Страница 36 из 98
Свечи мерцали, за окном моросил осенний дождь. Эльфаба поежилась и поплотнее завернулась в плащ, подумав о дороге домой. Первая обида и ревность уже прошли, и сестры стали вспоминать забавные истории из своего детства, словно доказывая себе и другим, что между ними все по-прежнему. Нессароза пила мало, зато вдоволь шутила над собой.
— Несмотря на мой вид, а может, именно благодаря ему папа всегда звал меня лапочкой и красотулькой, — говорила она, впервые открыто упоминая про свое уродство. — «Иди сюда, моя лапочка, — звал он меня, — я угощу тебя вкусненьким». И вот я, довольная такая, вперевалочку чапаю к нему, шатаюсь туда-сюда, падаю на его колени и тянусь к руке, а он кладет мне в рот кусочки яблока.
— А тебя он как звал? — повернулась к Эльфабе Глинда.
— Ее он звал Фабалой, — подсказала Нессароза.
— Дома, только дома, — отмахнулась Эльфаба. — Никогда при посторонних.
— Да, ты была его Фабалой, — тихо, задумчиво сказала няня, сидевшая чуть поодаль. — Фабалой, Фаблусей, Эльфабой.
— А вот лапочкой он меня не называл, — сказала Эльфаба и подняла бокал. — И, как видите, не обманул: лапочкой действительно была Несса. За что и получила обновку. Поздравляю!
Нессароза слегка покраснела.
— Зато ты покоряла папино сердце своим пением.
— Покоряла сердце? Ха! Ты хотела сказать, развлекала его?
— Такты поешь? — оживились остальные. — Тогда ты и нам Должна спеть! Официант, еще бутылку! Отодвинь-ка этот стул. Мы не уйдем, пока ты не споешь!
— Только если с вами по очереди, — заявила Эльфаба. — Бок? Манчурскую плясовую? Эврик? Гилликинскую балладу? Глинда, ты тоже что-нибудь. Няня, колыбельную?
— А я спою арджиканскую охотничью песнь, — добавил Фьеро. Все взвыли от восторга и стали одобрительно хлопать его по спине.
Эльфабе ничего не оставалось делать, как отодвинуть стул, прокашляться и, взяв для пробы несколько нот, запеть, как когда-то отцу.
Хозяйка замахала тряпкой на шумную компанию подвыпивших старичков, метавшие дротики мужчины отвлеклисьот игры. В таверне стало тихо: все слушали, как Эльфаба выводит песню, которую она сочиняла на ходу, — песню о мечтах и разлуке, о неведомых далях и грядущих днях. Посетители закрывали глаза и слушали.
Бок тоже вслушивался в этот удивительный голос. Он видел сказочные земли, о которых пела Эльфаба: страны, где нет ни жестокости, ни гнета бессердечных тиранов, ни всепожирающей засухи. Голос был выразительный, но в то же время естественный, не театрально-наигранный. Бок слушал до конца, пока последние звуки песни не растворились в тишине. Позднее, вспоминая, он будет говорить, что мелодия таяла, как радуга после грозы, как стихающий ветер, оставляя после себя легкость, покой и веру в лучшее.
— Ты следующий, ты обещал! — воскликнула Эльфаба, указывая на Фьеро, но никто не решался петь после нее. Нессароза кивком попросила няню утереть ей слезы.
— Эльфаба говорит, что не верит в бога, но послушайте, с каким чувством она поет о загробной жизни, — сказала она.
Никто не стал спорить.
Ранним морозным утром, когда иней затянул окна, Громметик принес Глинде записку. Мисс Клютч была при смерти. Глинда и ее соседки поспешили в лазарет. Там их встретила мадам Кашмери и проводила в комнатку без окон, где мисс Клютч металась по постели и горячо спорила с наволочкой.
— Не надо мне никакого снисхождения! — настаивала она. — Сама подумай, чем я тебе отплачу? Я воспользуюсь твоим мягким характером, буду пачкать твою тончайшую ткань своими сальными волосами и ковырять во рту кружевной оборкой. Дура ты бестолковая, раз позволяешь все это. И нечего мне говорить про долг службы. Это все ерунда, слышишь? Е-рун-да!
— Мисс Клютч, мисс Клютч, посмотри на меня, — взмолилась Глинда. — Это я, Глинда.
Но опекунша упрямо мотала головой.
— Твои возражения оскорбительны для памяти предков! — отчитывала она наволочку. — Не для того на полях возле Тихого озера рос хлопчатник, чтобы ты позволяла невесть кому на тебе лежать. Нет, голуба, так не пойдет!
— Мисс Клютч, — простонала Глинда. — Ты бредишь, очнись!
— Ага! — торжествующе воскликнула опекунша. — Нечем крыть?
— Приди в себя хоть ненадолго, — упрашивала девушка.
— Пресвятая Лурлина, ужас-то какой! — охнула няня. — Если и со мной когда-нибудь такое случится, лучше сразу отравите.
— Ее время на исходе, — сказала Эльфаба. — Я много раз видела умирающих и хорошо знаю предвестники смерти. Говори все, что хочешь ей сказать, Глинда, не медли.
— Не могли бы вы оставить нас, мадам Кашмери? — попросила Глинда.
— Мой долг — быть рядом с моими студентками в минуты нужды, — ответила та и упрямо уперлась в бока мясистыми руками, но Эльфаба с няней оттеснили ее из комнатки и выпроводили из лазарета.
— Это очень любезно с вашей стороны, госпожа директор, — квохтала няня, — но право же, вам нет никакой нужды оставаться, мы сами все устроим.
Глинда сжала руку опекунши. Мисс Клютч попыталась вырваться, но силы ее таяли. На лбу выступили крупные капли пота.
— Бедная мисс Клютч, — сказала Глинда. — Ты умираешь, и все из-за меня.
— Ай, перестань, — поморщилась Эльфаба.
— Из-за меня! — упрямо возразила Глинда.
— Да не об этом речь! Она умирает, а ты мямлишь, как на исповеди. Ну же, сделай что-нибудь.
Глинда поймала вторую руку опекунши и сжала еще сильнее.
— Я верну тебе разум, — сказала она. — Мисс Клютч, слушай меня внимательно. Я, твоя госпожа, взываю к тебе! Повинуйся!
Закрыв глаза, Глинда забормотала непонятные звуки. Опекунша заскрежетала зубами, закатила глаза и запрокинула голову, точно пыталась проткнуть подбородком невидимого беса, парящего над ней.
— Смотри не взорви ее, как тот бутерброд, — предостерегла Эльфаба.
Глинда не ответила: тяжело дыша, она произносила заклинания и раскачивалась на кровати. Глаза больной бегали с пугающей скоростью под закрытыми веками, словно пережевываемые глазницами.
— Магникордиум сенсус овинда клене! — громко произнесла Глинда заключительную формулу. — И если это не поможет, я сдаюсь.
Мисс Клютч затихла, потом медленно открыла красные, с кровоподтеками, глаза.
— Ой-ой-ой, — простонала она. — Я что, уже умерла? Галинда, девочка моя, с тобой все хорошо?
— Нет, дорогая мисс Клютч, ты жива, и да, со мной все хорошо, не беспокойся. Но послушай, родная, говорят, что ты умираешь.
— Конечно, умираю: разве не слышишь — ветер шумит по мою душу. Неужели не слышишь? Ну, не важно. А, Эльфи, и ты здесь? Прощайте, мои хорошие. Держитесь подальше от этого ветра, пока не придет ваше время, или он, чего доброго, занесет вас не туда.
— Мисс Клютч, я хочу сказать… я хочу попросить у тебя прощения… — начала Глинда, но Эльфаба, нагнувшись, заслонила ее от опекунши и проговорила:
— Прежде чем вы нас покинете, ответьте: кто убил профессора Дилламонда?
— Неужели вы не догадываетесь?
— Мы хотим знать наверняка.
— Ну что ж, я почти видела убийство. Оно только произошло: нож еще был там, и на нем не успела засохнуть кровь.
Мисс Клютч перевела дыхание.
— Рассказывайте, — торопила ее Эльфаба. — Что вы видели? Это важно.
— Я видела нож, я видела, как налетел ветер, чтобы забрать профессора, и видела, как железная рука оборвала его жизнь.
— Это был Громметик, да? — подгоняла Эльфаба.
— Ну я же говорю, — подтвердила мисс Клютч.
— И что, он вас заметил? Напал? Это из-за него вы заболели?
— Я заболела потому, что пришло время болеть, — мягко ответила мисс Клютч. — Мне не на кого жаловаться. А теперь подходит время умирать, так что не мучь меня больше. Вот возьми мою руку.
— Но ведь это я виновата, — начала опять Глинда.
— Лучше помолчи, дорогая, — ласково сказала мисс Клютч и похлопала ее по руке, потом закрыла глаза и пару раз глубоко вздохнула. Девушки тихонько сидели рядом с больной. Из коридора доносились шаги директрисы. Потом по комнате и вправду будто пронесся ветер — и мисс Клютч не стало. Только слюнка поползла из угла рта по щеке на угодливую наволочку.