Страница 34 из 34
«История скорее всего навевает ожидание трагедии, а не идиллии», — продолжает Карташев сомневаться. Неужели только «навевает»? Неужели сейчас в истории, в той мировой катастрофе, которая происходит на наших глазах, только веяние, а не ураган? Неужели можно еще сомневаться, что это: «идиллия» или «трагедия»?
«В церкви должно воскреснуть пророчество». Легко сказать! Но ведь Карташев знает, что священство и пророчество «антиномичны в религии», непримиримы. Потому-то историческая церковь и лишилась духа пророческого, что священство в ней возобладало над пророчеством. «Пророк священнику страшен своим духом». Он чует в нем «беса». «В этом человеке бес», — доныне говорит священник о пророке, как сказано было некогда о Том, Кто больше всех пророков.
«Надо приемник пророчества у церкви вскрыть, чтобы и там оно загремело о том же, о чем гремит в человеческих душах». Тоже легко сказать. Да есть ли такой приемник у церкви исторической? И если даже есть, не разлетится ли он вдребезги от этих громов?
Нет, камень Петров никакой бурей пророческой не сдвинется. И чем неподвижнее, незыблемее, тем святее, вернее своему назначению, ибо назначение церкви Петровой — не творить, а хранить и передавать сотворенное. В передавании, в предании — вот в чем святость этой церкви, а не в пророчестве. Пронести через все века и народы лик Христа неизменяемый — разве этого мало? Без церкви исторической мы бы даже и не знали, что такое Христос.
На окраинах этой церкви, обращенных к будущему, свет Христов меркнет, и церковь уже не видит, куда идет, куда ее ведут. «Другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь». Две ложные теократии, две подмены Христа — западным первосвященником и восточным кесарем — два всемирно-исторических пути, по которым церковь Петрову ведет уже не Христос, а другой.
Так снаружи, но не так внутри. Там, в глубинах своих, в сердце своем, эта церковь «продолжает сиять неувядаемым внутренним великолепием, все тем же притягательным, необычайным, идущим с небесных высот светом, но светом вечерним», — это знает Карташев лучше, чем кто-либо. И вместе с тем знает, что «дух человеческий, не вынося бесконечного тяготения на нем багряных закатных лучей, снова и снова порывается в противоположную им темную сторону Востока, ища там новой встречи с белыми утренними лучами вечного дня».
Сам Карташев стоит на рубеже этих двух светов — багряного и белого. Можно стоять, но нельзя идти, не сделав выбора, не ответив прямо-напрямо на прямой вопрос, где совершится исполнение церкви вселенской: в пределах или за пределами церквей исторических?
Как дважды человек не рождается, так и в церковь не входит дважды. Кто из нее вышел, тот уже никогда не войдет. Человечество вышло из церкви исторической. Надо уйти из нее вместе с ним, чтобы вместе войти в грядущую церковь — вселенскую, из багряного света закатного — в белый утренний свет.
Страшный уход, страшный разрыв. Только тем, кто никогда не был в церкви, он кажется легким, бескровным: а тот, кто в ней был, знает, что это самый тяжкий, кровавый из всех разрывов души человеческой.
Пойдет ли Карташев на этот разрыв? Если нет, то он останется великим религиозным созерцателем; а если да, то, судя по этой речи, такой пророчески-огненной, какой, повторяю, мы еще не слышали со времен Чаадаева, — в России явится великий деятель.