Порок Сердца

– Маргит! Открывай, дрянь, ты за все ответишь!

– Напрасно шумишь, брат. Королевы здесь нет, – сказал левый гвардеец с железными зубами и татуировкой «DRI» на скошенной лобной кости.

– Как нет? – опешил Эгор.

– Она отошла в мир иной, – грустно повторил железнозубый. Голос у него шел откуда-то из района живота, спрятанного в черной куртке «бомберс», а по черепу без глаз и мимических мышц было не понять, шутит он или нет. – Вернее, отлетела. В мир бабочек на пару дней.

Оба гвардейца забулькали животами, сотрясаясь носорожьими телами. Видимо, они смеялись над Эгором, над тем, какое впечатление произвела их шутка.

– Вы что, издеваетесь надо мной, скелетоны? – обиженно спросил Эгор.

– Нет, что ты, Эмобой. Как можно издеваться над будущим боссом, – сказал правый, в глубине глазниц которого горели глумливые красные огоньки. – Маргит просила передать, что по-прежнему любит тебя, она знала, что ты припол… Извини, забыл, как она сказала.

Нет, эти сонные громилы явно нарывались. И хотя Эгор был ниже любого из них на две головы, в нем скопилось столько злости, что он, не раздумывая, заехал левому ногой в живот, а правому – кулаком в отвисшую челюсть с острыми осколками зубов, вложив в удары всю душевную боль. И тут же пожалел об этом, потому что отбил и руку, и ногу. Завыв от боли, он покатился по земле как заправский футболист, не зная, за что хвататься. Слезы горя смешались со слезами обиды. Он – великий Эмобой, победитель чудовищ, не смог справиться с двумя дуроломами из собственной гвардии…

– Ваше величество, вам не больно?

– Вы не ушиблись, ваше величество? – участливо осклабились над ним ненавистные черепа.

Пересилив боль, Эгор вскочил и одним ударом ноги выбил тяжеленные дворцовые двери. Они, громыхая, улетели внутрь темного зала. Темнота и тишина покинутого дворца как-то сразу успокоили Эмобоя. Он стоял, щурился в темноту и совершенно не знал, что делать дальше.

– Эх, ваше величество, все балуетесь! Детство в заднице играет, а нам теперь новые двери вешать, – посетовал железнозубый.

Эгор, развернувшись, метнул в него свой злобный взгляд, материализовавшийся огненным шаром. Но наглый гвардеец, вместо того чтоб разлететься ко всем чертям, поймал шар, как гандболист мячик, помял его в руках, уменьшив до размера снежка, а потом раздавил огромным ботинком, как хулиган хабарик.

– Ну хватит, ваше величество! Остынь, брат! Мы лучшие воины из мертвых, зачем тебе тягаться с нами? Тем более что мы не враги тебе, брат. Да, мы рабы Маргит, но мы хорошие парни, – сказал железнозубый. – И чтобы доказать это, мы приглашаем тебя выпить. Хлебнуть нашего фирменного винца – «Ностальгии».

– Ха, – сказал Эгор.

– Да-да, – сказал второй, – мы серьезно. Делать тебе все равно больше нечего. Никто, кроме нас, с тобой в Эмомире общаться не будет. Ну, еще, может, Мания, но ты ее вроде отшил, она уже плакалась нам.

– Ну-ка, ну-ка! Что вы про это знаете? – спросил Эгор, радуясь, что постепенно забывает о позорном поединке.

– Все знаем, – сказал железнозубый, – ты изгой. Маргит пометила тебя феромоном врага, теперь все куклы, что эмо-киды, что барбикены, бегут от тебя как от огня. У них знаешь какая чуткая сенсорная система!

– Не знаю.

– То-то. Она у них, ни за что не догадаешься, в ресницах. Видал, какие длинные? Понял теперь, почему Мания с тобой может дружить? У нее же соматическое зрение, как и у нас. Она уже давно избавилась от этой сенсорной зависимости. Вырвала себе глаза вместе с ресницами, когда перебежала к эмо-кидам. А иначе не смогла бы с ними жить – феромоновое табу. А ты думал, почему барбикены эмо-кидов не переносят? Потому же, химическая несовместимость. А так и те и другие – бабочки-недоделки, куколки ходячие! – сказал красноглазый.

– Опять куколки. Значит, Королева сказала правду и в них сидят имаго?

– Стопудияк.

– Но Мания сказала, что это всего лишь легенда.

– Эх, – вздохнул красноглазый, – для них – да, конечно, легенда. Люди вон тоже не особо верят в ад. Я, например, считал, что это легенда… Пока сам там не оказался. Спасибо Маргит, что вытащила.

– Да, слава Королеве, – сказал другой. – Мыто с Покойником хоть недолго там парились. Кстати, может, познакомимся? – Он протянул Эгору лопату-ладонь и представился: – Тру-Пак.

– Рэпер, что ли, – пошутил Эгор, пытаясь взять реванш за поединок.

Красноглазый довольно забулькал. А Тру-Пак, не обидевшись, сказал:

– Да нет. Уличный боец.

– Вижу, – улыбнулся Эгор, глядя на голый череп.

– Давно это было, – сказал Тру-Пак.

– Покойник! – протянул руку второй.

– Хорошие у вас имена, – сказал Эгор, пожав гвардейцам руки, – говорящие.

– Точно, – сказал Тру-Пак. – А чего стесняться? Вся гвардия Маргит – покойники. В жизни – беспокойники, теперь – успокойники. Такая судьба барабанщика…

– А ты кем был? – спросил уже совсем расслабившийся Эгор у новоиспеченного мертвого друга.

– Сначала бандитом, а потом, не поверишь, – Покойник покачал черепом, – продюсером.

– Кем? – искренне удивился Эгор.

– Я же говорил, не поверишь, – сказал Покойник. – Ладно, братва, – сказал Тру-Пак, – чего стоим-то, дверь открыта – пошли посидим.

И они вошли в полумрак дворца. Гвардейцы уверенно шли в темноте, а Эмобой старался от них не отставать.

– Ну вот, отличное место, – сказал Тру-Пак.

Щелкнула, открываясь, «ZIPPO», и зажглись свечи, вставленные в подсвечники-черепа, на огромном столе где-то в большом темном зале.

– Что-то я раньше этого стола здесь не видел, – сказал Эгор, усаживаясь на крепко сбитый трехногий табурет.

– Братан, это наш стол. Зал большой, всего сразу не увидишь. Ну, за знакомство. – Покойник выудил из-за пазухи большую зеленую бутыль и ловко влил себе вино прямо в торчащую из воротника синюю трубку горла.

Эгор при свете свечей разглядывал новых друзей и отметил, что головы-черепа торчали прямо из зарубцевавшейся вокруг позвоночника и трубок дыхательного горла и пищевода грубой соединительной ткани, как будто кто-то макнул гвардейцев головой в серную кислоту и подержал, пока череп не очистится.

– Что, нравимся? – спросил Тру-Пак.

– Красавцы, – сказал Эгор. – Я сам наполовину такой.

Он поднял челку.

– Знаем, – сказал Покойник, – поэтому и пьем с тобой. – Он передал ему бутылку. – Глотни, не бойся. Чистая «Ностальгия» по веселым девяностым. Не какая-нибудь там дешевая «Меланхолия» или бодяжный «Сплин».

– Я «Сплин» люблю, – не к месту ляпнул Эгор и скорее глотнул. Вино оказалось мягким и обволакивающим. В девяностых он был ребенком и не на-шутку испугался, что сейчас впадет в детство. – А ты правда работал продюсером? – спросил он у Покойника и передал бутылку Тру-Паку.

– Ну да. Я всегда тяжелую музыку любил. Ну вот, заработал я бабла, нашел молодую нюметаллическую банду и говорю им: «Вы, парни, рубите метал-кор, а я вам с клипами там, альбомами помогу, ну то есть денег дам на раскрутку».

– Ну и как, раскрутил? Как банда-то называлась?

– Нет, не раскрутил. Попсовые они какие-то оказались. Я им говорю: «На фиг это радио, это телевидение. Вы рубите, и все. Главное, чтоб приход ломовой на концертах». А они: «Да мы хотим известности, денег всяких». Стали попсеть. Я говорю: «Клипы надо снимать страшные, чтоб там трэш, кровища, бабы голые». А они каких-то модных клип-мейкеров стали выписывать. Раньше пьяные на сцену выходили, удолбанные, в ноты не попадали, зато драйв, веселуха. А как продюсер у них появился, то есть я, сразу играть научились, на сцене трезвые – скукотища. Еще мне говорят: «Давай завязывай с наркотиками, надоело нам тебя тянуть». В общем, не сошлись характерами. Пришлось мне всех их перестрелять. Прямо на репетиционной точке.

– Что, правда? – спросил неожиданно окосевший от пары глотков Эгор.

– Да слушай ты его больше, – сказал Тру-Пак, вытирая рот рукавом куртки, – это ж его любимая телега. Продюсер – это у него кликуха такая была. Он на входе стоял во всяких рок-клубах. Ну и подраться любил. Однажды не пустил пьяного скина на концерт, да еще и отметелил. Ну а скин привел команду – десять человек. Продюсера так от-кукумашили, что у него на голове шишка вскочила больше головы. Правда, Покойник?