Перевал (сборник)

— Смешной? Я скорее сказал бы, что он плохо воспитан, — явно обрадовался перемене темы Салиас.

— Хорошо воспитанный гусар не будет выдавать себя за прекрасного принца.

— Он даже не гусар, — сказал Салиас. — Он просто доктор Слава Павлыш из Дальнего флота, судовой врач, несостоявшийся гений биологии, банальная личность.

— Я была права, — сказала Марина.

— Я с вами не спорил, — сказал Павлыш, откровенно любуясь Мариной, Салиас кашлянул.

— Вам надо идти, — сказала Марина.

— А вы?

— Мне пора. Бьет двенадцать.

— Я спрашиваю серьезно, — сказал Павлыш. — Хотя понимаю…

— Вы ровным счетом ничего не понимаете, — сказала Марина. — Я постараюсь прийти к эстраде, где оркестр, только сначала возьму в комнате маску.

Марина подобрала подол длинного белого платья и побежала вниз по лестнице. В другой руке как живой пушистый зверек дергался белый парик.

— Я буду ждать! — крикнул ей вслед Павлыш. — Я вас найду даже в другом обличьи, даже у плиты в бедной избушке.

Она ничего не ответила.

Салиас протянул Павлыша за рукав.

— Послушай, — сказал Павлыш, когда они пошли наверх, — ты в самом деле с ней знаком?

— Нет, незнаком. Лучше забудь о ней.

— Еще чего не хватало! Она замужем?

— Нет.

— Ты уверенно говоришь о незнакомом человеке.

— Я старый, мудрый ворон.

— Но почему я должен о ней забыть?

— Так лучше. Пойми, ты встречаешь человека, тебе хочется увидеть его вновь, но обстоятельства складываются таким образом, что ты его больше никогда не увидишь.

— Ты меня недооцениваешь.

— Может быть.

Они вышли в коридор. В него вливалась толпа из зала. Оркестр встречал карнавал неровным ритмом модной песенки.

— Она придет к эстраде! — крикнул Павлыш.

— Может быть, — ответил Салиас.

Людской поток растекался по широкому туннелю. Прожектора с разноцветными стеклами водили лучами над толпой, и оттого создавалась иллюзия летнего вечера и открытого пространства. Трудно было поверить, что дело происходит на Луне, в тридцати метрах под ее мертвой поверхностью.

Минут через десять, ускользнув от щебетавших медсестер, Павлыш прошел к эстраде. Над его головой круглились ножки рояля, и он видел, как ботинок пианиста мерно нажимает на педали, словно управляет старинным автомобилем.

Марины Ким нигде не было видно. Не может быть, что она обещала прийти только для того, чтобы отделаться от Павлыша.

Черный монах в низко надвинутом капюшоне подошел к Павлышу и спросил:

— Ты не узнал меня, Слава?

— Бауэр! — сказал Павлыш. — Конечно. Глеб Бауэр. Ты чего здесь делаешь, старая перечница? И давно ли ты ушел из мира?

— Не злословь, сын мой, — сказал Глеб. — Хоть бога и нет, я остаюсь его представителем на Луне.

— Вы танцуете, монах? — спросила требовательно женщина в чешуйчатом костюме русалки. — Вы не слышали, что объявлен белый танец?

— С удовольствием принимаю ваше приглашение, — сказал Бауэр. — Постарайтесь без нужды не вводить меня в грех.

— Посмотрим, — сказала русалка.

— Слава, — сказал Бауэр, увлекаемый от эстрады, — не уходи!

— Я подожду, — ответил Павлыш.

Мушкетеры катили бочку с сидром и приглашали желающих пройти к столам. Голова танцующего Бауэра возвышалась над толпой. Алхимик в халате с наклеенными на него фольговыми звездами вспрыгнул на эстраду и запел. Кто-то зажег рядом бенгальский огонь. Марины все не было.

Павлыш решил ждать до конца. Иногда он бывал очень упрям. Она прилетела сюда, чтобы увидеть капитана «Аристотеля». А он не захотел ее видеть и даже не позволил команде задержаться на карнавал. Жестокий человек. Или очень обиженный. Надо спросить Бауэра, который знает всех, как зовут капитана. Салиас что-то знает, но уходит от разговора. Ну ничего, его заставим признаться, когда останемся вдвоем в комнате.

Павлыш решил вернуться к лестнице. Если Марина придет, он ее встретит там. Но, пройдя несколько шагов, Павлыш оглянулся и увидел, что Бауэр вернулся к эстраде и вертит головой, очевидно разыскивая Павлыша. К Бауэру пробился маленький толстяк с черными мышиными глазками, поднявшись на цыпочки, начал настойчиво и серьезно что-то выговаривать ему. Бауэр, наконец, разглядел Павлыша и поднял руку, призывая его к себе. Павлыш еще раз окинул взглядом танцующих. Золушки не было.

— Он врач? — спросил толстяк Спиро, когда Павлыш подошел к ним. — А я думал, что он Галаган. Даже задание ему дал. Ну ладно, я побежал дальше. Вы его сами поставите в известность. Мне нужно срочно разыскать Сидорова.

— Пойдем, Слава, — сказал Бауэр, — я тебе по дороге расскажу.

Над головой гремел оркестр, и ножки рояля чуть вздрагивали. Вокруг танцевали. И все же Павлыш уловил в общем веселье какую-то чуждую нотку. Среди масок появилось несколько человек, одетых буднично, деловитых и спешащих. Они разыскивали в этом скопище людей тех, кто был им нужен, шептали им что-то, пары разделялись, и танцоры, с которыми они говорили, быстро покидали друг круг.

— В Шахте взрыв, — сказал Бауэр тихо. — Говорят, ничего страшного, но есть обожженные. Объявления не будет. Праздник пускай продолжается.

— Это далеко?

— Ты не видел Шахты?

— Я здесь первый день.

У лифта собралось человек пять-шесть. Павлыш сразу понял, что они обо всем знают. Все сняли маски, и с масками исчез беззаботный дух праздника. Мушкетеры, алхимик, неандерталец в синтетической шкуре, прекрасная фрейлина забыли о том, что они на карнавале, забыли, как одеты. Они были врачами, вакуумщиками, механиками, спасателями. А карнавал остался в прошлом… И музыка, которая волнами докатывалась до лифта, и мерный шум зала были не более как фоном в трезвой действительности…

Уже под утро Павлыш стоял у носилок, вынесенных из медотсека Шахты и ждал, пока лунобус развернется так, чтобы удобнее было занести в него пострадавших. Сквозь прозрачную стену купола светила полосатая Земля, и Павлыш разглядел циклон, собирающийся над Тихим океаном. Водитель выскочил из кабины и отодвинул заднюю стенку лунобуса. За ночь он осунулся.

— Ну и ночка была, — сказал он. — Троих отправляем?

— Троих.

Носилки были накрыты надутыми чехлами из пластика. Дежурные нижнего яруса Шахты, получившие тяжелые ожоги, спали. Их сегодня же эвакуируют на Землю.

Салиас, щеки которого были покрыты рыжей, выросшей за день щетиной, помог Павлышу и водителю погрузить носилки в лунобус. Он оставался в Шахте, Павлышу надо было возвращаться в Селенопорт, сопровождая пострадавших.

Только через час Павлыш окончательно освободился и смог вернуться в большой туннель города. Прожектора были выключены, и потому воздушные шары, гирлянды цветов и потухших фонариков, свисавших с потолка, казались чужими, непонятно как попавшими туда. Пол был усеян конфетти и обрывками серпантина. Кое-где валялись потерянные бумажные кокошники, полумаски и смятая мушкетерская шляпа. Одинокий робот-уборщик в растерянности возил совком в углу. Ему еще не приходилось видеть такого беспорядка.

Павлыш подошел к эстраде. Несколько часов назад он стоял здесь и ждал Марину Ким. Вокруг было множество людей, а Бауэр в черной сутане танцевал с зеленой русалкой…

К ножке рояля липкой лентой была прикреплена записка. На ней крупными квадратными буквами было написано: «ГУСАРУ ПАВЛЫШУ».

Павлыш потянул записку за уголок. Сердце вдруг сжалось, что он мог сюда и не прийти. На листке наискось бежали торопливые строчки:

«Простите, что не смогла подойти вовремя. Меня обнаружили. Во всем я виновата сама. Прощайте, не ищете меня. Если не забуду, постараюсь отыскать вас через два года. Марина».

Павлыш перечитал записку. Она была словно из какой-то иной, непонятной жизни. Золушка плачет на лестнице. Золушка оставляет записку, в которой сообщает, что ее настигли, и просит ее не искать. Это вписывалось в какой-то старинный, отягощенный тайнами готический роман. За отказом от встречи должна была скрываться безмолвная мольба о помощи, ибо похитители прекрасной незнакомки следили за каждым ее шагом, и, опасаясь за судьбу своего избранника, несчастная девушка под диктовку одноглазого негодяя писала, обливаясь слезами, на клочке бумаги. А в это время избранник…