Страница 71 из 98
2
Гибель Манека пришлась сокрушительным ударом по всей княжеской семье. Казалось, будто его жизнью пришлось заплатить за спасение Лира. Сестры видели в Манеке будущего Фьеро и мечтали, что он вернет Киамо-Ко былую славу. И действительно, если не он, то кто? Трусливый Иржи бесполезен, как, впрочем, и Нор, которая мало того что девочка, так еще и вечно витает в облаках.
Прикрываясь словами смирения, повторяя «бог дал, бог и взял», Сарима еще больше отдалилась от сестер и ела теперь одна в Солнечной комнате. Иржи и Нор, прежде объединявшие усилия против проказника-брата, теперь реже играли вместе. Иржи пристрастился к чтению и стал ходить в старую часовенку изучать псалтыри и молитвенники. Нор побаивалась этого места: она была там, когда отпевали Манека, и считала, что там бродит его призрак. Из попытки подружиться с тетушкой ведьмой тоже ничего не вышло.
— Опять Чистри дразнить собралась? — набросилась на девочку Эльфаба. — Не видишь, я занята? Иди к другим приставай.
Она сопроводила свои слова пинком, и Нор с визгом и плачем, как будто тетушка ведьма сделала ей больно, в страхе ретировалась.
Теперь, когда близилось лето, она уходила гулять: спускалась в горную долину, вдоль которой тянулся ручеек, а потом поднималась на склоны гор, где овцы лакомились сочной весенней травой, самой вкусной за год. Раньше ей ни за что не разрешили бы так далеко забираться одной; теперь же до нее никому не было дела. Уж лучше бы запрещали и ругали, чем так, когда совсем не обращают внимания. Нор было страшно одиноко!
Как-то раз она ушла особенно далеко. Ее выносливые, крепкие ноги готовы были, казалось, шагать без устали. Нор было всего десять лет, зато каких! Свою зеленую юбку она подоткнула за пояс, чтобы не путалась, а рубашку сняла из-за палящего солнца и обернула вокруг головы вместо платка. Все равно на ее груди еще только намечались те выпуклости, которыми можно кого-нибудь смутить. Да и кого тут смущать, кроме овец? Разве что пастуха. Так она его еще издалека увидит.
«И как это я здесь очутилась, — размышляла Нор, впервые открыв путь к саморефлексии. — Одинокая девочка на пустынной горе, где только ветер, овцы да травка, зеленая, как изумруд, как ленточки на праздник Лурлиниады, мягкая, когда вер дует в сторону замка, и шершавая, когда дуете гор. Одна. И никого вокруг: только солнце, камни… да еще вон те солдаты, вышедшие из-за горы».
Солдаты?!
Нор нырнула в траву, надела рубашку и, приподнявшись на локтях, осторожно выглянула.
Таких солдат она еще не видела. Арджиканцы были бы в парадных латах и шлемах, со щитами и копьями, а эти носили коричневую форму с фуражкой, а за плечами у них болтались мушкеты или что-то вроде того. На ногах были тяжелые сапоги, плохо приспособленные для ходьбы по горам, такие высокие, что, когда один из солдат остановился, снял сапог и запустил туда руку — видимо, вытащить закатившийся камешек, — рука погрузилась по самый локоть. Спереди на куртках военных были крестом пришиты две зеленые полосы: одна шла вертикально от воротника до подола, вторая пересекала ее на уровне подмышек.
Нехорошее, тревожное чувство холодком пронеслось по спине, но в то же время Нор страстно желала, чтобы ее заметили. «Что бы сделал Манек? — пыталась сообразить она. — Иржи бы убежал, Лир сидел бы тут, дрожа от страха, но Манек? Манек вышел бы к солдатам и выяснил, что происходит».
Значит, так она и поступит. Нор проверила, все ли пуговицы застегнуты, встала во весь рост и пошла к отряду. К тому времени, когда ее заметили и солдат, ковырявшийся в сапоге, надел его назад, девочка начала сомневаться, правильно ли поступила. Но бежать было уже поздно.
— Приветствую вас, чужестранцы! — обратилась она к ним, старательно заменяя арджиканское просторечье официальными восточными словами. — Я арджиканская княжна, и это мою долину вы топчете своими черными сапожищами.
Было уже за полдень, когда Нор привела солдат к замку. На стук сапог выбежали сестры, раскрасневшиеся и грязные, с платками на головах («е доверяя местным прачкам, они сами выбивали ковры на заднем дворе). Эльфаба тоже услышала топот и высунулась из окна.
— Ни шагу дальше! — крикнула она. — Ни шагу, пока я не спущусь, или вмиг превратитесь в мышей! Нор, отойди от них! Все, все от них отойдите!
— Пойду позову вдовствующую княгиню, — промурлыкала Вторая. — Если вы не возражаете, господа.
К тому времени, как заспанная Сарима спустилась, Эльфаба с метлой наперевес уже неистовствовала перед солдатами.
— Кто вас сюда звал? — возмущалась она, в своем черном платье как никогда раньше похожая на ведьму. — Чего явились? Кто у вас главный? Ты? Или ты? Где начальник?
— С вашего позволения, — сказал крепкий гилликинец лет тридцати, — этим отрядом командую я, капитан Вишнекост. Мы составляем карты Тысячелетних степей и именем государя императора имеем право требовать приюта у любых жителей Кельских гор.
Он вытащил из-за пазухи пропитанную потом грамоту и показал Эльфабе.
— Это я их нашла, тетушка ведьма, — похвалилась Нор.
— А ты ступай домой, — распорядилась Эльфаба и снова обратилась к капитану: — Вам здесь не место. Девочка пригласила вас по ошибке. Забирайте своих солдат и уматывайте отсюда. Кругом марш!
— Но у меня приказ… — начал капитан.
— Предупреждаю, — угрожающе прошипела Эльфаба. — Не уберетесь — хуже будет.
Здесь в спор вмешалась Сарима.
— Тетушка гостья, вы забываете наш горный обычай, благодаря которому вы с няней здесь живете. У нас не принято выставлять гостей за порог. Прошу вас, капитан, простите нашу вспыльчивую гостью. М ы тут слегка одичали. Давно уже не видели военных.
Сестры радушно улыбнулись, кое-как приводя себя в порядок.
— Нет, я не потерплю! — не уступала Эльфаба. — Вы даже не представляете, на что способны эти люди! Я не позволю им здесь поселиться, слышите?!
— Вот чудачка, — сказала Сарима, обращаясь к солдатам. Она дорожила Эльфабиной компанией, но на этот раз тетушка зашла слишком далеко. — Не обращайте внимания, она безобидная. Сюда, пожалуйста. Я покажу, где можно умыться с дороги.
Иржи побаивался военных и предпочитал держаться от них подальше. Он даже перетащил подушку с одеялом в часовню и спал теперь там, благо весна выдалась теплая. По мнению няни, мальчик становился странным.
— Поверь мне, я достаточно насмотрелась на твоего папашу, а потом на Нессу, и чокнутых на вере сразу вижу, — говорила она Эльфабе. — Ему бы, дурню, поучиться у солдат, как быть мужчиной, а он, вишь ты, прячется от них.
Зато Лир был на седьмом небе от счастья. Он неотступно следовал за капитаном Вишнекостом, пока его не прогоняли, носил солдатам воду, чистил сапоги — словом, был в них влюблен и не скрывал этого. Таскаясь за ними по пятам, пока они исследовали местные долины и помечали места, где можно перейти реки вброд и где лучше поставить маяки, Лир набегался и надышался свежим воздухом, как никогда раньше. Прежде сутулый, он стал держаться прямее. Солдаты почти не обращали на него внимания, но и не гнали, что мальчик принял за дружбу.
Сестры, пожиравшие новых гостей голодными взглядами, остужали себя рассуждениями о том, какого рода люди идут на военную службу. Но это было непросто.
Изменилась и жизнь Саримы. Она попросила у крестьян еды для солдат. Те с ощутимым недовольством, скорее из страха, чем из гостеприимства, стали носить в замок молоко, яйца, сыр и овощи. Почти каждый вечер на столе появлялась рыба из колодца, ну и конечно, дичь: куропатки, горные фениксы, детеныши птицы рухх. Военные проявили себя искусными охотниками и никогда не возвращались с пустыми руками. Видимо, они-то и помогли Сариме отвлечься от горя, по крайней мере вернули хозяйку к столу. Глядя на это, няня одобрительно качала головой.
Одна Эльфаба оставалась неумолимой. Каждый день она бранилась с капитаном: запрещала ему брать с собой Лира, а тому — крутиться возле отряда. Безрезультатно. Первые материнские чувства, которое она познала, — беспомощность и бесполезность. Эльфаба не представляла, как человечеству вообще удалось выжить больше одного поколения: она готова была задушить Лира, лишь бы уберечь его от влияния солдат, которым он стремился подражать.