Змеиное гнездо

Он прилетел из Нью-Йорка утром, потом поболтался в аэропорту О'Хара, где заснул на солнце – и совершенно напрасно. Проснулся, чувствуя себя вроде собачьего корма. Спустился по ступенькам и с рюкзаком на плече добрел по асфальтовой площадке до этого самолетика, напомнившего ему жестянку с болтами фирмы «Эйр Америка», в которой он мотался несколько лет назад, разыгрывая дипломата в куче дерьма, завалившей Бангкок. Когда-то, очень-очень давно, он выпрыгивал из такого же самолетика над густыми джунглями, они выглядели сплошным ковром, и его рвало всю дорогу, а приземляясь, он растянул лодыжку.

Немногим удалось бы умаслить его взяться за эту работенку, но, подумать только, один из немногих как раз и попросил его. Сентс-Рест, Айова. Дело, конечно, политическое, а участвовать в подобных делах лестно для самолюбия. Он давно уже отбивал политическую чечетку, но теперь его место было ближе к вершине пирамиды, чем когда-либо прежде… Что показывает, до чего докатилась страна, если она взывает о спасении к Хэйзу Тарлоу. Ну, в нынешней каше прежние мерки не работают, никуда не денешься… А о политиках он и думать не хотел. Черт, политики всегда одинаковы, со времен Юлия Цезаря и поныне. Что меняется, так это пресса – средства массовой информации, как теперь говорят. Первый привкус крови в воде, гребешки на волне, увечья, разрушения и кровавые взрывы привлекают все больше народа, называющего себя журналистами, к какому-нибудь процветающему владельцу конторы, которому заниматься бы семейным страховым предприятием, или адвокатурой, или милой старой фермой… Люди, на взгляд Хэйза, посходили с ума.

Чарли Боннер сам может убедиться, каково это. Удовольствия ни хрена, и никогда не знаешь, кому можно верить. И можно ли хоть кому-нибудь?

Ну с чего его вообще потянуло в президенты? Вот вопрос. Что заставляет человека класть свою жизнь и жизни родных на алтарь служения обществу, только чтобы стать ответчиком в суде, где твое дело заранее проиграно? Сумасшествие.

Самолет резко качнуло. Кажется, вошли в новый грозовой фронт, молнии блестели вокруг, как лезвия газонокосилки. Хэйзу Тарлоу казалось, что крылья сейчас отвалятся к чертовой матери от вибрации.

Борозды вспаханного поля вдруг метнулись на них, как угрожающий кулак, и он задохнулся, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу, пока самолетик пытался выровняться, задирая нос, а потом крылья снова легли ровно, и поля с торчащими стеблями кукурузы опустились на уровень глаз, ободряюще застучали моторы, выходя на нормальный режим, и только тогда Тарлоу сообразил, что забыл выблевать, – простите за выражение. Самолетик катил по лужам, заливая иллюминатор брызгами, потом погасил скорость и развернулся к низкому аэровокзалу.

Первым делом надо позвонить Нику Уорделлу, чтоб заехал за ним. Потом работа. Дело срочное. Никаких попоек, сказал старик. Отправляйся, выслушай и возвращайся с докладом. И не трать времени на развлечения, Хэйз. Время у нас на исходе…

Он улыбнулся в усы и чуть не упал, споткнувшись на ступенях трапа. Закинув рюкзак на плечо, он зашлепал по лужам, чувствуя, как брызжет в лицо дождь.

Ну вот, опять выкарабкался.

Время, отпущенное Хэйзу Тарлоу, еще не совсем истекло.

В то время как Ник Уорделл забрал Хэйза Тарлоу из аэропорта Сентс-Реста и вез его в контору, Герб Уоррингер надел синий летний костюм и соломенную шляпу борсалино, вышел под послеполуденное солнце и уселся в плетеное кресло на веранде большого старого дома, стоявшего на одном из семи холмов, нависающих над Блафф-стрит и центральной частью Сентс-Реста. Большой дом блестел белой краской с зеленой отделкой. Кое-кто говорил, что при взгляде на этот дом снизу, из парка перед почтамтом, невольно думаешь, что его хозяин владеет всем городом. А Герб всякий раз отвечал: «Нет, не он, а его сосед справа». Он владел далеко не всем городом, но дом и вправду производил впечатление. Большой, как черт. Он купил его по дешевке, когда сорвал первый крупный куш, а спрос на недвижимость как раз упал. Отопление зимой и кондиционеры летом съедали целое состояние.

На флагштоке над ним хлопал флаг. Ветерок ветерком, но вечер опять жаркий, как пекло, и влаги в воздухе хватит, чтоб утопить кошку. Только что пролетела сильная гроза. На температуру воздуха она не повлияла. Девяносто градусов, а влажность близится к пределу. Он чувствовал распространяющийся на жаре запах своего лавровишневого одеколона. И новым дождем тоже пахло. Поджидая гостя, он дочитывал утреннюю газету. Эта утренняя газета принадлежала ему. И он был не в восторге от этой утренней газеты. Но он твердо держался правила, что если впутываешься в дела, в которых ничего не понимаешь, вроде издательской политики, то получаешь по заслугам.

Молодой редактор был без ума от айовского миллиардера – простите, конечно же, либерального айовского миллиардера, – вздумавшего потягаться с президентом Чарльзом Боннером за выдвижение от демократической партии. Летучий Боб Хэзлитт.

Герб Уоррингер был рядом с Бобом Хэзлиттом с тех далеких времен, когда они вместе вломились в электронный бизнес, предчувствуя появление из-за горизонта транзисторов, мощных процессоров и персональных компьютеров. Оба разбогатели на технологическом взрыве: Боб в сердце штата, в городке, который теперь назывался Хартленд, а Герб в самом Сентс-Ресте на Миссисипи. В то время поступало множество правительственных контрактов – «холодная война» достигла критической массы. Но Герб, в отличие от Боба Хэзлитта, не замахивался слишком широко. Герб делал ставку на электронику, которую он изобретал со своими инженерами, вволю забавлялся, пускал в производство и выгодно продавал патент. Для Боба Хэзлитта электроника составляла лишь половину ставки. Вторую половину составляло партнерство с правительством Соединенных Штатов. Со временем Герб Уоррингер согласился влить свое предприятие «Уоррингер электроникс» в куда более обширное предприятие Хэзлитта в обмен на пакет акций материнской компании, получившей название «Хартленд индастри», – и на крупную сумму наличными. Герб Уоррингер занял видное место в совете директоров «Хартленд», и жизнь продолжалась.

Он отложил газету, заслышав, как подъезжает снизу по улице такси фирмы «ААА». Он слышал, как хлопнула дверца и кто-то выругался под шум отъезжающего такси.

Человек, поднимавшийся по длинной лестнице с тротуара, показывался по частям, переступая со ступеньки на ступеньку. Лицо у него покраснело от усилий, он ловил ртом влажный воздух, как выброшенная из воды рыба. Его льняной костюм выглядел, как крик о помощи. Такие теперь не часто увидишь. Весь в морщинах. Распахнутый пиджак – словно потертое воспоминание прежних авантюр, на белой рубахе выделяются красные помочи. Пот тек с него ручьями, и краснолицый утирал лоб большим носовым платком. Выйдя на площадку лестницы, он замедлил шаг, остановился и снизу вверх взглянул на хозяина.

– Мистер Тарлоу, как я полагаю?

– Да, и если вы спросите, не жарковато ли мне, то будете шестидесятым на сегодняшний день, и я просто развернусь и пойду вниз по этой лестнице прямо в аэропорт, даже если придется пешком…

– Как я понимаю, это означает, что вам действительно жарковато. Тут штука в том, чтобы двигаться по-настоящему неторопливо. Поднимайтесь, посидите со мной. У меня припасен графинчик чая со льдом. Вам ведь ни к чему сердечный приступ?

– Это точно. Не желаю помирать в этом забытом богом месте.

– Ну, не такое уж оно забытое, мистер Тарлоу. Просто сегодня душновато. Факт тот, что я побывал везде и всюду, но Сентс-Рест остается самым красивым местом из всех, что мне пришлось повидать. Я бывал в Монтеррее и в Кейптауне, в Сиднее и на Лазурном берегу, в Биаррице в самый сезон и в Нью-Йорке в прекрасный осенний день… Я вдыхал запах горящих листьев на берегах Кембриджа, я плавал на лодке по озеру в Шварцвальде… Здесь лучше. Конечно, здесь я дома, и это может влиять на мои чувства. Надо любить реку, и утесы, и всю эту зелень… Если вы их любите, для вас нет места лучше Сентс-Реста.