Страница 8 из 39
- Ну, насчет качества не знаю. Я на нем не летал и качества не оценивал. Пилоты вон, особенно молодые, которые летали, в общем, хвалят: говорят, заточен под летчика... Но - соковыжималка...
- А у нас все кабины - военные: шуму много, толку мало; терпи, долетишь - отдохнешь. Тоже соковыжималка.
- Позавчера форточка весь полет выла, закрывался детским матрасиком, потом голова как котел... И сейчас еще чуть, - Климов потер виски. - Или это на погоду... Стареем, Петя.
- Форточка - хрен с ней. Летали в свое время и на открытом По-2. Мы все вытерпим. Тут душа болит: такая огромная, самостоятельная, ни от кого не зависящая авиация, такой опыт за семьдесят лет, такие рекорды, кадры опытнейшие, - кому все это теперь нужно...
- Кому, кому. Им вон, - Климов кивнул в сторону спящего второго пилота.
- Оно им надо? Да они спят и видят этот... стеклянный кокпит. Инглиш зубрят.
Разговор становился все громче, переходя в привычный, чуть ворчливый стариковский спор. И главным в этом споре было понимание того, что, как ни прискорбно, как ни жалко, а никуда не денешься: жизнь нашей гражданской авиации, в общем, не удалась. Не претворилась, так сказать, в детях.
- Это как в иной семье: вроде все внешне как у других, а внутри семьи зреют и зреют противоречия, дети убегают от них, семья разваливается, и к старости становится ясно, что - нет, не удалась жизнь. Не удалась... а жить надо. - У терпеливого Петра Степаныча был немалый опыт в этой части, но, по молчаливому согласию, такие темы в экипаже не обсуждались.
- Жизнь не удалась потому, что мы всегда на задворках у военных. Лампасы командуют небом. Да и у них, что ли, так уж удалась? - Климов вспомнил лицо своего военного друга и крякнул.
- Да уж. - Бортинженер, заскрипев пружинами койки, повернулся лицом к командиру. - Невооруженным взглядом ясно видно, что у красноармейцев дела тоже идут к нулю. Эти, горластые... демократы, мать бы их... в своем стремлении угодить той холеной Европе, Америке, бросились чуть не брататься... Аж заспотыкались! С бывшим потенциальным противником! Ах, нам нечего делить! Ах, нам надо дружить! Ах, мы такие же, как все! Мы постараемся, мы научимся, только простите нас, обдуренных большевизмом! Пустите нас в свою цивилизацию! В свое НАТО! Ах, ах!
- Задружился... больной лев с тигром. Только тигр тот, никого не спрашивая и ни на кого не оглядываясь, наводит свои порядки, где хочет. Хозяин! А считаются в этом мире только с силой. Нас вон почему боятся? Потому что - атомная дубина. Ржавая только. А наши правители...
Разговор, перешедший на накатанные до блеска рельсы, увядал.
- У всех беда, Петрович: и у летчиков, и у моряков... Кругом развал, - резюмировал Сергеев и замолк.
Климов тоже замолчал, лег на спину, подложил руки под голову и задумался, глядя в потрескавшийся потолок, из щелей которого высовывались тараканьи усы.
* * *
У Климова был сосед, списанный военный летчик, бывший командир бомбардировщика, такой же старый и такой же неравнодушный к тому, что творилось нынче в авиации. Они дружили и частенько спорили за бутылкой.
- Нет, ты мне скажи, почему вы, гражданские, считаете, что у вас работа сложнее, чем у нас? - горячился, подвыпив, старый офицер. - Ты, аэрофлот, - знаешь ли ты цену летного часа военного летчика?
Он долго и бессвязно описывал тонкости боевого применения и дозаправки в воздухе, трудности боевых задач, тяжесть постоянных тренировок, сложность оборудования, чувство ответственности защитника Родины, напряжение воздушного боя, страх быть сбитым, неустроенность быта, гарнизонную тоску... Во всем том, о чем говорил, он был уверен и прав - да так оно и было на самом деле.
Климов в спорах больше молчал, иногда только ухмылялся про себя, иногда пытался успокоить упрямого оппонента, но однажды, после очередной рюмки, его прорвало:
- Да знаю я, ты мне сто раз уже это описывал! Верно все! Но вот представь себе, что ты выполняешь сложнейший маневр - и с пассажирами за спиной. Дозаправка в воздухе - с пассажирами за спиной! Боевая задача - с пассажирами за спиной! Катапультироваться - а пассажиры за спиной!
Вот ты говоришь, что у гражданских не налет, а навоз, что наши тысячи и тысячи часов не стоят сотни часов летчика-истребителя. Может, и так, но твой истребитель, или бомбардировщик, никогда не чувствовал тяжести, постоянной, накапливающейся годами тяжести ответственности за пассажиров, сидящих за твоей спиной, тяжести расписания, тяжести экономической ответственности перед авиакомпанией!
Одно дело - на пределе сил выполнять поставленную задачу - понимаю: любой ценой! - а другое - из года в год подчинить свою жизнь расписанию и везти живых людей, в любых условиях, - и довезти живыми! Из года в год, десятилетиями! Думать приходится и про экономию топлива, и про задержки, не дай бог, по твоей вине, и постоянно высчитывать тот предел, когда пятьдесят на пятьдесят - сядешь ли или уходить, а потом оправдываться и психовать на разборе! Катапульты - нет! И налет, навоз этот, изо дня в день, из ночи в ночь, а иногда - еще и еще, ночь и ночь подряд! А пассажир твой за спиной - он ни при чем, он и знать не знает ничего, он думает только об удобствах за свои деньги! И ты должен его обслужить. А ответственность эта висит и висит, постоянно, и снится ночами! У вас хоть об экономии, о финансировании нет забот: государство, худо-бедно, но заботится об армии, а нас бросили, как кутят в прорубь! Бизнес!
Он отирал пот со лба, тряс головой, кривил рот:
- Да что мы все делим, чем мы все меряемся? У каждого своя работа, видит бог, нелегкая; ну да сами выбирали... Нам-то, старикам, уже выпрягаться пора, а мы все спорим: сапоги... пиджаки... Летчики мы! Летчики!
Потом они наливали очередную рюмку и приходили к консенсусу:
- Ладно, давай за тех, кто сейчас летит.
- Давай. Чтоб долетели. Небо - одно для всех.
Небо мирило их, небо, которому они отдали всю жизнь.
Как-то Климов задал старому офицеру ошарашивающий вопрос:
- Ты английский знаешь?
Бомбер удивленно нахмурился:
- А на хрена?
- Ну, вот если бы тебе сказали: будешь знать английский - возьмем опять летать.
Только летать будешь по американским правилам, связь вести на английском. И инструкции все - тоже на английском. И контрольную карту читать - тоже. И между собой...
Старый вояка задумался.
- Так это же... зубрить надо...
- Ну да, зубрить. Все зубрить, чтоб от зубов отскакивало. А экзамен сдавать компьютеру.
Подумав, военный летчик сжал губы, как будто у него во рту оказался кислый лимон, и решительно отмахнулся:
- Нет уж! Я - русский офицер, служу России, летаю на русском самолете.... Ладно, пусть - летал... Да и как же это можно - русскому человеку, а все на английском!
- А вот так и можно. И пассажиров возить.
- И они что - зубрят?
- Зубрят, еще как! За такие бабки...
- Погоди: а что - перевести хоть инструкцию нельзя, что ли?
- Нельзя, фирма-производитель запрещает.
Рюмки были давно налиты. Старый военный летчик вдруг, не чокаясь, как за упокой, опрокинул рюмку, крякнул и, не закусывая, выдохнул:
- Я пришел в авиацию не зубрить! Я летать пришел! Я в небо пришел, как в церковь! А мне какой-то поганый эрбас диктовать будет? В моем небе? Нет, кончилась авиация! Кончилась! - И отвернулся, пряча глаза.