Страница 6 из 7
– А проспект этот, по которому идем, – говорю я. – Как называется?
– Это, – говорит он, – проспект Николая Мирликийского.
Меня тут прям как в дрожь пробило.
– Эт што, значт… Николы Чудотворца, да? – тут я вспомнил образок, который у одного моего кореша, соседа по нарам, на стене висел: старичок такой добрый с бородой, с книжкой в руках.
– Да, это он, – кивнул провожатый. – Не узнаешь?
Тут что-то подняло мою голову вверх и я увидел на одном из стеклянных домов, – ну, знаете, раньше в советское время вешали такие плакаты на дома, типа «Мир! Труд! Май!» и рисовал всякие лица трудового пролетариата или колхозников – а тут, на таком плакате, лицо Николы Чудотворца, и притом точь-в-точь такое же, какое было на иконе у моего соседа по нарам! Только вот лицо было – ну как бы так сказать… – живое что ли! Он улыбался и приветливо так, по-доброму, махал своей рукой проходящим и ласково смотрел на них.
– А вон та улица, как? – не унимался я.
– А это – улица Серафима Саровского. А это площадь Сергия Радонежского.
– Ой, – удивился я. – Неужель я в Россию опять попал!
Мне показалось, что провожатый улыбнулся, хотя самой улыбки я не увидел.
– Там дальше будет библиотека Августина Иппонского, а рядом – столовая Женевьевы Парижской. Именно туда мы и направляемся.
Скоро мы действительно дошли до высокого здания этажей в сто, если не больше, но провожатый меня повел в здание напротив. Оно было хоть и не такое высокое, как то, что было слева, но зато более открытое. Я внимательно присмотрелся – и точно! – там совершенно не было стен. Здание состояло из широкой прозрачной шахты, по которой ходил лифт, и горизонтальных «полов», на которых стояли столики, тоже прозрачные. Мы подошли к шахте и мой провожатый нажал кнопку вызова. Лифт мягко подъехал и мы вместе с другими посетителями мягко стали подниматься вверх.
– Это, наверное, похоже на то, как если подниматься на лифте на смотровую площадку Останкинской телебашни в Москве? – вставил опять я.
– Ну да, наверное, Вам, батюшка, виднее… Я там не бывал.
Так вот, мы несколько раз останавливались и наши соседи выходили на своих этажах, но мы с моим проводником поднялись на самый-пресамый верх.
Я спросил его:
– А почему мы поднимаемся так высоко?
А он:
– Там дают ту пищу и питье, которое тебе нужнее.
Когда мы поднялись на самый верх и дверцы лифта раскрылись, мы оказались на прозрачной площадке. Она чем-то напоминала блюдце, только полностью ровное. Мы прошли и сели за свободный столик. Не успели мы присесть, как к нам уже подошел улыбающийся официант со стеклянным подносом с блюдами. Я посмотрел и увидел. Там был золотистый суп, салат из овощей на второе, а на третье был какой-то розовый сок. Ни мяса, ни рыбы не было. Впрочем, я и не хотел ни мяса, ни рыбы, и вообще не был голоден, просто так про себя отметил. А мой провожатый, кажется, прочитал мои мысли и сказал:
– В Городе Солнца не едят ни мяса, ни рыбы, потому что здесь никогда не проливается кровь, даже животных. А голода ты не чувствуешь, равно как и жажды, потому что в Городе Солнца их никто не чувствует, ибо смерть здесь побеждена. Что такое голод и жажда, как не признаки истощения человеческого организма – предвестника смерти? У нас смерти нет, а потому нет и их предвестника.
– А зачем тогда есть? – недоуменно спросил я.
Мой бородатый рассказчик тут же подхватил.
– Вот-вот, батюшка, я его об этом и спросил. А он:
– Пить и есть в Городе Солнца можно. Таким сотворил человека Создатель. Изначально Он сотворил человека способным есть и пить, чтобы человек получал наслаждение от вкуса пищи и напитков, после грехопадения смерть сделала питание тяжелой необходимостью, проклятием, ибо человек, под угрозой голодной смерти, вынужден был в поте лица своего добывать хлеб насущный. Но в Городе Солнца все вернулось на круги своя: здесь питание и питие – это наслаждение. И на каждом этаже наших столовых можно получить разнообразное наслаждение. Здесь – этими блюдами. Этажом ниже – другими, дальше – третьими. Я выбрал для тебя эти блюда, как наиболее новые и необычные для тебя. Суп из солнечных лучей, салат из добрых мыслей и сок из розовых облаков мечты. Я убежден, ты никогда еще таких кушаний не пробывал.
Я в знак согласия кивнул головой и принялся за еду. Хоть режьте меня на куски, батюшка, но вкус этих блюд я не в силах Вам передать, ей-Богу! Скажу только, что оторваться я от них не мог, пока не съел все до последней капельки и, наверное, даже бы облизал тарелку – после тюремных-то пустых щей и прогорклой каши! – если бы не такое приличное общество. А мой собеседник не съел ни крошки.
– А ты? – спросил я его.
– Мне пища и питие не нужны. Я ведь не человек, у нас – другая пища и другое питие.
– Какое? – спросил я.
– Слушать слово Божие, исполнять Его, и воздавать хвалу Создателю. Вот наша пища и питие.
Тут вдруг у меня родилась мысль насчет уборных, значит. Не то, чтобы я хотел, но как и по поводу мяса да рыбы просто разобрало любопытство. Я его шепотом спросил, а он, как мне показалось, даже рассмеялся.
– Ничего подобного в Городе Солнца нет. Пища и питие растворяется в организме без остатков. Потребность ходить в уборные – это следствие несовершенства организма земных людей. Таким образом организм выводит вредные и ненужные вещества, либо те, что переварить он не в силах. Организм обитателей Города Солнца переваривает все и в пище и питии, которые здесь производятся, нет ничего вредного, ядовитого.
Тут я спросил и еще об одном, об официанте. До сих пор я видел много людей, которые купались, загорали, гуляли по проспектам и мосту, летали, сидели в парках и скверах, но нигде не видел, чтобы люди работали. А тут вдруг – официант, рабочий человек.
– В Городе Солнца каждый свободен делать то, что считает нужным. Труд – это такая же часть природы человека, как питание. Таким его сотворил Создатель сущего. Труд – это тоже способ наслаждения жизнью. Просто с грехопадением для человека труд стал тяжелым и потому превратился в проклятие. В Городе Солнца все иначе. Здесь люди не устают при труде, не получают травм, не испытывают унижения от злых начальников и не раздражаются на ленивых подчиненных. Здесь труд – это наслаждение. Кто и как хочет в какое время потрудиться, тот трудится и оставляет труд тогда, когда захочет.
– Ну, а если, например, – тут же заметил я, – все официанты вдруг пойдут на реку купаться или, скажем, захотят полетать под облаками? – я как раз смотрел на небо и видел, как несколько десятков людей летало, точнее, плавало под облаками, – и некому будет подавать блюда...
Мне опять показалось, что мой собеседник улыбнулся.
– Такого не может быть, Иван Николаевич.
– Почему?
– Потому что Вы забываете самое главное.
– Что?
– Главу Города Солнца.
– Не понимаю…
– Посмотрите на небо, Иван Николаевич, внимательно посмотрите… Что Вы там увидите?
– Я? Ну, солнце, луну, звезды всякие…
– Вот, вот… Солнце, луна, звезды… Обратите же внимание на то, что солнце всегда всходит и заходит на горизонте, луна всегда светит ночью, если не закрыта тучами, а звезды регулярно показываются на том же самом месте, что и всегда.
– Но ведь то ж звезды, а люди…
– А чем люди хуже? – спросил он удивленно. – Люди, звезды… Все творения Всевышнего, все Его дети. Творец сущего всегда видит каждую человеческую душу и всегда знает, кого куда направить, и Он никогда не допустит, чтобы некому было трудиться в столовых!
– Но… ты же говорил… что... люди… свободны? А так «зона» какая-то получается, наряды…
– Тебе это пока трудно будет понять – мягко ответил он. – Создатель смотрит, какой человек в данный момент хочет потрудиться и просто подсказывает ему пойти потрудиться туда-то, и человек идет, и количество трудящихся всегда хватает на количество рабочих мест. Что тут необычного? Это не труднее, чем распланировать орбиты небесных тел, чтобы они никогда не сталкивались друг с другом, или так устроить константы всех веществ, чтобы на Земле возможна была жизнь.