мог оставить короля, растерянного, будто одинокий ребенок. Стефан так и не смог оправиться после смерти Мод, он словно испуганное дитя, которое говорит жестокие слова, потому что боится.

Когда двое детей взывают к помощи отца, к кому первому броситься?

Он пойдет к ребенку, который больше нуждается в помощи. Кэтрин испугана, но она достаточно подготовлена, чтобы управлять своими землями, пока нет угрозы вторжения. Даже если произойдет худшее и она останется одна, ее будет защищать Джеффри, он поклялся. Рэннальф взял перо и пергамент, чтобы попросить Стефана призвать его. Возможно, он снова заслужит любовь и доверие короля. Даже окончательное поражение не так страшно, когда рука сплетается с рукой и дружеский голос поддерживает в трудную минуту.

Глава 17

Генрих Анжуйский, еще более располневший, с бычьей шеей, смотрел с тревогой на Роджера Херефорда. По мнению Вильяма Глостерского, с бесстрастным любопытством изучавшего обоих, Генрих очень мало изменился. Он все так же был небрежен в одежде и выглядел, как последний из его наемников. Стал, пожалуй, еще более беспокойным и шумным. Без умолку болтал и постоянно вертел в руках какие-то предметы. Он смеялся с такой готовностью и так часто по незначительным поводам, что можно было принять его за простака. Несмотря на это, он излучал такую исполинскую силу и уверенность, что Вильяма брала оторопь.

— Ты хочешь сказать, Роджер, что отрекаешься от своей клятвы поддерживать меня? Я не могу в это поверить! — Голос Генриха был комически строгим, чуть ли не с отеческими нотками, как будто он говорил с упорствующим в своих заблуждениях ребенком.

— Нет, милорд, я не это хочу сказать. Вам это хорошо известно. Я имею в виду то, что говорил несколько лет назад в Девайзесе. Я не возглавлю вашу армию.

— Я тоже хорошо помню, что ты сказал в Девайзесе. Ты сказал, что никогда больше не будешь командовать армией обреченных. Ты боишься, что это предприятие не принесет удачи?

— Нет, — спокойно ответил Херефорд. — Я считаю, что ничего нет зазорного в том, чтобы тебе самому отдавать приказы, не оглядываясь на меня.

— Не оглядываться на тебя! Роджер, что беспокоит тебя? Ты меня сюда вызвал. Я мог сожрать половину королевства Людовика и его самого поставить на колени, если бы ты не сказал, что мои люди здесь доведены до крайности. Я бросил выигрышную войну. Я влез в долги, чтобы прийти сюда. Разве я не выполнил своего обещания вернуться? Разве не стоило ждать два года, чтобы прийти опять?

Бесполезно объяснять Генриху, что он не вызывал его, подумал Херефорд. Не только бесполезно, но и опасно, потому как вызов был мудрым и своевременным. Он должен был сделать это по своей собственной воле, так же, как и по своей воле должен был предложить мир Стефану. Гордость и честь ничего сейчас не значат. Не будь Вильям бесчестным, Уоллингфорд и Уорчестер пали бы.

Сейчас Уорчестер опять у де Бошана, но не ценой его усилий, пролитой крови, а из-за того, что Вильям и Роберт Лестер надоумили Мейлана забрать золото и покинуть замок, как только Стефан снимет осаду. Допустим, Вильям и Роберт поступили бы так до перемирия со Стефаном. Это было бы благородно, но Уоллингфорд бы пал.

Херефорд успокаивал себя подобными мудрыми мыслями, но от них почему-то воротило с души. Поскольку он был уверен, что Генрих сейчас справится и без его помощи, он будет просто выполнять свои обязанности.

Херефорд увидел искорки возмущения в глазах человека, который, вне всякого сомнения, станет новым королем.

— Эта демонстрация силы мне не нравится. Я не.. буду возглавлять чужеземных разбойников, грабящих мою страну.

— Роджер, ты сведешь меня с ума. Ты же знаешь, как ненадежны вера и настроения большинства английских пэров. Кроме тебя, все будут трусливо выжидать, пока не увидят, на чьей стороне сила, и только тогда на что-нибудь решатся. Приди я гол и одинок, как прежде, одна половина поддержит Стефана, другая останется в стороне. Если они почувствуют мою мощь, то присоединятся ко мне. Клянусь, я отправлю свои отряды обратно, как только увижу, что мои позиции здесь крепки. Теперь ты доволен? Я клятв на ветер не бросаю…