Страница 60 из 81
— «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал!..»
И все-таки тоска не проходила. Женя знала: самое лучшее лекарство в таких случаях — работа. Но работы у нее было как раз немного.
Как-то в знойный августовский день Женя пришла домой, когда подруг, с которыми она жила в одной комнате, еще не было. Женя была общительным человеком и не выносила одиночества, поэтому она обрадовалась, когда явилась уборщица со своими тряпками и ведрами. Увидев Женю, уборщица удивилась: было рано и в театре еще не закончились репетиции.
Уборщица присела к столу передохнуть и пожаловалась на житейские невзгоды. Невзгод было много, и все, живущие в общежитии, давно уже о них знали, поэтому даже самой потерпевшей было скучно повторять все с начала.
Узнав о Жениной тоске, уборщица очень обрадовалась и, хотя все ей было понятно с полуслова, стала расспрашивать, вдаваясь в подробности, и под конец, когда тема была исчерпана, дала дельный совет:
— А ты вот что, Женечка, сделай — ты вымой пол. У меня как подступит сюда, — она кулаком ткнула куда-то себе под жирную грудь, — я возьмусь пол мыть или белье стирать. Вот как помогает!
И Женя вдруг подумала, что именно вот такое бабье дело только и может излечить ее тоску по дому. Она сейчас же, сбросив платье, взялась за дело с такой сноровкой, что уборщица умилилась и, отчего-то вздохнув, ушла.
Женя терла некрашеные доски пола, разгоняла воду, потом собирала ее и с силой выкручивала тряпку над ведром.
День перевалил на вторую половину. Совершенно золотое солнце скатывалось к западу. Тоска затихала, остывая, как проходящий день.
Кто-то постучал в дверь, и неробкий девичий голос спросил артистку Корневу. Женя сказала: «Минутку…», но дверь уже открылась и вошла очень юная, очень тоненькая и, надо полагать, очень самостоятельная девушка. На ней было синее в мелкий белый горошек платье и матерчатые пыльные босоножки.
Она вызывающе смотрела на Женю темными глазами, плотно сжимая пухлые, очень яркие губы.
— Это вы артистка Корнева? — недоверчиво спросила она.
— Да, это я. Вот садитесь на этот стул и ждите, пока я домою пол.
Девушка сняла пыльные босоножки и, перешагнув через лужу, босиком прошла к стулу. Она долго и придирчиво наблюдала, с какой ловкостью моет пол эта женщина, назвавшая себя артисткой, и сомнение все больше и больше овладевало ею. Наконец у нее не хватило сил сдерживаться, и она решила добиться полной ясности:
— Вы в самом деле Корнева? Скорей всего вы меня разыгрываете. Зачем артистке самой мыть полы?
Женя поправила волосы, не касаясь их ладонью, как это делают все женщины, когда им приходится иметь дело с грязной водой, и улыбнулась.
— А кто же это будет делать за меня?
Тоска ее таяла. Домыв пол, она ушла в ванную. Растирая тело полотенцем, она думала о своей посетительнице. Странная какая-то девушка. Что ей надо?
Накинув старый пестрый халат, Женя вернулась в комнату. Там стояла чистая приятная прохлада. И даже солнце присмирело и тихо лежало на желтом полу. Женя с удовольствием ощущала босыми ногами его ласковое тепло.
Девушка смотрела на нее осуждающе.
Причесываясь, Женя в зеркале видела этот откровенно непримиримый взгляд. Она с улыбкой спросила:
— Ну, теперь вы, наконец, поверили или нужны еще доказательства? И скажите, пожалуйста, кто вы такая.
— Вот что, — ответила девушка, — я бы к вам никогда не пришла. Вот еще. Вы мне скажите: зачем вам надо, чтобы Гриша Петров работал на Бумстрое?
Женя быстро обернулась:
— Ага! Вы — Тамара. Он мне рассказывал о вас.
— Зачем он вам? — спросила Тамара.
Она подбежала к двери и, всовывая ноги в свои пыльные босоножки, задыхаясь продолжала выкрикивать:
— Ну, зачем? Это стыдно, у вас муж есть.
С треском распахнув дверь, Тамара выбежала из комнаты. Женя бросилась за ней, позабыв, что она в халате.
— Постойте, Тамара! Ну куда же вы!..
Она догнала Тамару только потому, что та заплуталась и, как птица, билась среди запертых дверей. Тут она и попалась. Женя, схватив ее за плечи, повернула к себе и со всей строгостью, на какую только была способна, спросила:
— Не стыдно вам такие глупости говорить?
Всхлипывая и вытирая смуглыми ладошками слезы на щеках, Тамара отвечала:
— Он сам писал мне, что вы единственная, что только о вас он думает…
Обняв Тамару за плечи. Женя как можно сердечнее сказала:
— Ах ты, девочка. А я об этом ничего и не знала. Такие мальчишки все подряд влюбляются в молодых актрис. Ну и что же? Это у них болезнь. Как цыпки.
Она увела Тамару в свою комнату, заставила сесть и успокоиться. Пока Женя одевалась, Тамара, вздыхая и глотая слезы, рассказала, что она приехала в город на соревнования и решила зайти к Жене поговорить. Вернее, давно уже это решила, да все не было случая. Когда получили Гришино письмо о том, что он едет работать на Бумстрой, тогда же многие подумали, что все это из-за Жени. Ну зачем человеку работать шофером, если у него высшее образование?
— Да. Зачем? — спросила Женя.
Тамара простодушно ответила:
— Не знаю.
— Ничего, узнаешь, — уверенно пообещала Женя, закалывая волосы так, чтобы они не опускались на шею. Сломав заколку, она бросила ее на стол и строго сказала: — Я тебе должна сразу сказать, чтобы ты совсем уж ничего не думала: я не знала, что Гриша поехал на Бум-строй. Это для меня новость.
Когда Женя окончила свой несложный туалет, Тамара сказала, прищурив глаза:
— Теперь мне ясно, почему в вас все влюбляются. Я-то не мальчишка.
Рассмеявшись, Женя обняла ее:
— Если бы ты знала, как мне трудно было добиться настоящей любви!
— А я все знаю. Все, все. И Гриша в своей книжке про вас написал. Все говорят: «Вот как надо добиваться счастья, себя не жалеть». — Тамара вздохнула: — Я-то люблю…
А Женя уточнила:
— Гришу.
Тамара испуганно спросила:
— А вы откуда знаете?
— Догадываюсь, — рассмеялась Женя.
— Нет, вы, наверное, необыкновенная, — расширила Тамара свои глаза, — какой-нибудь час меня знаете и уже поняли все.
Она вдруг бросилась к Жене и, прижавшись к ее груди, замерла.
— Ах, девочка ты, девочка.
Тамара спросила:
— Скажите, артистка из меня выйдет?
— Не знаю. Это не так просто определить.
— Но все-таки это можно определить?
Женя хотела сказать, что прежде всего надо почувствовать в себе тоску по любимому делу, но, вспомнив, как это получилось у нее, решила лучше промолчать. Никакой такой тоски она тогда не почувствовала. Кроме, конечно, тоски по любимому.
Заглянув в широко распахнутые глаза Тамары, Женя не увидела в них ни тоски, ни любовного томления. Они были полны ожидания, любопытства и могучей молодой жажды преодоления.
— Вот что, — решительно сказала Женя. — Есть тут один человек. Мой учитель. Как он скажет, так и будет. Сегодня я поведу тебя в театр, там обо всем и договоримся.
На другой день в отдаленной комнате театрального фойе Тамара, глядя через широкое окно на светлое осеннее небо, по-ученически сказала:
— «Певец во стане русских воинов», стихотворение Жуковского.
Хлебников, полулежал на диване, прикрыв глаза. Женя знала эту его манеру: слушая, он расслаблял все тело и закрывал глаза, чтобы ничто, никакое усилие не мешало ему.
Но когда она сказала, что будет читать, он открыл глаза и спросил:
— Да?
— Да, — ответила Тамара.
Она стояла тоненькая, напряженная, закинув голову и заложив руки за спину. Ее лицо чуть побледнело, отчего еще ярче сделались пухлые губы и темные глаза под аккуратными ниточками бровей.
Читала она негромко и, оттого, что волновалась, — с неподдельным трепетом и восторгом: