Каштановый омут

– А почему бы ей не согласиться на это? – спросила Элинор, искренне недоумевая.

Адам посмотрел мимо матери на пылающий в огромном камине огонь. Ему очень нужен был совет Элинор, но он не хотел бы настроить мать против Джиллиан. До сих пор Элинор вроде бы склонялась больше в сторону оправдания Джиллиан, чем ее осуждения, и Адам не хотел, чтобы такое положение изменилось. Он нежно любил свою мать; более того, она нравилась ему. Он не хотел бы потерять такого друга и советчика. Но ему нужна Джиллиан. Если бы встал вопрос о выборе между ними, он выбрал бы Джиллиан. Но он не хотел такого выбора. Он хотел, чтобы его мать и его «жена достаточно любили друг друга, чтобы он мог сохранить для себя их обеих.

– Мама, – неторопливо произнес он, – я намерен жениться на Джиллиан, и не думаю, чтобы что-нибудь, если только она сама не откажется из-за страсти к другому человеку, могло свернуть меня с этого пути. Поэтому я надеюсь, что ты примешь ее как родную дочь. Однако есть кое-что… Я надеюсь, что ты не станешь слишком винить ее в этом и не откажешь в своем расположении, но, мне кажется, ты должна знать, потому что я собираюсь оставить ее на твое попечение…

– Что-то такое, за чем я должна следить или от чего предостерегать ее?

– Да, но… Но я не уверен.

– Ладно, – отрывисто проговорила Элинор, – выкладывай. Что такого плохого ты видишь в ней?

– Мне кажется, она сторонница Людовика.

Брови Элинор поползли вверх. Именно это так расстраивает Адама?

– Я не вижу в этом ничего плохого. Для англичанки это было бы глупо, но Джиллиан – француженка. И в любом случае, почему это должно меня беспокоить? – спросила она, не засмеявшись только потому, что не была уверена, правильно ли поняла Адама. – Уверяю тебя, даже если у нее есть какие-то возможности общаться с принцем, она не сможет сдать ему Роузлинд.

Адам не отреагировал на сарказм Элинор.

– Но она уверяет меня, что принесет присягу Генриху, и что ее отец был вассалом Джона, – сказал он, следуя ходу своих собственных мыслей.

Теперь Элинор поняла. Адам подозревал, что Джиллиан лгала, и это касалось не только ее политических пристрастий, но и ее любви к нему. В последнем вопросе он ошибался, хотя вполне возможно, что конфликт между ее любовью и делом, в которое она верила, доставлял ей страдания. Однако в этом рассуждении был один недостаток. С чего бы Джиллиан быть такой привязанной к партии Людовика?

– Ты думаешь, она рассчитывает сманить тебя на сторону французского принца? Почему? Что она делала в этом смысле? Она уговаривала тебя присоединиться к Людовику?

– Нет, никогда.

Зайдя так далеко, скрываться смысла уже не было. Адам рассказал Элинор о том, как Джиллиан сопротивлялась его намерениям разграбить Льюис и захватить замки ее вассалов, преданных Людовику. Но, справедливости ради уточнил он, в других случаях, как в деле с сэром Ричардом, которого он привлек на свою сторону, она очень помогала ему ценными советами. Такое противоречие выглядело действительно странным, но, как его разрешить, Элинор не знала тоже. Однако, с улыбкой уверила Элинор Адама, она не станет ссориться с Джиллиан из-за политических разногласий. Она только попытается объяснить ей, что, если она хочет и сохранить свои земли, и стать женой Адама, ей следует распрощаться с Людовиком. Нетрудно доказать, что Людовик никогда не позволит, чтобы Тарринг попал в руки преданного королю Генриху человека.

Адама не слишком удовлетворило предложение матери. По его мнению, это предоставляло Джиллиан слишком большую свободу действий, но он уже услышал голос сэра Ричарда, который искал его, и напоследок успел лишь предупредить Элинор, что люди Джиллиан ничего не знают ни о его сомнениях, ни о планах и что он хотел бы сам поговорить с Джиллиан о браке, так что Элинор вмешиваться не стоит. Элинор скривила рот. Она и так ничего не сказала бы женщине, пока хорошо не узнает ее. И в любом случае намерена поступать так, как считает лучше для Адама, не беспокоясь о его желаниях.

Чуть позже в обеденную залу спустилась Джиллиан, которая выглядела уже гораздо лучше. Она приняла душистую ванну, и ей заметно полегчало. Покой и уют в ее красиво обставленной спальне, тепло и доброта леди Элинор, легкие шутки Джоанны – все это помогло ей убедить себя, что ее страхи были просто глупостью. К тому же у нее не хватило времени придумать для себя какие-нибудь новые ужасы, поскольку мозг ее все это время впитывал окружавшую ее элегантность обстановки: маленькие столики со стульями, вышитые подушки, кувшин с разбавленным вином, стоящий возле кровати, чтобы ночью утолять жажду. Она отметила также, как необычно Элинор управляет прислугой. Бросив взгляд на пяльцы с незаконченным рисунком изумительной красоты, она поняла, что ей еще многому нужно научиться.

Ничто из этого особо не взбодрило Джиллиан, но и не угнетало. Она знала за собой способности к такого рода наукам, и если бы у нее был подходящий материал, она сумела бы добиться не худшего результата. По-настоящему ее беспокоил только Адам. Если он привык именно к такому, не заставило ли отсутствие подобных прелестей в Тарринге считать ее низкой шлюхой, с которой нужно обходиться так, как Саэр обходился со своей прислугой? Если даже он и думал о чем-то таком, то он хранил это в себе. Своей матери он представил ее со всем почетом и напомнил и ей самой, что она влиятельная дама, хозяйка значительного поместья.

И взгляд Адама, когда Джоанна подвела ее к столу, был поначалу восхищенным, а потом вопросительным и обеспокоенным, но никак не сердитым или надменным. Джиллиан лукаво улыбнулась. Она знала, что выглядела действительно хорошо. Джоанна предложила ей великолепное платье, бледно-желтое поверх золотистой туники, шитое золотом, которое придавало ее коже оттенок нежного персика. Кроме приветствия, они почти ничего не сказали друг другу, хотя Джиллиан сидела за столом рядом с Адамом. Во-первых, беседу направляла Элинор, пользуясь своим правом и долгом. Во-вторых, Джиллиан была слишком поглощена многочисленными формальностями обеда в большом доме и изучением изобилия и разнообразия поданных блюд.

Она побледнела, вспомнив похлебку, тушеное мясо и жаркое, которыми потчевала своих великолепных победителей. Ладно, решила Джиллиан, она больше не совершит такой ошибки, она не забудет предложить каждому гостю ванну или поставить у кровати питье. В Тарринге тоже будут подушки на стульях, и она научится замечательно шить, если леди Джоанна или леди Элинор помогут ей освоить премудрости этого дела.

Ее решимость подкрепилась гордостью, когда Адам вежливо похвалил кухню и добавил, что в Тарринге дважды ел такое рагу, какого ему больше никогда и нигде не приходилось пробовать.

– Тогда это должно быть похоже на то, чем питаются ангелы, – язвительно заметила Элинор и рассмеялась. – Должна сказать вам, Джиллиан, – добавила она, перегнувшись через Адама, – что мой сын может жевать сырой ячмень, как лошадь, и не заметит разницы. Когда я совершила ошибку, остановившись в Кемпе, то чуть не умерла от голода, а бедный Иэн утверждал, что лагерная пища куда вкуснее, чем тамошняя еда. Вы обязательно научите меня готовить ваше блюдо, поскольку, честное слово, оно должно быть совершенно замечательным, если привлекло внимание Адама.

Джиллиан, не особенно возражая, сказала, что запишет рецепт, и беседа мирно потекла в русле кулинарии до самого окончания обеда. Затем Элинор спросила, чем предпочли бы заняться мужчины, но, прежде чем она успела что-либо предложить, выяснилось, что идет дождь. Это сразу отмело идеи насчет развлечений на воздухе. Служанку, недавно прибывшую в Роузлинд на воспитание, попросили поиграть на лире, а Эдвину – спеть. Адам усадил Джиллиан рядом матерью и, поманив сэра Ричарда, спросил у Элинор, сколь ко воинов он мог бы позаимствовать в Роузлинде и нанять и городе. Элинор услышала, как глубоко вздохнула Джиллиан, и, покосившись, заметила выступивший на ее щеках румянец. Определенно что-то было не так.

Она сделала вид, что ничего не заметила, и спросила в ответ: