Страница 40 из 98
— Слушай, может, нам хватит? — через какое-то время сказала Боку Фэнни. — Вон посмотри на ту Бабуиншу: совсем уже из платья вылезла. Еще немного — и мы будем такими же. Может, пойдем отсюда?
— Думаешь? — спросил Бок с плохо скрываемой радостью. Ура, вот и выход! Ему тоже становилось тут не по себе. — Я бы, конечно, еще потанцевал, но если тебе не нравится… Пойдем скажем Эврику. Вон он, клеится к Шень-Шень.
Но не успели они добраться до него, как эльфы издали истошный вопль, а певичка, соблазнительно качнув бедрами, объявила:
— Дамы и господа! Вы слышите брачный зов. На зов, дорогие господамы, приглашаются… — Она бросила взгляд на бумажку. — Пятерка треф, тройка треф, шестерка червей, семерка бубен и — ах, какая прелесть! — двойка пик, молодожены! Проходите, дамолюбы и господруги, к воротам вечного блаженства. Там мы вами и займемся, еще как займемся!
— Эврик, пойдем отсюда! — попросил Бок, но к ним, уже заперев входную дверь, ковыляла старуха Якль из билетной кассы. Она хорошо помнила, кому какие карты достались.
— Проходите, проходите, кого назвали, — шамкала она беззубым ртом. — Не задерживайтесь. Веселей, ребятки, вы не на похоронах.
«Похороны, — подумал Бок, пытаясь воскресить в памяти образ доброй и заботливой мисс Клютч. — А ведь были и похороны».
Время отступать — если оно когда-то было — уже прошло. Избранников провели через распахнутые дубовые двери по спускающемуся коридору мимо обитых красным и синим бархатом стен на звуки задорной плясовой. Приторно-сладкий запах курящихся листьев тимм приятно щекотал нос. Процессию возглавляла Якль; за ней, раздираемые любопытством и похотью, шли двадцать три избранника, а в хвосте шагал гном. Бок осмотрелся, впитывая впечатления, насколько позволял одурманенный мозг. Вот Тигр в высоких сапогах и коротком плаще вышагивал на задних лапах. Парочка богачей с молодыми дамами: все в черных масках — то ли для остроты ощущений, толи чтоб избежать возможного шантажа. Группа мужчин, с виду заезжих торговцев, две зубастые тетеньки, увешанные бижутерией. Молодоженами оказались двое марранов, глазевших по сторонам разинув рты. Бок надеялся, что хоть сам выглядит поприличнее. Из его друзей только Эврик и Шень-Шень сгорали от нетерпения и еще Фьеро, который, похоже, даже не понял, что их ждет. Остальным было не по себе.
Они вышли к сумеречной арене, вокруг которой поднимались шесть трибун. Потолка не было видно: он терялся в густой темноте. Тускло мерцали свечи, через щели в стене глухо звучала музыка, усиливая ощущение нереальности происходящего. Арену закрывали черные занавески, а трибуны были разделены деревянными решетками со вставленными в них зеркалами. Друзей разделили, рассадили по разным трибунам. Чем-то запахло — неужели ладаном? От этого запаха в Боке что-то треснуло, будто скорлупа, освобождая нежную, слабую и сокровенную душу.
Бок понимал все меньше и меньше, но это его уже не заботило. И чего только он боялся? Рядом с ним, даже слишком рядом, сидел мужчина в черной маске, Тигр, чье жаркое хищное дыхание грело Боку шею, и прелестная институтка (возможно, та самая молодая марранская жена). Что-то произошло с трибуной. То ли она наклонилась вперед, то ли это они тянулись к арене и пожирали глазами полузакрытое капище плотской страсти. Бок расстегнул воротник, потом ремень. Нарастающий голод душил его и распирал чресла. Музыка дудок и свистков замедлялась. Или это так обострились его ощущения и ускорилась работа сознания?
На сцену вышел гном, теперь уже в темном плаще. Оттуда он мог оглядывать всех; зрителям же соседние трибуны были невидны. Гном вызвал с одной трибуны женщину, с другой — юношу (неужели Тиббета?), а с той трибуны, где сидел Бок, — Тигра. Досадуя, что выбрали не его, Бок наблюдал, как гном подносил дымящуюся чашу к носу каждого избранника и помогал им раздеться. На сцене появились наручники, поднос с ароматическими маслами и ларец, содержимое которого скрывала темнота. Гном завязал участникам представления глаза. Тигр опустился на четыре лапы, тряс головой и тихо рычал, не то от нетерпения, не то от испуга. Почти бесчувственного Тиббета (это действительно был он) уложили на спину, подвели к нему Тигра и связали запястья и лодыжки на звериной спине так, что Тиббет повис у него под брюхом, как свиная туша на шесте.
Женщину усадили в глубокое кресло, формой похожее на огромную наклоненную чашу, и гном умастил благовониями ее срамные места. Потом он указал на Тиббета, который начал ерзать и постанывать под Тигром.
— Пусть икс — это Безымянный Бог, — провозгласил гном и ткнул пальцем Тиббету в ребра.
Он извлек из ларца плетку и хлестнул Тигра по боку. Тот дернулся вперед и уткнулся мордой между ног женщины.
— А игрек — Дракон времени, затаившийся в пещере, — продолжал гном и снова хлестнул Тигра.
Дальше он занялся женщиной. Смоченной в масле рукой он провел по ее груди, по набухшим соскам, привязал ее к креслу, но не слишком сильно, и дал в руки плетку, чтобы она могла подгонять Тигра.
— А зет пусть будет Кембрийской ведьмой. Посмотрим, появится ли она здесь.
Зрители неистовствовали, будто сами участвовали в действе. Острый плотский запах неведомого заставлял их рвать на себе пуговицы, кусать губы и тянуться ближе, ближе…
— Таковы переменные нашего уравнения, — заключил гном, и зал погрузился во мрак. — Начнем же истинное познание!
7
Магнаты из Шиза, с самого начала опасаясь растущего могущества Гудвина, решили не прокладывать железную дорогу в Изумрудный город, как намеревались когда-то. Поэтому путь от Шиза до столицы занимал не меньше трех дней — и то по хорошей погоде и для богатых, у которых хватало денег менять лошадей на каждой станции. Глинде с Эльфабой потребовалось больше недели — холодной, пасмурной недели под осенними ветрами, срывавшими сухие листья со стонущих деревьев.
Как и другие пассажиры третьего класса, девушки ночевали в дешевых комнатках над кухней и жались друг к другу на одной жесткой постели ради тепла, спокойствия и, как убеждала себя Глинда, безопасности. С сеновала доносились чьи-то приглушенные голоса, перемежаемые взрывами смеха; кухарки внизу громыхали посудой. От всех этих звуков Глинда вздрагивала, как от кошмарного сна, и крепче прижималась к Эльфабе. Та и вовсе не смыкала глаз по ночам, а отсыпалась днем, в тряском дилижансе, положив голову подруге на плечо. Земля за окном становилась все пустыннее, деревья съеживались, словно берегли силы.
Постепенно песчаные пустоши сменились деревенскими пейзажами. Появились вытоптанные луга с тощими, печально мычашими коровенками, показались голые деревенские дворы. Хмурая крестьянка, преждевременно состаренная горем и обидой на бесполезное небо, проводила дилижанс глазами, в которых читалось одно желание: быть хоть на краю света, лишь бы не на этом гиблом клочке земли.
Дальше пошли заброшенные мельницы, заколоченные амбары — и вдруг, посреди всеобщего запустения, вырос Изумрудный город — величественный, хвастливо заслоняющий горизонт, немыслимый, будто мираж посреди безжизненных Центральных земель. Глинда невзлюбила его с первого взгляда. Выскочка, а не город. Видимо, в ней заговорила древняя гилликинская кровь. Что ж, тем лучше.
Когда дилижанс въехал в город через Северные ворота, жизнь вокруг снова заиграла. Даже оживленнее, чем в Шизе. Изумрудный город был солиднее и серьезнее Шиза и, казалось, хотел своим примером доказать, что построен не для веселья, а скорее для гордости и самолюбования. Это чувствовалось и в ширине дорог, и в размерах улиц, парков и площадей, и в архитектуре зданий.
— Сколько пышности и помпезности — какое ребячество, — пробормотала Глинда. — Кем они только себя воображают?
Эльфаба, побывавшая здесь по пути из Квадлинии, не отвлекалась на градоустройство, а с интересом разглядывала сновавших туда-сюда горожан.
— Смотри, ни одного Зверя, — сказала она Глинде. — Нигде. Может, они ушли в подполье?