Страница 62 из 98
— Скорее от муки, — сказала Пятая, и сестры захихикали.
— Бездушные дикарки! Чистри, иди сюда. Иди, кому говорят! Хорошо, что вы не замужем, а то нарожали бы на свет новых варваров. Не смейте трогать обезьянку, слышите? Как он вообще выбрался из моей комнаты? Дверь была закрыта, я разговаривала с вашей сестрой в Солнечной комнате.
— Ой. — Нор вдруг вспомнила. — Тетушка, простите, пожалуйста. Это мы, наверное…
— Вы? — Эльфаба обернулась и пристально посмотрела на девочку, как будто впервые ее заметила. — Зачем вы влезли в мою спальню?
От ее взгляда Нор отпрянула и вжалась в дверь погреба.
— За бумагой, — пролепетала она и в отчаянной попытке исправиться добавила: — Я нарисовала всем картинки — хотите покажу? Пойдемте.
Эльфаба с обезьянкой на руках проследовала за девочкой в коридор, где гуляли сквозняки и кружили листьями бумаги, раскиданными но каменному полу. Сестры тоже вышли, держась на безопасном расстоянии.
— Это моя бумага, — очень тихо сказала Эльфаба после долгого молчания. — Я не разрешала тебе ее брать. Видишь, здесь даже слова написаны. Ты хоть знаешь, что такое слова?
— Конечно, знаю! — презрительно сказана Нор. — Что ж я, по-вашему, совсем дурочка?
— Не трогай больше мои вещи, — сказала Эльфаба и, подобрав листки, взбежала по лестнице. Было слышно, как за ней хлопнула дверь.
— Ну, пострелята, кто хочет помочь нам лепить печенья? — спросила Вторая, довольная, что все обошлось. — А коридор-то как наряжен! Вот Принелла с Лурлиной обрадуются!
Лир и Нор вернулись на кухню и стали лепить из теста человечков, ворон, обезьянок и собак. Вот только пчелы не получались, они были слишком маленькие. Потом пришли Иржи и Манек, запорошенные снегом и усыпанные зелеными иголками. Мальчики присоединились клепке, но стали делать неприличные фигурки, над которыми громко смеялись, но младшим не показывали, а прямо сырыми засовывали в рот, чем всем надоели.
Как только дети проснулись, то первым делом побежали вниз проверять, приходили ли ночью Лурлина с Принеллой. В главном зале стояла плетеная корзина с золотисто-зеленой ленточкой (эту корзину и эту ленточку они видели вот уже много лет), а в корзине лежали три цветные коробочки. В каждой были апельсин, кукла, несколько мраморных шариков и печенье в виде мышки.
— А где моя? — спросил Лир.
— Не знаю, твоего имени нигде нет, — сказал Иржи. — Вот видишь, написано «Иржи», «Манек», «Нор». Твою Принелла, наверное, оставила в твоем прежнем доме. Где у тебя дом?
— Не зна-аю, — захныкал Лир.
— Хочешь я дам тебе хвостик моей мышки, — щедро предложила Нор. — Но только хвостик. Для этого ты должен сказать: «Дай мне, пожалуйста, хвостик своей мышки».
— Дай мне, пожалуйста, хвостик своей мышки, — сквозь всхлипывания невнятно произнес Лир.
— …И я обещаю во всем тебя слушаться.
Лир повторил. Наконец вручение хвостика состоялось. От стыда Лир не упомянул никому из взрослых, что Принелла его забыла, а Сарима с сестрами этого даже не заметили.
Эльфаба не показывалась на глаза, передав через Лира, что болеет, хочет несколько дней провести в одиночестве и просит не беспокоить ее ни посещениями, ни едой, ни шумом.
Поэтому когда Сарима ушла в часовню помянуть мужа, сестры и дети принялись горланить праздничные песни во весь голос.
4
Через несколько недель, когда дети сражались в снежки на улице, а Сарима готовила на кухне какую-то лекарственную настойку, Эльфаба покинула наконец свою спальню, тихо спустилась по лестнице и постучалась в диванную, где сидели сестры. С плохо скрываемой неприязнью они сделали вид, что рады видеть гостью. Серебряный поднос с бутылками спиртного на столе, дорогой самоцвет, который привезли аж из Гилликина, лучший красный ковер на полу, два пылающих камина по обеим сторонам комнаты — если бы их предупредили, они бы встретили Эльфабу хоть чуточку скромнее. Теперь же Четвертая едва успела спрятать под подушками кожаную книгу, которую читала вслух, — откровенный роман о бедной девушке, окруженной толпой красавцев-ухажеров. Книга досталась им в подарок от Фьеро — его лучший и единственный подарок свояченицам.
— Не хотите ли ячменной воды с лимоном? — спросила Шестая, вечная слуга до самой смерти или, если повезет, до упокоения остальных сестер.
— Пожалуй, — сказана Эльфаба.
— Да вы садитесь — вон туда, там очень уютненько.
Эльфаба явно не заботилась о том, чтобы ей было «уютненько», но села, куда показали, прямая и чужая в этой увешанной коврами комнате. Она отпила крохотный глоток из предложенного стакана, как будто подозревала в нем подмешанную отраву.
— Хочу извиниться за то, что наговорила вам во время того происшествия с Чистри, — сказала она. — Я вела себя непростительно. На меня будто какое-то помрачение нашло.
— Вот-вот, оно самое… — начала Пятая, но остальные перебили ее.
— Ах, да что вы, не волнуйтесь, ничего страшного, иногда и не такое находит…
— Все это очень сложно, — сказала Эльфаба с заметным усилием. — Я не один год прожила в безмолвии и все еще не привыкла к тому, как… громко иногда бывает вокруг. К тому же у вас совсем другая страна, другая культура.
— Мы, арджиканцы, издревле славимся тем, что легко находим общий язык с другими народами, — похвасталась Вторая. — Мы одинаково свободно чувствуем себя и с нашими южными соседями, голодранцами-скроулянами, и с утонченными жителями Изумрудного города.
При этом она, правда, забыла упомянуть, что ни одна из сестер еще ни разу не покидала Винкуса.
— Угощайтесь, — предложила Третья, подвинув Эльфабе блюдо с фруктами из марципанов.
— Нет, спасибо, — ответила та. — Я хотела кое о чем вас расспросить. Это касается Саримы.
Они насторожились.
— Мы с ней много беседуем, но я заметила, что всякий раз, когда разговор заходит о ее покойном муже, которого, как вы понимаете, я тоже знала, она отказывается меня слушать.
— Ах, все это было так ужасно, — сказала Вторая.
— Настоящая трагедия, — поддакнула Третья.
— Для Саримы, — добавила Четвертая.
— Для нас, — поправила Пятая.
— Тетушка гостья, не хотите ли добавить немного апельсинового ликера к ячменной воде? Большая редкость — его привезли с солнечных склонов Малых Кельских гор.
— Разве что капельку, — сказала Эльфаба, но не притронулась к стакану. Опершись локтями о колени, она нагнулась вперед, ближе к сестрам, и попросила: — Расскажите, пожалуйста, как она узнала о смерти Фьеро?
Наступило молчание. Сестры, не решаясь взглянуть ни на Эльфабу, ни друг на дружку, разглаживали складки на своих платьях. Наконец Вторая произнесла:
— О, этот страшный день! Как больно его вспоминать…
Остальные сестры устроились поудобнее, слегка повернувшись к гостье. Эльфаба пару раз мигнула, как одна из своих ворон.
Вторая рассказывала просто, отстранен но, без всяких эмоций. Как только сошел зимний снег, в Киамо-Ко приехал арджиканский купец, деловой партнер Фьеро. Он попросил встречи с Саримой и настоял, чтобы сестры на ней присутствовали и поддержали княгиню, потому что он привез горестное известие. Купец поведал, что, когда он в клубе встречал с друзьями Лурлиниаду, ему принесли анонимную записку, в которой сообщалось, что Фьеро убит. Там же прилагался адрес — сомнительный район города, вдали отжилыхдомов. Купец нанял пару громил и вместе с ними выбил дверь какого-то склада. Вверху, под крышей, была потайная комнатка — очевидно, место убийства (купец рассказывал об этом спокойно, видимо, чтобы передать Сариме хоть сколько-то мужества). Повсюду были следы борьбы и большие пятна местами еще не засохшей крови. Тела нигде не было. Так его потом и не нашли.
Эльфаба печально кивнула.
— Около года, — продолжала Вторая, — наша дорогая сестра отказывалась верить, что Фьеро убит. Мы бы не удивились письму с требованиями выкупа. Но время шло, к следующей Лурлиниаде от него по-прежнему не было никаких известий. Пришлось смириться с неизбежным. К тому же народ устал от неопределенности и требовал правителя. Предложили нового вожака, и до сих пор он хорошо справляется. Когда Иржи достигнет совершеннолетия, он может потребовать власть по праву наследника, если осмелится, но пока он смелостью не блещет. Манек — тот бы точно поборолся, но он второй по старшинству.