Страница 12 из 37
"План Обамы" по переброске американских войск из Ирака в Афганистан уже получил негласное название "Наркотики важнее нефти". Американский контроль за маковыми плантациями и производством опиатов в Афганистане уже привел к тому, что эта "экономическая отрасль" за годы оккупации выросла там в 44 раза, а численность занятых в данной "индустрии смерти" превысила отметку в 2 миллиона человек (каждый седьмой трудоспособный житель страны). По экспертным оценкам УНП ООН, сегодня в этой стране производится до 18 тысяч тонн опиатов в пересчете на героин, или 93% от мирового производства. Поскольку героин в среднем стоит в 12-12,5 раз дороже золота, объем "мирового рынка" этого вещества оценивается минимум в 500 млрд. долл. ежегодно (в 1989 году — 70 млрд. долл.). Из них примерно 95% достается разного рода посредникам, и только 5% — самим работникам маковых плантаций. За такие деньги можно (или нужно) было придумать десяток Усам бин Ладенов и разрушить сотню небоскрёбов. Или не так?
Мы ведь не говорим о моральности или аморальности бизнеса, мы говорим о его денежной эффективности. Так вот, есть ли у России хотя бы одно производство, по номинальной прибыльности сопоставимое с эмиссией долларов и наркоторговлей? Конечно, нет. Мы-то, получается, ничего слаще моркови не едали, нам и нефть по 100 долларов за баррель (728 долларов за тонну) казалась незаслуженным счастьем — так что отдавать или не отдавать половину из них обратно доброму дяде Сэму, даже вопроса не стояло. В лучший для себя с финансовой точки зрения 2008 год наша "нефтянка" дала объём экспорта в 151 млрд. долл., плюс газовики добавили 72 млрд. долл. — в сумме получается почти вдвое меньше, чем Америка "стрижёт" с одного только маленького Афганистана. "Великая энергетическая держава", говоришь? Правильно, уже никто ничего не говорит, таких разговоров после начала кризиса вообще не слышно.
А что — кроме и помимо того? Ну, конечно, теперь мы будем бороться с кризисом, вероломно, без объявления войны сразу со всех сторон вторгшимся на территорию России… Мол, кризис — как война, он всё спишет. И Стабфонд, и золотовалютные резервы Центробанка, и переходящие остатки денежных средств на счетах Минфина, и много-много еще чего. А вот о том, что начнется потом, когда это занятие себя исчерпает, — не хочется даже и думать.
Хотя набор эффективных антидотов из "антикризисной аптечки первой помощи" для современной России крайне прост и понятен почти каждому: восстановление смертной казни, в том числе по коррупционным делам, восстановление монополии внешней торговли и отмена внутренней конвертируемости иностранных валют, — он никогда не будет реализован, поскольку этому мешают иностранные собственники приватизированных российский предприятий, а итоги приватизации 90-х годов давно и прочно объявлены не подлежащими пересмотру… Такая вот у нас налицо смертельная "связь времён", напоминающая колючую проволоку, на которой, без всякой надежды разорвать её, продолжают гибнуть наши соотечественники. В 2009 году в России ожидается новый — уже "кризисный" — обвал рождаемости и взлёт смертности.
Иван Миронов ЗАМУРОВАННЫЕ Продолжение. Начало — в NN 5-6, 8
БАСМАННЫЙ
Моим соседом по "стакану" в подвале Басманного суда оказался "особо опасный" контрабандист и активный участник организованной преступной группировки — так, по крайней мере, значилось в предъявленном ему обвинении. После её разгона мощный канал поставки дешевого китайского барахла на Черкизовский рынок ушел в небытие (или перешёл под другую правоохранительную юрисдикцию).
Зэка зовут Мишей, ему тридцать четыре, два месяца уже отстрадал на общей "Матроске", его, как и меня, привезли на продление срока содержания под стражей. Ничего криминального в обличье, типичный "белый воротничок", жизнь его только-только вышла на прямую дорогу коммерческого счастья. Миша, образцовый представитель среднего класса, — кирпичик в фундаменте пресловутой стабильности. За плечами факультет международной экономики МГИМО, деловая суета московских офисов и венец карьеры — право первой подписи. С год как расплатился по ипотеке, с полгода как стал отцом. По пятницам — пиво с коллегами, по воскресеньям — сноуборд в "Волене", законный отпуск с женой на Канарах. Сейчас он спит в третью смену, по ночам тянет "дорогу" и с азартом рассказывает, как сидельцы выгоняют самогон.
Тюрьма сегодня неизбежно становится частью корпоративной культуры. Менеджерам вместе с искусством хорошего тона, умением всегда и всем улыбаться, подбирать башмаки и галстуки под цвет и фасон костюма теперь надо осваивать внутрикамерный этикет и правила внутреннего распорядка. Серость среднего класса на тюрьме приобретает новый, яркий, подчас аляповатый и пошлый колор — на беду себе и на радость обществу. Нынешние репрессии похожи на хрущевские аграрные новации, когда в землю, доселе не знавшую ничего, кроме хлеба и клевера, стали сажать кукурузу в масштабах страны. Одним смешно, другим — жутко. Весело наблюдать, страшно участвовать.
Тюрьма — те же "казаки-разбойники", тот же пейнтболл или экстремальный туризм. Но здесь острота ощущений достигается подлинной реальностью и непредсказуемостью происходящего с тобой. Здесь хороший коллектив дорогого стоит. Чем круче статья, тем интереснее компания. Тупо набьешь морду или отнимешь телефон, — хочешь не хочешь, будешь на тюрьме изучать чухонские наречия. Правда, прежде чем освоить таджикско-казахский диалект, забудешь свой родной, коряво-сленговый, и начнешь мычать. Зато, заехав по третьим-четвертым частям особо тяжких статей, предусматривающих от червонца до старости, можно быть уверенным в новых, как говаривал банкир Алексей Френкель, качественных приключениях. Может быть, кто-то, читая эти строки, недоверчиво ухмыльнется, зевнет, потянется в пухлом кресле и подумает: "Во гонит! Сорвался с прожарки и тележит на свободе!". Эх, если бы так оно и было! Наверное, на воле таких тюремных восторгов из себя не выдавишь…
Тормоза открылись, меня подняли в зал, где судья в очередной раз решил продлить мне срок содержания под стражей. Зато из клетки повидался с родными, увидел только что вышедшую книгу "Роковая сделка: как продавали Аляску" под своим авторством. Аж, пробирает от гордости. Адвокаты ходатайствовали о приобщении книги к делу. Забавляются защитнички!
Когда везли в суд, прямо надо мной потолок в автозаке вдавливала крышка люка. Из надписи "аварийный выход" путем отрываний и перестановок пассажиры-сидельцы собрали короткое "В РАЙ". Как все просто, близко и верно — кусок жести между преисподней и раем. Только люк этот оказался заварен…
Но вернемся в "стакан" Басманного суда. Сюда за девять месяцев я попадаю в третий раз. Надписи на стенах — крик арестантских душ — исполнены в духе "здесь был Вася", только к "Васе" непременно приписка статьи и срока. Например, "Минск 228 ч.3 Толя" (наркота в особо крупном, группой лиц), или "Вано из Челябинской обл. г. Сатка, дали 4 года ст.162 ч.2" (групповой разбой)… "Тамбов! Стоять насмерть! За вами Ленинград!" (судя по всему — отклик на арест Кумарина), чуть ниже уже другой рукой карандашом нацарапано "Выстоим!", "N-банк не сдается и не признается" (рука менеджера банка "Нефтяной"), "Смерть козлам! Свободу хохлам!" (недобрая ирония над памятью почившего в бозе первого зампреда ЦБ). Одним словом, утром — в газете, вечером — в куплете.
"Стакан", в котором я сижу, похож на келью своим угловым сводом. Площадью полтора на полтора, высотою чуть за два метра, с узкой железной дверью. Напротив дверных "тормозов", деревянный приступок вдоль стены длиной соответственно полтора метра, шириной сантиметров тридцать. Можно даже изловчиться полежать, боком скрутившись и закинув ноги на стену. Пол бетонный, бордово-грязный. Стены в серо-зеленой шубе, зашпаклеванной хабариками. Ход времени здесь теряется, подсчет его весьма относителен: в 9.00 вывели из хаты, где-то к одиннадцати привезли в суд, через пару часов подняли в зал, измывались над правосудием еще полтора часа. Значит, сейчас где-то в районе трех, а конура приедет не раньше восьми. Итого: чистых семь-восемь часов маяты в этой вонючей кладовке.